Сокровища Анны Моредо

– Конечно, я не рассчитывал на президентский номер, но селить себя на таком отшибе тоже не позволю! – громко ворчал он, вылезая из машины. – Если отель менее четырех звезд, лучше сразу развернемся и поедем в центр. Я своими глазами видел там что-то со спа… Это что?

Вопрос он задал, наткнувшись, наконец, глазами на Анну Моредо.

– Вы все-таки привезли меня сюда? Это же она? Та слепая?

– Вы ее узнали? – отреагировал Линарес. – Видимо тоже по фото в газетах? Замечательно.

– Именно так! И я предупреждаю, комиссар, что вам это с рук не сойдет! По-моему, я ясно дал понять, что не имею никакого отношения к тому, что случилось с вашей… с этой… с этой синьорой!

– Донья Анна? – Линарес обратился к старухе. – Вы не узнаете его?

– Трудно сказать, Эстебан, – ответила слепая. – Говорит он по-другому, это точно. У того голос был низкий, и хрипел он, словно напившийся уксуса самоубийца. Этот же визжит, как пожарная сирена. Он может подойти поближе?

Линарес произвел приглашающий жест.

– Синьор, раз уж мы здесь, и вам, как вы утверждаете, все равно нечего бояться…

– Это комедия, инспектор, вам здорово икнется! – Сильвио был в бешенстве. – Почему я должен к ней подходить?

– Я бы хотела вас понюхать, синьор, – ответила за комиссара Анна.

– Что? – не ожидал такого поворота гость.

– От того негодяя пахло лавандой, – объяснила слепая, – и спиртным.

– Я вообще не пью! У меня удалили камень! – воскликнул Саласар. – Да еще и диабет.

Неожиданно Эстебан Линарес обхватил гостя Санта-Моники руками, приподнял над землей и пронес недостающую пару метров до Анны по воздуху.

– Я буду жаловаться! Вы пожалеете! Немедленно уберите руки! – визжал синьор в светло-бежевом.

– Нюхайте донья Анна, только скорее, – пропыхтел Линарес, с трудом удерживая барахтающегося Сильвио.

Анна водила носом по воздуху, пытаясь что-нибудь учуять.

– Отпусти его, Эстебан. Это не он, – наконец сказала она. – И пахнет по-другому и вообще… Тот был фруктом пожестче.

– Что вы имеете в виду? Это оскорбительно! – обнюханный Сильвио был вне себя. – Но раз уж так получилось, что мы с вами все равно встретились… Я вам скажу! Эти сокровища принадлежат не вам, синьора. Моя семья заплатила за них своей жизнью!..

– Странное дело, – заметила старуха. – А вот по содержанию, он говорит один в один, как тот полоумный. Разве только не угрожает убить.

– Убить? Что за чушь!

– Синьор, я приношу вам свои извинения, – произнес раздосадованный результатом «очной ставки» Линарес. – Садитесь в машину, я отвезу вас в отель.

– Идите, к чертовой матери! – ответил на это Саласар. – Вызовите такси и при мне назовите адрес гостиницы.

Как только такси с разгневанным претендентом на миллионы скрылось за поворотом, у комиссара зазвонил телефон.

– Ну что, Эстебан? – снова раздался в трубке голос мэра (и на этот раз он звучал нормально). – Ты «поселил» нашего гостя?

– Да, только что разобрались, – ответил комиссар. – Я все-таки уговорил его заехать к Анне. Это не он.

– Понятно, отлично, – мэр пребывал в некоем странном возбуждении. – Тогда ты можешь смело приступать ко второму подозреваемому.

– Что? – не понял Линарес. – Что ты имеешь в виду?

– Ты не поверишь, но у меня в кабинете еще один претендент на сокровища. Я не знаю, что делать!

Комиссар снова присвистнул и сунул руку в карман с трубкой.

– Ну что же, донья Анна, удастся ли мне снова провернуть фокус с гостиницей неизвестно, – сказал он. – Давайте, я помогу вам сесть ко мне в машину. Прокатимся до мэрии и разберемся с тем, что происходит на месте.

Анна согласилась – а что ей еще оставалось?

Главной неприятностью было то, что оба подонка – и приходивший, и привезенный комиссаром – позволили себе обвинять ее отца в том, что он причастен к крови, пролитой за эти богатства. И это было возмутительным! Анна хорошо знала своего отца, и в жизни бы не поверила, что он, Антонио Моредо, добрый и заботливый, скромный и любящий человек, мог поступиться честью ради денег. Даже таких огромных, какие были найдены в его доме.

Наверняка, этому есть какое-то простое объяснение. Которое, возможно, выплывет из того, что расскажет следующий жулик, заявившийся к Ортеге.

Откуда-то в ее доме этот клад все-таки взялся?

Глава 4. Мэрия Санта-Моники, ее хозяева и гости

Когда-то мэрия Санта-Моники располагалась в ратуше, но из-за прогрессирующей ветхости, не щадящей ни одно здание в городе, была вынуждена переехать. Ныне она работала в просторном двухэтажном доме, из числа городской собственности – тоже на ратушной площади, напротив полицейского участка. Ратушу в прошлом году, как смогли, отреставрировали, но вернуться обратно мэрия не пожелала, оставив исторические интерьеры туристам, которых в Санта-Монике и так побаловать было почти нечем. Ратуша, церковь святой Моники (17-го века), да скверно работающий фонтан примерно того же времени. Вот и вся программа.

– Нам бы мост как в Ронде или хотя бы орхидариум как в Эстепоне. Мы же не дотягиваем даже до Осуны! – сетовал, искренне желая своему городу лучшей участи, мэр Эмилио Мануэль Хорхе Ортега.

Эмилио Ортега, как обычно сокращали его имя, являлся человеком, занятым круглыми сутками. Двери в его рабочий кабинет были распахнуты постоянно. Как и в саму мэрию в целом – посетители приходили в любое удобное для них время дня, вечера и даже ночи. Если по каким-то причинам прием не был возможен, на их пути становилась Исабель Фернандес, помощница мэра, на протяжении множества лет работающая его секретарем. Ну, или ночной и воскресный сторож Филиппе – старик (при круглосуточно открытых дверях) скорей исполняющий роль ночующей в мэрии достопримечательности. Лет ему было столько, что он всерьез мог соперничать с фонтаном.

Эмилио Ортега был живописной личностью. Рано полысевший, полноватый, осанистый, но невысокого роста, на первый взгляд он производил впечатление недотепы, мечущегося в панике от одного «пожара» к другому. «Будто смотришь ролик с пандой», – как-то метко выразилась Исабель. Но на самом деле, за внешней неказистостью скрывалась натура куда более собранная, полная кипучей энергии, ошибочно принимаемой за суетливость.

Обладал он и весьма живым умом, с детства побеждая во всех региональных шахматных и покерных состязаниях – просчитывать одновременно множество вариантов, собственных и чужих действий, находилось у него в повседневной привычке.

Увы, для процветания Санта-Моники картежных и шахматных успехов ее мэра было недостаточно. Город медленно умирал, и это не было новостью уже лет сорок. Молодежь, теряя терпение, уезжала. Рабочие места отмирали, как пораженные проказой клетки. По окраинам город, будто опухолью, оброс покинутыми домами, в которые мигом пробрался и уже успел, умерев, засохнуть горный чертополох.

С болью глядя на то, как «опухоль» подбирается к сердцу, Ортега делал все возможное, чтобы вернуть своему городу шанс на выживание. План был такой: скинувшись с соседними городками, испытывающими похожие проблемы, построить парк аттракционов. Роскошный. Такой, в который можно будет возить группы из Севильи – это же явно поближе, чем знаменитый «Порт Авентуро», куда переться через полстраны.

Дни и ночи Эмилио Ортега проводил во встречах с инвесторами – убеждая, умасливая, интригуя и обещая. Чем все закончится, при этом, до сих пор было непонятно – строительство, несмотря на годы кипучей деятельности Ортеги, все еще не началось.

Жители Санта-Моники, горячо любившие свой город, были признательны мэру за его рвение. И помогали, чем могли. Отец Паскуале, например, ежемесячно писал в Ватикан и севильскую архиепархию просьбы передать городу раку с мощами святой Моники. Хотя бы на время туристического сезона. С жителей Сан-Агустина, где она хранилась на данный момент, по его мнению, было достаточно мощей сына Моники, блаженного Августина. Но церковь упорно не желала «разделять семью» и отделывалась стандартными отписками.

Рассказывая о мэрии Санта-Моники, нельзя не задержаться на еще одной, уже упомянутой, персоне. Секретарь Исабель Фернандес была крупной фигурой в управлении городом, выражаясь не только фигурально. Если она вставала в дверях, преграждая путь посетителю, оказаться в кабинете мэра он мог лишь будучи сошедшим с киноэкрана жидким терминатором – у всего другого просто не было шансов.

Если применить к Фернандес геометрические термины, это был огромный, обтянутый черной тканью, параллелепипед, украшенный крупными ярко-оранжевыми бусами. С копной черных вьющихся волос, торчащих в разные стороны, словно змеи медузы Горгоны. Добавьте к этому два жирно подведенных черной тушью глаза, помаду цвета ошпаренного кипятком лангуста, ногти с таким же лаком, и зычный, с небольшой сипящей хрипотцой, голос – и будете иметь полное представление.

Говорили, что новую мэрию построили вокруг Исабель Фернандес – потому, что это было проще, чем затащить ее вовнутрь.

Над могучим телосложением Фернандес поработала не только кухня Андалузии (хотя и она была тоже причем, конечно). Исабель была не только крайне корпулентной, но и крайне многодетной. И каждый рожденный ею ребенок добавлял по паре-тройке килограммов в ее зад, бока и бедра. Что, возможно, звучало бы не так страшно, не знай никто, сколько у нее детей. К тридцати пяти годам Исабель уже родила целую футбольную команду, и теперь заполняла скамейку запасных.