Сокровища Анны Моредо

– Да уж конечно! Кому как не мне знать, рожала я или нет хоть раз в жизни? Если только мне не удалось переплюнуть деву Марию и проделать это не только непорочно, но и незаметно для себя. Без схваток, растяжек и токсикоза – насколько я понимаю, след в памяти они оставляют неизгладимый. А я вот, прости господи, никак не могу припомнить того момента, когда из меня отошли воды, которые вынесли тебя на берег – кто бы ты ни был, называющий меня своей матерью, полоумный наглец!

– Вы меня не так поняли, – добродушно расхохотавшись, ответил Энтони. – Я же сказал «можно считать, что матерью», а не матерью на самом деле. Если бы я знал, что синьора Моредо здесь, я бы выбрал формулировку поосторожнее.

Линарес глядел на парня с нескрываемым подозрением.

– Объясните. А то все становится еще запутанней, – попросил он Макгиннела.

– Синьора Моредо, – произнес американец с уважением, – вы же помните, как выходили замуж?

Линарес и Эмилио перевели взгляд на Анну. Она молчала. Но на лице ее появилось странное выражение – смесь боли, тревоги и еще внимательности, к тому, что она слышит.

– Помните? – повторил рыжий. – В пятьдесят девятом году?

– Выходила ли я замуж? – переспросила, наконец, Анна, и было слышно, что голос ее дрогнул. – Да, это было. В то самое время.

На лице у рыжего успело появиться облегчение. Но не надолго.

– Но у подонка, который обвенчался со мной… – Анна кашлянула, чтобы прочистить горло. – У нас не было брачной ночи. Так что откуда бы ты ни явился, заставляя меня вспоминать то, что я навсегда выбросила из головы и сердца, мне все равно не понятно. Я тебя не рожала!

Кроме заявления Анны, Линаресу было очевидно и то, что стоящий перед ним молодой человек никак не мог быть зачат ни в упомянутом пятьдесят девятом году, ни в пару десятков лет после – исключительно по возрасту. Он это заметил вслух:

– Да и не слишком ли ты молод, чтобы родиться в шестидесятых?

– Нет, ну что вы! – рассмеялся Энтони Макгиннел. – Конечно, я не имел в виду, что вы меня рожали, донья Анна. Но я сын Раймона Руиса. Того самого, вашего мужа. От другой женщины, конечно.

Словно вспомнив что-то важное, Макгиннел полез во внутренний карман пиджака.

– Вот, у меня с собой фотография с вашей свадьбы.

Юноша бережно достал из кармана черно-белый бумажный прямоугольник и показал его Ортеге и Линаресу.

– Да, донья Анна, я подтверждаю, – произнес комиссар, разглядев снимок – У него фотография, на которой вы в свадебном платье и с женихом.

– А так как вы свой брак не расторгали, – продолжил Макгиннел, – то технически я являюсь частью вашей семьи – так говорят адвокаты. Ну и это значит… Извините, мне неловко. Но это значит, что на часть денег, которые сейчас находятся у вас, мы с отцом можем претендовать. Вы уж простите.

– Мы с отцом? – переспросила и так потрясенная Анна. – Мы? Он что, жив?!

– Да, он тоже приехал, – подтвердил рыжий. – Но настолько утомился, что я вынужден был оставить его в Севилье, куда мы прилетели самолетом. Возраст, донья Анна. Отец почти не ходит, если честно. Но он собирался приехать и быть тут через пару дней. Или я могу отвезти вас к нему, если хотите…

– Нет, не хочу! – резко ответила Анна, и голос ее снова задрожал, но уже от гнева. – Если говорить о моих желаниях, то самое горячее из них, это сделать так, чтобы никакого клада не было. И чтобы меня перестали беспокоить разного рода негодяи и мерзавцы. Тем более, такие, как эта гнилая вонючая падаль, Раймон Руис. От одного упоминания имени которого мне хочется рвать сильнее, чем от корня бузины.

Улыбка покинула симпатичное конопатое лицо Макгиннела, уступив место растерянности.

«Раймон Руис» – сделал себе пометку в старомодном блокноте комиссар и вмешался в разговор «родственников»:

– Донья Анна? Насчет угроз. Как я понял, вы его не опознаете?

– Каких угроз? – Макгиннел захлопал рыжими ресницами.

– Да какое там… – Анна пренебрежительно махнула рукой. – Там был хищник. Волк. А этот – не опасней домашнего кролика. Травоядный, сам же видишь.

– Что? – американский юноша окончательно потерялся. – Я вас не понимаю.

Его успокоил мэр:

– Все в порядке, не волнуйтесь. Это не обидно. Это в вашу пользу, поверьте.

Но хмурая тень, налетевшая на физиономию Макгиннела, не ушла. Его явно задели слова, сказанные Анной об отце.

– Я не знаю, что между вами произошло, сеньора. Отец не рассказывал, хоть я и просил. Но все же, если это возможно, я вас прошу, воздержитесь от…

– Невозможно. Не проси, – оборвала его старуха. – Я тоже не собираюсь ни тебе, ни другим ничего рассказывать. Ты вроде воспитанный и уважающий других парень. Я слышу. Это хорошо. Но твой отец… Он умер для меня много лет назад. Сдох! И надо сказать, это было одним из самых радостных событий в моей жизни. А она меня побаловала – я, в конце концов, нашла клад, не забывай!

Комиссар еле успело спрятать улыбку – чувство юмора Анны Моредо было непредсказуемым, как камнепад.

– Так пусть он остается там, – закончила Анна, – куда попадают, умирая, все безразличные мне люди. Эстебан? Вези меня домой!

Окончательно помрачневший Макгиннел, тем не менее, возразил:

– Синьора, скорей всего, вы имеете серьезные причины говорить то, что говорите. Я это понимаю. Но, к сожалению, вам придется встретиться.

– Для чего? – Анна теряла терпение.

– Чтобы разделить клад. Между вами и моим отцом. Вашим мужем.

– Черта с два! – Моредо стукнула кулаком по ладони. – Жадный подонок! Он еще смеет что-то от меня требовать!

– Отец разбит тяжелой болезнью и почти не разговаривает, – сказал Митчелл. – Но, если он что-то решил, переубедить его трудно. По закону, мы с отцом имеем право и это его позиция. Так говорят наши юристы, а к ним у нас в Америке принято прислушиваться. Честное слово, мне от этого всего действительно неловко, но я не могу спорить с ним.

– Да? Неужели? – Анна щедро сдабривала ядом каждое слово. – А я думала, может, он вспомнил о дне нашей свадьбы? Думала, он явился в город, из которого бежал, поджав хвост, потому что все это время его мучила совесть? Но нет. Деньги! Деньги! Деньги! Вот единственное, что ему было всегда дорого!

– Не думаю, что они его волнуют, синьора, – попробовал возразить Энтони. – Отец богат. Но он умирает. Я…

– Ты не расслышал! – перебила его Анна криком. – Он уже умер – я говорила. Много лет назад, сдох! Сдох прямо у меня на глазах. Я тогда еще видела, мальчик. А мертвецам деньги не нужны – так и прокричи ему в могилу, когда он, наконец, околеет и для всех остальных.

– Сеньора…

– Я все помню, так ему и передай. Разговор окончен!

Макгиннел, и без того сутулый, окончательно опустив плечи, бросил взгляд на Линарес и Ортегу, ища поддержки. Они ответили на него лишь разведенными в стороны руками.

– Вы знаете, отец предупреждал, что так будет, – сказал американский юноша. – Вообще, он был против того, чтобы я ехал сюда один. Но я ослушался. К тому же наши адвокаты…

– «Наши адвокаты!» – Анна Моредо не хотела больше ничего слушать. – Клянусь своим адвокатом, а он у меня тоже есть, так или иначе я затяну такую тяжбу, что он сдохнет раньше, чем получит от меня хотя бы цент. И, очень надеюсь, что в тяжелых болезненных мучениях.

– Оставьте ваши бумаги, сэр. Мы покажем их адвокату синьоры Моредо, – официально сообщил мэр, намекая, что разговор исчерпан. – И обязательно оповестим вас о том, какое решение ею будет принято.

– Как будто и так не понятно какое, – буркнула Анна, когда Макгиннел уже покинул кабинет.