Говоруны

– Нет, моя личная прихоть, – она смотрела с едва заметным вызовом, чуть склонив голову набок. – Не думаю, что здесь найдется хоть один человек, который не слышал мою историю – а это значит, что я в полной безопасности.

– Это про андроида-самозванку, которая вздумала утверждать, что она – сестра того самого чокнутого наркомана и маньяка, Омни Гидрара, и даже почти доказала это, приготовив суп-пюре из соседского кота? Нет, не слыхал ничего такого. Поделишься?

Анна улыбнулась, рассеянно следя за тем, как он, царапая шпорами пол, устраивается за тесным столиком, но развивать тему не стала. Лейтенант не настаивал, ему достаточно было глазеть на неё, а в этом деле никаких препон и запретов не наблюдалось.

Весна и остальная орава тем временем пришли к мысли о кратком перемирии, потому что уже вовсю пили и таращились на мерцающий экран телефункена, где как раз начиналась серия «Откровений Жнеца». Лейтенант с уважением относился к испорченным вкусам крикливого большинства, но ему всё-таки было чертовски жаль, что в баре не играла музыка.

– А я квантовый торчок по прозвищу Лейтенант, который известен тем, что однажды взорвал ко всем чертям целое Чистилище, – немного приврал ковбой, цепляя забинтованными пальцами стакан. – А ещё я никогда не промахиваюсь… ну, разве что когда малость не в себе. На этом фоне твоя история, должен сказать, не особенно выделяется. Но вот что касается твоей первой встречи с братом… Десантник, конечно, знатный дрожжевод и сториплет, пастырь бактерий и поводырь культур – но неужели всё было настолько плохо?

Анна рассмеялась – легко и непринуждённо, словно летний ветерок подул.

– Если ты о том, что Бад тогда до полусмерти накачался ультраморфином и сначала вколол мне дозу, избил, а после изнасиловал – то да, что-то подобное и случилось. Более или менее в этом порядке.

– Неужели Клэм этому не препятствовал? Будь ты моей сестрой, я бы защищал тебя изо всех сил и совал палки в колеса каждому, кто хоть как-то…

– О, он вполне совал, – Лейтенанта передёрнуло от этого мягкого голоса. – Хотя и не совсем в колеса. Это было связано с некоторыми обстоятельствами нашего расставания в двадцать пятом веке. Я бы сказала, что у него имелись причины сердиться на меня, и наоборот. Впрочем, это ничего не меняет. Я понимаю, что Омни маньяк, психопат, садист и наркоман, но стал он таким из-за меня. Кроме того, моё признание носит не оценочный, а констатирующий характер. Он мой брат, и я всё равно его люблю. Так или иначе.

– В смысле…

– Терапевт бьёт по колену молоточком, и нога дёргается. Это называется рефлекс, и неважно, кто ты – столетний старик или годовалый младенец, богач с планеты класса «Эдем» или нищий на помойке, которая по недоразумению называется Городом-минус-один. Нога дёргается. Любовь – такой же рефлекс, который живет глубоко внутри нашей изъеденной коррозией психики, и нельзя выковырять её оттуда, не потеряв в процессе собственное «я». Это можно отрицать, бороться… или смириться.

Шумел бар, на экране телефункена бесновался демонический рассказчик с косой в когтистой лапе, шептал что-то неразличимое и царапался в оконное стекло дождь.

– Но это не самое плохое, – закончила вдруг Анна. – По-настоящему скверно то, что я на самом деле почти ничего о себе не помню. Знаю только, что я – Анна Гидрар, двоюродная сестра Омни, хорошо помню наши последние часы в том имперском форте… а дальше – темнота. Тьма египетская.

– Наркотики, медитация и пластическая хирургия творят чудеса, – сказал Лейтенант. Он не очень любил утешать девушек, страдающих провалами в памяти, но искренне пытался помочь. Если ей промыли мозги и начинили биовзрывчаткой, дело может закончиться худо. – Возможно, тебе стоит воспользоваться чем-то из перечисленного. А возможно, ты уже этим воспользовалась.

Анна медленно покачала головой, и Лейтенант снова невольно засмотрелся.

– Дело не в этом. Есть ещё кое-что, что я знаю совершенно точно, и это не дает мне покоя. Я беспокоюсь не за себя, а за тех, кому могу причинить вред по незнанию. Я – монстр. В моём сердце таится зло.

Она взглянула на него через стол, как всегда – до того открыто, что у него защемило сердце, столько было в этом взгляде яростной, безнадёжной тоски.

– Да, конечно, – Лейтенант рассеянно обвёл рукой вокруг. – Ну, а мы все тут, как считаешь, собрались за ручки держаться?

***

Автобус догорал. По-хорошему, конечно, гореть бы ему ещё часа полтора – но в непосредственной, можно сказать, визуальной близости Врат Ада кислород составлял уже очень небольшую часть местной атмосферы, поэтому, ярко заполыхав поначалу, коробка автобуса довольно быстро потухла и только изредка подергивалась сиротливыми язычками сине-зелёного пламени.

Останков нечеловеческого Харона среди обломков не оказалось.

– Надо было соглашаться на деньги, – развязно сказал Клэм, ступая по заметённой мягким пеплом дороге. – Потом найти твою рыжую Алису, вцепиться в неё и гасить окружающих изо всех стволов. Или не найти. В любом случае, чем больше крови и кишок вокруг, тем проще ориентироваться.

– Хорошая идея была со взрывчаткой, – сообщил Лейтенант, внимательно вглядываясь в чёрное нутро автобуса, куда дул непрекращающийся ветер, раздувая мигающие чёрно-оранжевые угли. – Но и плохая тоже. Я немного знаю про потерянные души.

– Мне тоже приходилось с ними встречаться, – сказал Чумной Доктор. Он достал из-за кушака вакидзаси[18 - Третий по длине японский меч из традиционного набора: танто (кинжал) – вакидзаси (короткий) – катана (средний) – дайто (самый длинный).] – небывалая мера предосторожности. – Потерянные души очень часто безумны и агрессивны. Но не это главное…

Лейтенанту показалось, будто на обочине что-то мелькнуло. Почти невидимое, словно тень, но ужасно быстрое – животное, или что-то вроде человека? Здесь немудрено и спутать. Ковбой забросил фальшивую трость обратно в салон и покрепче ухватился за рукоятки обоих револьверов.

– Ребята, без обид, но вы сейчас выглядите, как три перепуганных суслика, – Клэм шутовски развёл руками. Ветер выдувал ему трепещущий плащ из пыли. – Не думаю, что от вас будет в предстоящей акции какой-то прок. По-видимому, вы оказались из менее крутого теста, чем я полагал ранее.

Лейтенант с усилием перевёл взгляд с переливающихся вдали странными цветами камней на самодовольного брюнета.

– О, Клэм, прости, ты что-то говорил? Я слышал только ополоумевшее бормотание, доносившееся из пустоты, и больше ничего.

– Главное оружие душ, застрявших между миром людей и Преисподней – это их сущность, – Доктор говорил медленно, будто через силу. Словно кто-то пытался заткнуть ему рот.

Лейтенанту показалось, что земля под ногами подрагивает. Но и этому не стоило удивляться – вокруг сейсмически неблагополучная зона. Он уже сталкивался с такой когда-то. Чтобы не упасть, ему пришлось встать на колени.

– А неплохой у тебя самосад, ковбой, – заметил Клэм, усмехаясь. – Крепкий в меру и духовитый. Но он не идёт в сравнение с нормальным табачком восемнадцатого века, где у меня проживают все поставщики. Чарльз Вэйн – вот это был человек, слыхал про такого?

– Ты никогда не был в восемнадцатом веке, Родни, помолчи, – Бад тревожно оглядывался, вцепившись в автомат. На лбу и руках набухли огромные вены.

– Я готов был выслушивать приказы только от своего отца, десантник, – надменно упёр руки в бедра Омни Гидрар – или кто-то, очень на него похожий. Лейтенант вдруг с удивлением понял, что не чувствует своего тела. – А кем был твой?

– Мой отец?.. – губы Бада едва шевелились. – Старик умел делать двадцать вторым калибром ровные дырки в койотах; за это его и полюбила мать, предпочитавшая мясо овощам. Но в действительности, как-то зимой его пикселизировали голодные волки на Коннектикутской платной автостраде.

Он резко замолчал.

– Что я несу? Я вообще не помню своего отца.

– Души нематериальны, – Чумной Доктор стал говорить какими-то краткими, рублёными предложениями. – Их форма жизни скорее плазменная, как у демона-ракшаса. И они могут… Контролировать окружающие тела. Вселяться в них. Заставлять говорить и действовать. По своей воле. Согласно своему пути.

Клэм заливисто рассмеялся совершенно чужим голосом.

– За многие годы, – сказал Лейтенант, потому что губы шевелились независимо от его желания, как он ни сжимал челюсти, – я знала Клару Целе и Аннелизу Михель. Они мертвы. Я знала Бальтазара Косса и Джузеппе Гарибальди. Они в Чистилище. Я знала даже Жиля де Рэ и этого болвана Прелати[19 - Клара Германа Целе и Аннелиза Михель – «одержимые бесами» девушки, над которыми церковью проводились обряды экзорцизма. Бальтазар Косса (он же папа Иоанн XXIII) (1370—1419) – один из пап периода Великого западного раскола, убийца, палач, садист, растлитель и пират. Джузеппе Гарибальди (1807—1882) – итальянский полководец, революционер и политический деятель, один из лидеров итальянского национально-освободительного движения. Жиль де Рэ (1405—1440) – французский барон, маршал Франции и алхимик, участник Столетней войны, сподвижник Жанны д’Арк. В 1439 начал пользоваться услугами монаха Франческо Прелати, который провозглашал себя некромантом и колдуном. За сотрудничество с темными силами Жиль дэ Рэ был обвинен инквизицией в чернокнижничестве, подвергнут пыткам, приговорен к смерти и казнён.]. Их нет. Можете представить мои чувства, когда на последних метрах перед вечными муками я получила эту замечательную возможность? Это прекрасное здоровое тело? Этого отличного влюбленного идиота? Поистине удивительно, как долго ты плёлся, мой бедный человече…

– То, что не имеет формы, называется путём, – согласился Чумной Доктор: в его голосе трепетали, разворачиваясь, какие-то незнакомые раньше эмоции; понятно, что от Доктора там уже почти ничего не осталось – был лишь настежь распахнутый дверной проём, сквозь который светили жестокие звезды пришельцев. – То, что имеет форму, называется инструментом. И мне очень, очень нравится мой инструмент! В машину!

Дальнейшее осталось в памяти рваными кусками – новые хозяева тел неохотно запоминали происходящее: автомобиль ревел, с болезненным кашлем переходя с передачи на передачу, потому что души не отличались искусными навыками вождения; тёмная громада Врат Ада как-то быстро отпрыгнула на линию горизонта, и это понятно – им нужно оказаться как можно дальше от Преисподней. А на тёмных улицах Города-минус-один всегда удобно затеряться или затеять драку, и репутация команды Бада была такова, что ракшасы могли веселиться в новом обличье ещё очень, очень долго.

Дымящийся «Призрак» остановился и заглох на погружённой во тьме улице – его псевдоживым контурам не нравилось то, что произошло с хозяином. Одновременно хлопнули двери.

– Дьявольская повозка не желает ехать дальше!

– Какой в этом вред? Почему бы нам не развлечься прямо здесь? Это место выглядит богато. Ты знаешь этот язык? Что здесь написано?

– Что-то про искусство. Я чувствую много живых людей и горючего. Будет весело. Никто не забыл оружие?

– Мы сами и есть оружие, глупец.

Четыре фигуры отделились от темноты, окутавшей машину, и тут же слились с темнотой высившегося перед ними здания. Там горели тёплым светом окна, слышались одобрительные возгласы и хлопки бутылок с шампанским. Бывший десантник нарисовал на широком лице улыбку, в которой не было ни капли юмора, и кивнул тому, кто ещё недавно отзывался на прозвище «Клэм».

– Помоги-ка мне, дружок.

Тяжёлые резные двери тихо щёлкнули и отворились. Ракшасы любили масштабные сюрпризы, которые не могли испортить несколько центнеров лакированного дерева. Тела ребят из «Сломанного сна» топали по мраморным ступенькам на входе. Шпоры на сапогах «Лейтенанта» тоненько звенели; зубчатые колесики на них быстро-быстро вращались. Внутри здания звучала музыка и не утихал весёлый смех.

Картинная галерея, куда они вошли, называлась «Транелл Дизайн». Когда-то это и правда была обитель искусства, современного, чуть угловатого, зато искреннего, пришедшего на смену отвратительным живым террор-инсталляциям пост-нео-мета-поп-арта XXII века. Здесь выставлялись лучшие и самые светлые умы Города-минус-один, и специально привезенные со старой Земли гении: Лейв Сугниртссон, Велесик, Треблок, Жорес Ресрат. Но это осталось в прошлом, сейчас галерея всё больше клонилась в сторону модных показов и сопутствующего декадентства; искусства в ней оставалось, можно сказать, на донышке.