Звёздная пыль

– Вы не приемлите сюрреализм!

– А вы лучшее достижение советского джаза в лице Вячеслава Ганелина и остальных членов его великолепного трио подвешиваете к потолку, подобно футуристической ёлки Владимира Маяковского!

– Что вы с этим Ганелиным? Его нет! Он давным-давно на своей исторической родине, на земле обетованной! И хвалить его больше некому, – единственный, кто это делал, – Ефим Барбан (тоже Божий избранник!), – ещё раньше укатил «за бугор»!

– Вы ещё и антисемит? Ну, Яков Борисович…

– С чего вы взяли, что я антисемит? Я констатирую факт.

– Мне трудно с вами спорить, потому что вы постоянно меняете свои приоритеты. С одной стороны, вы возвеличиваете картины Сальвадора Дали, приписывая ему какие-то мифические свойства, с другой – вы хотите, чтобы ваши произведения понимали даже кухарки. Так не бывает, Яков Борисович. На концерты Ганелина идут его почитатели (слава Богу, их очень много!), а поглазеть на чёрную дыру в стене только те, кто корчит из себя знатока этого, абсолютно непонятного никому искусства. Загнать всё человечество в «Третьяковку», равно как и в филармонию, невозможно, поэтому одна его часть наслаждается «кошечками в лукошечках», и им плевать на Рембрандта, другая слушает «Два кусочека колбаски»[10 - «Два кусочека колбаски» – песня группы «Комбинация»] и не помышляет о «Лебедином озере».

– Оставьте, пожалуйста, «Лебединое озеро»! Это, старина, уже политика!

– Простите, я не хотел вам напомнить известные события 19 августа 1991 года, в результате которых вы лишились тёплого места в парткоме тракторного завода в городе-герое Волгограде![11 - 19 – 21 августа 1991 года при попытке совершения государственного переворота (т.н. ГКЧП) в течение нескольких дней на всех телеканалах страны транслировался балет «Лебединое озеро».]

– Ну, знаете, это уже слишком! Вы переходите на личности, а за это в приличных обществах, как говаривал поручик Ржевский…

– Ну, да-с, канделябром по морде-с!

– Я не собираюсь больше спорить с вами, старина, но за полученное оскорбление вам придётся за ваш счёт посетить близстоящий ларёк и сделать это немедля!

– Уже пошёл!

– Только я вас прошу, старина, не покупайте эту отъявленную гадость «Наполеон»! Он имеет такое же отношение к Франции, как и моя покойная тёща! При случае я вас познакомлю с главным бутлегером[12 - Бутлегер (англ. bootlegger) подпольный торговец спиртным во время действия сухого закона в США в 1920-е–1930-е годы. В широком смысле слова – торговец всякими контрабандными товарами, но чаще всего самогонными спиртными напитками, музыкальными записями или подержанными автомобилями] подпольного производства, где выпускают этот «коньяк», в основу которого заложен осетинский спирт. Возьмите лучше водочки. Ну и, конечно, «по кусочеку» колбаски!

Глава 5. Пятничный джазклуб

Слухи о нашем джаз-клубе быстро распространились за пределы Лазаревского района, и к концу мая он приобрёл довольно широкую популярность. Небольшой зал ресторана, вмещающий всего 40 человек, в это время набивался под завязку. Собирались, в большинстве своём любители джаза, но иногда появлялись и музыканты, которых Григорий Вассерман почему-то называл шпионами. Некоторых он знал поимённо, иные были ему незнакомы. Откуда они приезжали, я не знал, скорее всего, из Сочи, куда, очевидно, тоже доползли слухи о нашем пятничном джаз-клубе. Некоторые из них имели с собой инструменты и включались с нами в игру, тем самым образуя что-то вроде джем-сэйшна. Играли большей частью известные стандарты, иногда срывались на «би-боп»[13 - Би-боп – одно из стилевых направлений джазовой музыки, пришедшее на смену свингу в начале 1940-х годов и являющееся одним из этапов развития мейнстрима (центрального течения в джазовой музыке], который больше смахивал на некое техническое соревнование, но это уже после хорошей выпивки, которую нисколько не жалел для музыкантской братии наш новый покровитель Жора.

Частыми гостями у нас стали два музыканта, проживающих где-то поблизости и в свободное от работы время подрабатывающих на похоронах. Это были трубач и тромбонист. Трубача звали Николай Николаевич, имени тромбониста я не знал, все его называли Волик. Николай Николаевич где-то преподавал, то ли в Сочинском, то ли в Адлерском музыкальном училище, Волик работал электриком на какой-то птицефабрике. Объединяла этих двоих, совершенно разных людей, любовь к джазу и … выпивке. Изрядно нагрузившись спиртным, они включались в этот наш, так называемый джем-сэйшн. Игра их, по правде сказать, оставляла желать лучшего, особенно у трубача, который даже после вполне умеренной дозы алкоголя впадал в какой-то невообразимый экстаз и выдувал из инструмента короткие, резкие фразы хриплым и нестройным звуком. Не отставал от него и Волик, исполняя на своём, видавшем виды тромбоне тягучие, несуразные глиссандо. В такие минуты нам хотелось их вытолкать взашей, как говорил Вассерман, «без выходного пособия», но наш постоянный слушатель, критик и, как он сам себя называл, продюсер Жора вступался за них под предлогом «развития и демократизации» джаза, а также «внедрения его в народные массы», поэтому мы научились не обращать на них внимания.

Раза два приезжал из Сочи скрипач Веня. К джазу он, правда, имел отношение самое отдалённое, но публике нравился, особенно когда играл «Чардаш» Монти или «Венгерскую рапсодию» Листа. Остальные музыканты пытались подыгрывать ему, более того, развивали его темы, изменяя их до неузнаваемости, но чаще всего этим просто портили его игру. Веня на это не обижался, напротив, переводил всё в шутливую форму, внезапно вворачивая еврейский танец «Семь сорок» или «Хава Нагилу».

Однажды завернул «на огонёк» к нам настоящий контрабасист с настоящим контрабасом – по причине глубокого похмелья, отставшего от поезда «Москва-Адлер». Весь вечер он играл с нами, показывая виртуозную технику игры, да так, что «очкарик» откладывал в сторону свою потрёпанную виолончель и подсаживался вплотную к залётному музыканту, чтобы с близкого расстояния воззреть на манипуляции его рук.

Наш спонсор Жора, равно как и многочисленные почитатели джаза, собиравшиеся по пятницам, имели обыкновение щедро угощать полюбившихся артистов. Так что к концу нашего выступления этот контрабасист уже «не вязал лыка» и его отправили в мою ночлежку, где он до утра проспал на полу в обнимку со своим контрабасом.

Многие музыканты после игры (а некоторые и в процессе её) напивались до чёртиков, особенно отличались Николай Николаевич и Волик, которых приходилось, буквально, выносить из ресторана. Пили все, кроме троицы Григория Вассермана. Отыграв, Вассерман прятал свою гитару в чехол, сворачивал чемодан-усилитель и, отбив прощальные поклоны, брал под руку Наину и вместе с «очкариком» шёл к своей машине. Волик с Николаем Николаевичем, напротив, оставались, как они выражались, «до последней капли халявной выпивки».

Однажды Волик, по причине «полного выпадения в осадок», вынужден был остаться на ночь в моём «офисе» (так музыканты называли мою ночлежку). Среди ночи он добрался до банки из-под цветов, в которой плавали окурки и выпил из неё всю воду. Наутро он рассказал мне, что ему приснился сон, в котором он, якобы, пил домашний квас, процеживая сквозь зубы хлебные крошки. Как потом выяснилось, после этого случая он обоссал мой диван и мне пришлось после мыть его со стиральным порошком, а затем сушить феном, любезно предоставленным одной из сотрудниц нашего заведения.

Что же касается меня самого, то и я по части выпивки не особенно отставал от своих друзей-музыкантов. Чувствуя, что качусь по наклонной плоскости вниз, я уже не мог противостоять этому движению. И если где-то далеко в глубине моего сознания ещё теплился огонёк надежды вернуться домой, то он уже не в силах был вырваться наружу и унести меня из этой клоаки.

Вот так сформировался наш пятничный джаз-клуб, который мы назвали «Jazz club Friday»[14 - Джазовый клуб «Пятница» (англ.)]. Играли бесплатно, из чисто альтруистических соображений, исключительно из-за «любви к джазу», если, конечно, не считать то, что эту любовь подогревал «халявной выпивкой» небезызвестный Жора, или как его называл Волик «продюсер и спонсор в одном флаконе»

В конечном счете, всё получалось не так уж плохо. Вопреки утверждениям Христофора Аршаковича, что джаз – говно, народ к нам пришёл, более того, ему нравилось слушать нас. Не везло только с ударными. В течение всего месяца ни один барабанщик не перешагнул порог нашего джаз-клуба. Тот, который играл в «штатном» составе, был нами забракован. Играл он грубо, коряво, щёток вообще не знал, «хэтом» подчёркивал только слабую долю, к тому же, не выдерживал быстрого темпа и быстро сбивался.

Так прошёл май. Постепенно я стал втягиваться в новый, непривычный для меня образ жизни. Иногда в мою душу забиралась тоска. Липкая, отвратительная. Я не мог отвернуться от неё или спрятаться, она преследовала меня везде, давила и раздирала сердце. И ещё мучила совесть. Как они там? Светлана работала в общеобразовательной школе, преподавала пение. Зарплату выплачивали не вовремя, задерживали на месяц, а то и больше. Да и какая она была зарплата? Мы, работая вдвоём, концы с концами еле сводили. А теперь она одна. И двое детей.… Работая у Аршаковича, я не бедствовал, деньги у меня водились, хотя и пришлось потратиться на покупку необходимых вещей и одежды. Я хотел послать им денег, но не мог собрать сколь значительную сумму.

Однажды Яков Борисович посоветовал мне обратиться к хозяину, чтобы тот ссудил мне немного денег и я, в принципе, уже созрел для этой просьбы, но случилось так, что Аршакович сам помог мне решить эту проблему. Как-то утром, перед окончанием работы, он подошёл ко мне и попросил зайти к нему в кабинет.

Вначале я думал, что хозяин готовит мне неприятный разговор, но вышло всё иначе. Отсчитав десять зелёных двадцаток, он подвинул их мне и сказал:

– Это тебе.

– Мне? Так много? За что?

– Бери. Я на тебе заработал больше.

Я смотрел на него как на Бога, сошедшего с небес, и не знал, что сказать ему. Аршакович, видимо, понял мои чувства и уже помягче добавил:

– Завтра 1 июня. Отошли детям.

Дождавшись девяти часов, я помчался на почту, чтобы перевести деньги. Менять доллары на рубли я не хотел по причине того, что наши «деревянные» каждый день сбрасывали в цене, превращаясь в макулатуру.

На почте мне сказали, что переслать валюту можно только с Сочинского почтамта. Потратив полдня, мне всё же удалось переслать деньги Светлане, воспользовавшись придуманным обратным адресом. После этого я уже спокойно спал, с чувством выполненного долга.

Глава 6. Квартирант

… Проснулся я рано, маленький будильник, который с вечера поставила мне на стол Валентина Ивановна, показывал всего пять минут восьмого. Распахнутое окно дышало утренней прохладой и убийственным запахом ночной фиалки. Я хотел быстро встать, но услышал вдруг голос Валентины Ивановны, которая, очевидно, собиралась на работу. Она что-то говорила Свете, и та ей отвечала; о чём они говорили – я не слышал, но вот то, что в их разговоре иногда прорывалось моё имя, это я могу сказать точно. Поэтому я решил пока не вставать, а подождать, пока Валентина Ивановна уйдёт на работу.

Дождавшись момента, когда скрипнула калитка, я поднялся с кровати, быстро оделся и вышел в небольшой дворик, к месту, где стояла моя машина. День только начинался, но уже чувствовалось, что будет снова жарко. От недавно политых клумб исходил густой цветочный аромат и пряный, прохладный дух мокрой земли.

Возле угольного сарая я заметил белобрысого мальчугана, который, сидя на перевёрнутом к верху дном ящике, сматывал рыболовную леску на спичечный коробок. Я подошёл к нему и тронул его за плечо. Он повернулся в мою сторону и посмотрел на меня ясным взглядом больших, светло-серых глаз.

– А я знаю, ты будешь у нас жить целый месяц! – сказал он, не отрывая от меня своего взгляда.

– Буду, – ответил я, – а откуда ты знаешь?

– А я всё знаю!

– И что же ты ещё знаешь?

– А то, что ты хочешь жениться на Светке!

– Кто тебе это сказал?

– Дед Пихто!

Я засмеялся, потом потрепал по его лохматой голове и, как бы ненароком, спросил:

– А ты кто такой и как тебя зовут?

– Лёха. А ты пойдёшь со мной на рыбалку?

– Нет, Лёха, я не умею ловить рыбу.

– А я тебя научу. Это же очень просто! Нужно на крючок насадить наживку и подальше забросить! Сейчас сазан берёт на молодую кукурузу, я ещё с вечера стырил у Веретейниковых аж два кочана! Нам с тобой хватит на целый день! Пойдёшь со мной?