Молодость

– «… Однако Доменико сможет вступить в право владения лишь при соблюдении двух условий. Первое: Доменико должен выплачивать каждый месяц двести тысяч лир содержания Стефании Лоик, которая известна ему под именем Мари…»

Леви вновь взял паузу. Доменико Куадри внимательно посмотрел на молодую девушку, которая как раз таки совершенно не ожидала подобного развития событий и прибывала в некотором ступоре. Сальваторе тоже пригляделся к девушке. «Так вот как выглядит загадочная Мари! Симпатичное лицо, а еще она, похоже, действительно горюет по Бруно…» Леви продолжил:

– « … Второе: Доменико должен выплачивать каждый месяц сто тысяч лир содержания Сальваторе Кастеллаци, который очень помог мне в эту эпоху великого уродства…»

Сальваторе откинулся на спинку стула и едва не рассмеялся. Человек, которого он считал бездушным сухарем, оказывается, был склонен к сентиментальности и благородству. Сто тысяч лир были не самой великой суммой – за работу на Диамантино Кастеллаци получал заметно больше, но эти сто тысяч лир будут каждый месяц, а учитывая, что Сальваторе имел некоторые собственные накопления, теперь он был финансово устроен до самой смерти, если, конечно, будет вести тот же образ жизни, который ведет сейчас. Несмотря на это обстоятельство, Кастеллаци чувствовал изрядную и очень детскую обиду на Бруно, который так лихо обвел его вокруг пальца, так и не раскрыв свою суть. «А я еще думал, что это я играю с ним в игры…»

– «… Квартира №5 по адресу Виа Капо Д'Африка, дом три переходит в полное владение Стефании Лоик при условии, что Анна Ангелеску продолжит служить в этой квартире домработницей, как она делала это последние сорок лет, с сохранением ежемесячного жалования.»

Мари явно пребывала в прострации. В один момент она получила ежемесячное содержание, которого вполне хватало на достойную жизнь, даже если она не будет иметь никакого иного заработка, и квартиру в самом центре Рима.

Старая домработница приняла волю Диамантино почти бесстрастно, хотя Кастеллаци показалось, что он видел мелькнувшую на ее лице на доли секунды едва заметную улыбку. Леви обратился к женщинам:

– Синьор Диамантино оставил для вас письма, которые велел передать вам после его смерти. Это не включено в завещание, поэтому письма не будут обнародованы. Я передам их вам, как только закончу с формальностями…

Завещание завершалось несколькими мелкими распоряжениями. Далее Леви отчитывался о юридических формальностях, которые сопровождали вступление завещания в силу. Кастеллаци слушал его, однако сконцентрировал свое внимание на бедном мужчине, который так и сидел с безразличным видом и дожидался окончания процедуры, чтобы забрать свои десять тысяч. Мужчина кого-то напоминал Кастеллаци, но Сальваторе никак не мог понять, кого именно.

Через полчаса формальности были улажены. Мари, которая все еще не пришла в себя, отпаивали водой синьор Леви и донна Ангелеску. Доменико Куадри же явно куда-то очень опаздывал, потому что поглядывал на часы едва ли не каждую минуту. В итоге он договорился встретиться с Леви позднее и почти выбежал из ресторана. Сальваторе тоже собрался уходить. Сегодня был один из самых странных дней в его жизни. Обдумывание произошедшего требовало времени и покоя. Кастеллаци собирался найти и то и другое в «Мавре». Неожиданно бедный мужчина посмотрел на него и улыбнулся:

– А я все гадаю, узнали вы меня или нет, синьор Кастеллаци…

– Простите, мне знакомы ваши черты, но я не могу ни к кому их привязать… Мы работали вместе?

– Не извиняйтесь, мы в последний раз виделись много лет назад. Помните свой последний фильм? Тот, который про лишнего человека? Вы были ограничены в средствах и позвали на главную роль молодого парня, который просто пришел на пробы ради шутки. Помните, как его звали, синьор Кастеллаци?

– Роберто Ригони! Но неужели это вы?!

– К вашим услугам, синьор Кастеллаци…

Теперь, зная какой образ нужно извлечь из памяти, Сальваторе смог быстро сопоставить его с лицом мужчины и вынужден был согласиться, что перед ним был именно Роберто Ригони. Парень, даром, что был совсем любителем и имел скверный характер, мог показывать хорошую игру, однако провал «Лишнего человека» перекрыл ему дорогу в кино. Тогда Кастеллаци на несколько лет перестал следить за индустрией, а когда снова обернулся к ней, Ригони и след простыл.

– Как же ваши дела, Роберто?

– Ну, синьор Кастеллаци, сегодня лучше, чем вчера – сегодня у меня есть десять тысяч лир. Хотите выпить?

– Да, конечно! Я угощаю, Роберто!

– Ну, уж нет, синьор Кастеллаци, сегодня я богач, так что беру все расходы на себя…

Через час они сидели в забегаловке, в которую Кастеллаци никогда бы не зашел, впрочем, он все понимал и старался не быть высокомерным. Роберто рассказал о том, что случилось с ним за эти годы. В кино после «Лишнего человека» он появился еще лишь дважды на второстепенных ролях. Карьеру актера Роберто оборвал себе сам. Как он сам отметил: «из всех радостей жизни я всегда больше всего ценил добрую выпивку. Ее я ставил выше всего прочего. Поэтому, когда мне на пробах сказали, что от меня разит, я понял, что, если кино мешает выпивке, то мне не нужно такое кино!» Теперь Роберто перебивался случайными заработками, главным из которых были кулачные бои. Обычно денег не было, но когда они были, Ригони тратил их на алкоголь, оставаясь вполне довольным своей жизнью.

– Как же вы попали на похороны Диамантино?

– Еще после премьеры «Лишнего человека» он вышел на меня и сказал, что хочет сделать из меня звезду масштаба Массимо Джиротти. Но для этого я должен был полностью подчиняться всему, что он скажет, сниматься в полном дерьме и, разумеется, бросить пить. Я послал его тогда. А семь… да, семь лет назад он узнал меня на улице. Ну, мы разговорились, он предложил выпить, а у меня тогда совсем не было денег, так что я согласился. Напоил он меня прилично тогда, а потом внезапно как ляпнет: «Я боюсь, что, когда умру, никто не придет на мои похороны!..» Ну, а я что – я знаю, как это бывает – садишься на какую-то тему и перестаешь о чем-либо другом думать. Когда с собутыльником такое случается, я обычно просто жду, когда он в норму придет. А Диамантино порассуждал, что, в общем-то, близких у него особенно нет, друзей тоже, а потом предложил: «Ты следи за некрологами. Когда про меня напишут, приходи на похороны. Не обижу…» Ну, я покивал, хотя понимал, что следить не буду. А тут вчера по случайности газету урвал и вижу – пишут про него. Забавные вещи, между прочим, пишут, ну да ладно… Диамантино не соврал – не обидел. Хотя, я смотрю, что и с близкими, и с друзьями у него полный порядок…

Сальваторе слушал рассказ Ригони, а в голове у него рождалась новая идея. Это был бы отличный фильм. Сальваторе ухватился за эту идею и понял, что должен хотя бы попытаться превратить ее в сценарий. Через полчаса Роберто дошел до определенной кондиции и предложил Кастеллаци пошляться по заведениям. Сальваторе начал придумывать способ избежать этой прогулки, на его счастье Роберто встретил какого-то своего знакомого, который прибывал в таком же состоянии души. В итоге эти двое даже не заметили, что Кастеллаци куда-то подевался.

Добравшись до дома, Сальваторе сразу принялся за работу и не отвлекался в течение нескольких часов до самой глубокой ночи.

Глава 25

Освобождение

Чиро не знал, куда себя деть последние два дня. Выходка Комиссара изумила его. Бертини испытывал странное чувство, как будто посмотрел очень тяжелый фильм не с начала и не до конца, а потому ничего не понял. Промучившись после своего изгнания несколько часов, молодой человек решил сходить в квартиру Комиссара, надеясь найти там либо самого Ансельмо, либо Бородача, однако ему никто не открыл.

Рассудив, что Бородач и так найдет его, если потребуется, на следующее утро Чиро зашел к доктору, который выдал ему справку. Теперь на заводе не должно было возникнуть вопросов. Помимо справки доктор сказал Бертини, что ждать Бородача нет никакого смысла, но не на один вопрос молодого человека не ответил.

Так или иначе, в пятницу Чиро вышел на работу. Справку приняли без всяких вопросов. Смена текла совершенно обыкновенно. Утюги плыли мимо Чиро к своей гибели в сражении при Лиссе, Сандра по-прежнему избегала его взгляда, правда, теперь он на нее почти не смотрел.

В обед приехали карабинеры. Они задавали директору и бригадиру вопросы об Ансельмо. Чиро узнал об их визите только из шепотков, ходивших по столовой. Молодой человек внутренне сжался, однако никто не подошел к нему и не задавал никаких вопросов – похоже, ему удалось выйти сухим из воды.

Вечером того же дня Бертини купил газету и прочитал в криминальной сводке о том, что «Вчера в семь часов вечера в южной части района Тестаччо обнаружены двое убитых и следы перестрелки. Личность одного из погибших установлена. Им оказался житель Милана Антонио Малатеста. Следствие не исключает возможности того, что имело место похищение Антонио Малатесты – члена Социального движения – боевиками подпольной прокоммунистической группировки. Представитель районного отделения Коммунистической партии уже успел заявить о непричастности партии к этой акции. Личность второго погибшего устанавливается. Это мужчина за пятьдесят, среднего роста, седой. Из отличительных примет есть две татуировки: Серп и молот на правом плече; портрет женщины на левой стороне груди. Кроме того, следствие обнаружило у погибшего старую травму ноги – неизвестный должен был заметно хромать. Следствие просит любого, кто может иметь информацию о произошедшем или о личности неустановленной жертвы обратиться…»

Чиро отбросил газету и отправился гулять – ему нужно было подумать. Комиссар был мертв, Малатеста был мертв, Бородач исчез. Кроме доктора о его участии в этой истории не мог рассказать никто, но доктор тоже был участником удержания Малатесты, поэтому не стал бы стучать. По всему выходило, что Бертини может жить дальше, не опасаясь преследования.

Только придя к этому выводу, Чиро задумался о том, что именно произошло на складе после его ухода. Вывод напрашивался однозначный – Бородач хладнокровно застрелил своего старого товарища и добил Антонио Малатесту, а после этого скрылся. По спине у Бертини пробежал холодок. Он не боялся, что Бородач захочет устранить его, рассудив, что тот бы уже это сделал, если бы хотел. Однако Чиро навсегда зафиксировал для себя одно: он больше никогда не при каких обстоятельствах не хочет участвовать ни в чем подобном. Пусть ленины, марксы, троцкие и прочие че гевары идут к черту – больше Чиро не собирался играть в эти игры. Придя к этому выводу, молодой человек усмехнулся – Сандра была права – он действительно был умеренным.

И жизнь Бертини продолжилась. Утром субботы он пошел в кино, а ближе к вечеру отправился на Пьяцца Навона. Чиро почувствовал, что соскучился по буржуазному самолюбованию Сальваторе Кастеллаци.

Сальваторе чувствовал себя совсем уставшим. Он снова мало спал, зато смог не только прописать начало нового сценария (начала всегда давались ему тяжелее всего), но и продумать в своей голове всю работу целиком. Сальваторе не беспокоило даже то, что теперь ему не для кого было работать – он просто чувствовал, что не может без этого, как будто ему снова было всего двадцать, и он был лучшим журналистом на Земле.

Теперь Сальваторе сидел на веранде «Мавра» и чувствовал, что замерзает – в Рим, наконец, пришла осень.

– У вас все хорошо, синьор Кастеллаци?

Чиро, разумеется, заметил круги под глазами и общую рассеянность Сальваторе.

– На самом деле да, Чиро… Вы знаете, это была одна из самых странных недель в моей жизни. Я узнал, что единственная женщина, которая смогла сделать меня счастливым, умерла много лет назад, рожая моего сына, которого я никогда не увижу. Потом я страшно нагрубил милой девушке за то, что у нее плохой вкус, а она за это предложила учить ее читать и работать на печатной машинке. После этого умер человек, который относился ко мне намного лучше, чем я мог и подумать, и к которому я был очень несправедлив. А вчера я узнал, что этот человек обеспечил мне сытую спокойную старость… А у вас как дела?

Сальваторе обезоруживающе улыбнулся. С его стороны было немного эгоистично вываливать на молодого человека столько подробностей своей жизни, но он хотел вывалить их хоть куда-нибудь, а Бертини был славным малым. Чиро посмотрел на Сальваторе, улыбнулся в ответ, сделал небольшой аккуратный глоток вина, а после этого ответил:

– Меня предала девушка, которую я успел искренне полюбить. После этого я согласился участвовать в покушении на престарелого фашиста, который много лет назад пытал одного хорошего человека. Я похитил сына этого фашиста, а после этого позволил ему несколько часов истекать кровью. Хорошо, что он был взрослым мужчиной, а не ребенком. После этого человек, который был моим самым близким другом в Риме, навел на меня пистолет, приказав мне остаться хорошим человеком. Он погиб, защищая того с кем всю жизнь воевал. Не знаю, остался ли я хорошим человеком, синьор Кастеллаци, но я хотя бы не превратился в хладнокровного мерзавца. А еще я, кажется, перестал верить в Революцию…

Пришло время Чиро обезоруживающе улыбаться. Сальваторе соврал бы, если бы сказал, что многое понял из слов Бертини, но он понял, что молодой человек за эту неделю перестал быть молодым.

– Мне всего шестьдесят, а вам уже двадцать…

– Италия XX век, синьор Кастеллаци.

– Нет, Чиро, Италия всегда. Сколько вам, кстати, точно лет?

– Двадцать один год, а что?

– Просто интересно…

Установилось молчание. Кастеллаци смотрел, как солнце заходит за крышу старинного дома, уходя с Пьяцца Навона, а Чиро размеренно вкушал простую мясную нарезку, которая вовсе не была волшебным прошутто синьора Монти, но за которую Бертини заплатил сам.

Кастеллаци с некоторым удивлением понял, что не посмотрел на этой неделе ни одного фильма, хотя ухитрился в прошлые выходные впервые за несколько лет побывать на съемках. Пауза продолжалась. Сальваторе понял, что ищет тему для разговоров. Ему очень не хотелось проводить этот вечер в одиночестве. Более того, впервые за долгое время ему хотелось провести время в небольшой компании. Сальваторе пришла в голову несколько дурацкая идея, но он не смог удержаться от попытки ее реализовать: