Собака Баскервилей из села Кукуево

– Да когда мне им было заниматься, Валентин Степанович? Я ведь вчера только принял дела.

– Ну, допустим так. Что предлагаешь? – тихо строгим голосом спросил прокурор.

– Вообще, есть одна мысль. У нас на практике так делали в Самаре.

– Закон нарушать не дам, – брови прокурора Бугаева сошлись на переносице.

– Что Вы, Валентин Степанович, кто же вам предлагает закон нарушать! – почти закричал я, с показавшимся самому себе несколько театральным возмущением. – Я вынесу постановление об отказе, вы отмените, а постановление о возбуждении уголовного дела выносить не станете. Закон о таком случае умалчивает, а у меня будет еще десять дней. Конечно, наша кафедра уголовного процесса такую практику не приветствует, но где мы, а где кафедра.

– Нет, так не годится, – в голосе прокурора, однако, прозвучало некоторое сомнение.

– Да почему, Валентин Степанович? В любом случае, я сегодня не успею вызвать для опроса людей, пока позвоню, пока они придут, а у меня Выхин с Мельниковым на пять часов вызваны по материалу о сыне адвоката.

– Ну, добро, Сережа, – вздохнул прокурор, – выноси, но чтобы сегодня до конца рабочего дня постановление было у меня на столе, вместе с материалом.

– Будет сделано, не сомневайтесь!

И я умчался в срочном порядке печатать постановление, впрочем, особо не переживая. Писать заведомо плохой документ всегда намного проще, чем нормальный.

В пять часов вечера, минута в минуту, пришли на опрос оперативники, но в связи с новыми обстоятельствами пришлось продержать их в коридоре двадцать минут. Думаю, они сочли меня за жлоба.

«Следователь прокуратуры Средневолжского района Самарской области Виноградов Сергей Егорович отобрал объяснение от старшего оперуполномоченного отдела уголовного розыска РОВД Средневолжского района Самарской области Выхина Дмитрия Алексеевича, 1967 года рождения, уроженца…

…По существу заданных мне вопросов могу пояснить следующее…»

По существу заданных ему вопросов Выхин отвечал односложно и сдержанно. На некоторые из них вообще молчал или неопределенно пожимал плечами. Содержательная часть его пояснений сводилась к тому, что подробностей он не помнит, физического или психического давления ни на кого не оказывал вообще никогда, а остальное он, как уже говорил ранее, не помнит. Все мои попытки разговорить оперуполномоченного, а также объяснить, что эта информация необходима не лично мне или прокурору, а для вынесения правильного и обоснованного решения, не возымели никакого эффекта. Выхин по-прежнему молчал, сурово глядя на меня из-под тяжелых надбровных дуг своего бритого черепа, зажав где-то между коленями огромные руки и опустив плечи. Вся его поза уверенно заявляла собой: «Хоть режьте, хоть бейте, больше ничего вам не скажу». Испытывая огромное желание плюнуть на эту партизанскую позицию, возбудить уголовное дело, и уже в рамках его разбираться, было ли действительно совершено преступление или нет, я отпустил старшего оперуполномоченного восвояси и закурил.

Должен сказать, правовая концепция, утверждающая, что сначала надо возбудить уголовное дело, а разбираться уже в ходе его процессуальных действий, активно поддерживалась некоторыми профессорами правовых кафедр России, в том числе и моим научным руководителем диплома. В ней были свои определенные резоны, так, скажем, рассмотрение материалов по сто девятой статье для принятия решения о возбуждении уголовного дела, или отказе в таковом имело очень мало средств для сбора материала. Ну вызвал я, допустим, людей, ну опросил их, но они при этом не являются участниками процесса, а значит, откажись они давать объяснения, или наври мне, ответственности у них никакой. Кроме того, пока рассматривается этот материал, можно производить только отдельные следственные действия, то есть множество доказательств может быть безвозвратно утеряно. А если требуется запросить большое количество документов, привлечь специалиста для исследования узкопрофильного вопроса, провести ревизию, то как здесь уложиться в установленные процессуальные сроки: три дня, а в исключительных случаях десять?

Однако вынужден признаться, я эту позицию не разделял, ведь не секрет, что у нас в России отношение людей к человеку, который попал в поле зрения правоохранительных органов, далеко не объективно.

«Раз спрашивают, значит, виноват», «дыма без огня не бывает», «то ли он украл, то ли у него украли, но что-то неприятное там было», – вот далеко не полный перечень поговорок, которыми руководствуется народная молва. Следовательно, я должен, просто обязан приложить все усилия, чтобы если уж возбуждать уголовное дело, то по серьезным к тому основаниям, а не подвергать попусту человека нервотрёпке, процессуальным мерам пресечения, финансовым расходам на оплату услуг адвоката или ставить его репутацию под сомнение среди знакомых, коллег и даже соседей по дому. Поэтому с ещё большим усердием я приступил к опросу второго оперативника.

Николай Петрович Мельников, оперуполномоченный, двадцати трех лет, не женат, оказался куда более разговорчивым и свои объяснения давал в дружеско-панибратской манере. Наверное, сказывалась близость наших возрастов, а может быть, отсутствие в кабинете Зосимыча, который впервые за два дня куда-то волшебным образом подевался, бросив на произвол судьбы свои нескончаемые документы и банку с окурками.

– Понимаешь, этот Антон Скрябин нам давно известен. Кличка у него – Корявый. Живет в поселке Нефтяников за сто двадцать километров отсюда. Имеет условно два года за угон. Сюда они специально с подельником приехали на подельниковой «Ниве». Утром в семь часов подъехали к офису сбербанка, там этот Корявый машину директора филиала вскрыл, ну а мы с Выхиным в теме были, «десятка» -то новая, знали, кто навёл, и дату угона знали. Ну мы его прямо в тачке и хлопнули, ну, то есть, задержали, значит. Он там сидел, замок зажигания уже разобрал и ложкой машину пытался завести, есть у них, угонщиков, такой метод. Ну он, естественно, бежать, ну мы его мордой… то есть лицом на капот положили. Напарник его уехал, конечно, соскочит, понятное дело, доказательств никаких, мы и задерживать не стали, Скрябин не дурак на себя групповое преступление вешать, ну и одного его слова мало будет для суда-то. Ты сам посуди, на кой нам его бить-то, или пугать, когда его с поличным взяли прямо в тачке-то. Нету никакого смысла, ну! – Мельников немного нервно пригладил непослушный кудрявый чуб.

– Когда привезли в РОВД, что потом было?

– А что потом, оформили по всем правилам и поместили в камеру временно задержанных.

– Запись в журнале у помощника дежурного есть? Я ведь проверю.

– Проверяйте, ваше право, – от волнения Мельников в разговоре периодически переходил то на «вы», то на «ты». Вероятно, не мог взять в толк, как себя вести с новеньким и молодым прокурорским «следаком».

– Потом что было, допрашивали его?

– Нет, на фига он нам сдался, следователя ждали нашего.

Угоны относятся к подследственности милиции, и этими делами занимаются следователи органов внутренних дел.

– Что, неужели даже побеседовать с задержанным не хотели, информацией какой-нибудь разжиться, с пылу с жару, так сказать?

Мельников посмотрел на меня уже по-другому, если не с уважением, то, по крайней мере, как на человека понимающего, но отрицательно покачал головой:

– Ну, чего там было говорить с ним, мы ж его знаем как облупленного, и что мамаша его адвокатша, чуть что, такой хай ведь поднимет, ну! Связываться – себе дороже.

Это было больше похоже на правду, чем гуманность и мягкость нашей доблестной милиции и звучало вполне убедительно. Я дал прочитать листок с объяснением оперативнику, он расписался, указав, что с его слов записано верно и им прочитано, после чего мы распрощались, и я вызвал для дачи объяснений самого виновника торжества, любителя чужого автотранспорта, гражданина Антона Корявого Скрябина.

6

Антон Скрябин был неприятным пареньком. Длинные сальные волосы, бугристая кожа, обильная россыпь прыщей вдоль щёк, тонкие руки с грязными длинными ногтями, выражение лица довольно противное. Явно трусоватые повадки, мямлящий голос, в общем, типичный маменькин сынок, к тому же, возможно, наркоман, я в этом не особо разбирался, не смотря на повальную моду на «кислоту» среди моих ровесников всю вторую половину девяностых годов. Теперь вроде как эта мода уходит, ну и слава Богу! Было совершенно непонятно, как подобный тип мог заниматься таким рискованным и технически не самым простым делом, как воровство чужих автомобилей, да ещё, судя по судимости, не в первый раз, ну ладно бы магнитолы выдергивал, воистину, чужая жизнь, как и чужая душа – потёмки.

Хотя протоколы, содержащие показания и объяснения по правилам криминалистики требуется заполнять по возможности близко к словам опрашиваемого, мне пришлось существенно отредактировать убогую и невнятную речь задержанного по подозрению в автоугоне.

«По существу заданных мне вопросов могу пояснить следующее: 31 января этого года в 7 утра я вышел из дому и, остановив в посёлке автомобиль «Нива» с водителем, ранее мне не знакомым, отправился в Средневолжск, чтобы там погулять. Под словом «погулять» я подразумеваю провести время без определенных целей и занятий. С собой у меня был перочинный ножик на всякий случай и ложка, чтобы есть йогурт, который я намеревался купить в Средневолжске. Также с собой я имел пачку сигарет и ключи от дома. Никаких других предметов и денег у меня при себе не было. Приехав на улицу, названия которой я не знаю, потому что в Средневолжске был впервые, я распрощался с водителем и вышел. За услуги я водителю «Нивы» не платил, познакомился с ним пока ехали, и пообещал потом как-нибудь отблагодарить. Каким транспортом собирался возвращаться домой, не думал, мог бы, наверное, остановить попутку на трассе.

Проходя мимо здания сбербанка, я увидел стоящий на стоянке автомобиль ВАЗ 2110, фиолетового цвета. Замок на водительской двери был взломан, я решил залезть в машину, чтобы прикурить там сигарету от прикуривателя. Когда я находился в машине, меня задержали сотрудники милиции, как я узнал впоследствии, оперативники Выхин и Мельников. Во время задержания я не пытался убежать и говорил, что я не виноват, но ко мне всё равно применили физическую силу, выразившуюся в нанесении мне нескольких ударов по голове. Потом меня привезли в отделение милиции, где не помню в каком кабинете, Выхин и Мельников ещё раз избили меня руками, ногами и резиновыми дубинками по лицу, голове и спине. Также они мне угрожали, что убьют. Под физическим воздействием и угрозами, я подписал показания, что хотел совершить угон автомобиля. Через пару часов в отделение приехала моя мама – адвокат Скрябина, и, увидев мое состояние, вызвала скорую помощь. Врачи осмотрели меня и уехали, сделав укол. Следов от побоев на моем лице и теле никто не фиксировал, а сейчас они уже прошли.

Прошу наказать людей, заставивших меня признаться в том, чего я не делал».

Последнюю фразу Скрябин дописал собственноручно, после чего расписался и отправился обратно в камеру, где находился уже в статусе обвиняемого в покушении на угон автотранспортного средства. В целом ситуация мне стала мне вполне ясна. Но, чёрт возьми, теперь еще скорая помощь фигурирует в материале. Почему же менты ничего о ней не сказали, сейчас уже девять вечера, когда мне писать запрос, выяснять, кто из врачей дежурил, ловить их, опрашивать? Завтра уже третий день, когда проверка должна быть окончена, если случай «не исключительный», а мне очень хотелось закончить её в срок, который установлен законом как нормальный. В конце концов, не я же писал закон, мне его только исполнять. Маленькая надежда, что Скрябин врёт насчет вызова скорой помощи, рассеялась, когда я проверил журнал у дежурного. Вызов был зафиксирован. Ну что ж, будем, как говориться, искать. Вот только время было уже совсем позднее, меня ожидала невесёлая прогулочка по парку, пельмени, местное пиво и занудство будничных телепередач. Займусь докторами завтра, решил я и покинул слегка сиротливый без неизменного Зосимыча за столом, кабинет.

Мне повезло, смена, которую вызывали к Скрябину, отдежурила сутки накануне и сменялась в пятницу, вот почему уже в семь утра следующего дня я был на станции скорой помощи и мучил опросами утомлённый «экипаж». К общей радости, за ночь срочных вызовов по Средневолжску не было, что не очень удивительно, городок-то небольшой, и, соответственно, мои «клиенты» выглядели больше не выспавшимися, чем физически усталыми.

Врачи были как две капли воды похожи на тех, с которыми мне приходилось сталкиваться, проходя практику в Самаре: говорили неохотно, опасаясь, что их будут пытаться привлечь к ответственности по жалобам на некачественное лечение или неоказание медицинской помощи, потому в основном упирали на описание собственных действий и их соответствие врачебным инструкциям, а также предписаниям медицинской науки. Впрочем, они помнили прекрасно, как тридцать первого января ездили на вызов в РОВД, где какая-то полная женщина билась в истерике, крича, что у её сына сердечный приступ, и что его довели милиционеры. Врачи скорой измерили обоим давление и пульс, у парня всё было в порядке, у женщины по возрасту и весу давление немного увеличено. Для профилактики сделали им обоим инъекцию витаминов и лёгкого успокоительного, а женщине дали под язык валидол. Оснований для госпитализации не было, да и не могли они увезти задержанного по уголовному делу в обычную городскую больницу. Про избиения или какие—либо другие виды физического, а также психического воздействия никто при них разговоров не вёл. Последствий побоев на лице и теле пациента они не видели. Если бы таковые имелись, а тем более свежие, обязательно задали бы ему вопрос – откуда, и зафиксировали бы этот факт при осмотре.

Ну вот, теперь я мог с чистой совестью выносить постановление об отказе в возбуждении уголовного дела, уложившись, заметьте, в требуемые законом три дня. «Да что вы мне говорите! Нелюди! Хоть капля совести у Вас есть!!…» – примерно так будет вопить адвокатша Скрябина, э-э-эх, бедные мои нервы, надо бы ещё сигарет купить. Одолеваемый невесёлыми мыслями, шагал я вдоль ставшей уже привычной за три дня аллеи парка, направляясь на «базу» после утреннего посещения станции скорой помощи. С неба опять валил снег.

В нашем кабинете оказалось людно: Зосимыч восседал за своим антикварным произведением мебельного искусства, попыхивая очередной едкой сигаретой, напротив него на неведомо откуда взявшемся казенном советских времён кресле с рваным на спинке дерматином, заклеенном скотчем, сидел милицейский майор, а на пыльном стуле у стены устроилась давешняя знакомая старушка, на этот раз с сумочкой вместо стопки уголовных дел на коленях. Старушка как в прошлый раз дремала, в комнате дым стоял плотной стеной и шёл разговор на повышенных тонах.

– Етить-колотить! Я тебе что, салага? Карасик неразумный? – кипятился Денис Зосимович. – Не надо мне баки забивать, Юра! Если виноват, пусть отвечает! Вот и вся любовь!

– Денис, Дени-и-ис! Не гони лошадей, ну ты же знаешь Мерецкова, отличник милиции, на хорошем у нас счету, сколько рецидивистов задержал, сколько преступлений раскрыл.

– Он что, угрозыск, чтоб преступления рас-крыва-ать?!! – уже почти перешёл на медвежий рёв тщедушный Зосимыч. – Он у тебя где работает?! В Мо-О-оБ! Ми-ли-ции об-щест-вен-ной бе-зо-пас-нос-ти. По буквам тебе говорю, мэ, о, бэ! «Бэ» – это бе-зо-пас-нос-ти! А он чего устроил тут? В ногу человеку из автомата засадил! Это что тут, безопасность что ли?

– Он оборонялся, тот человек первым на него кинулся!

– Он у тебя милиционер или стрелок вольный, что-то я не врубаюсь! Кроме очереди автоматной других способов защиты не нашёл?!

– Ну ты же знаешь, Денис, он низенький у нас, а тот бугай был, а Мерецков при исполнении. А если бы тот бугай оружие служебное отнял, тот же автомат, что бы ты тогда говорил, тельняшка прокурорская? Имеет право сотрудник милиции защищаться от нападения, я тебя спрашиваю, или у нас права только за бандитами да ворами закреплены? – майор посмотрел на меня и, видимо, решил привлечь в разговор. – Вот вы как полагаете, молодой человек?

– Ну-у-у, в принципе, Закон «О милиции» и Кодекс Уголовный позволяют считать… – начал я неуверенно.

– Серега, ты не лезь! – строго перебил меня Зосимыч. – Не надо этого баклана, – тут очевидно подразумевалось «хулигана», – выгораживать. У него тут не первый случай уже.

Я пожал плечами, замолчал и принялся разбирать свои бумаги. Разговор в кабинете как-то затих сам собой. Зосимыч затушил свою вонючку и принялся наливать заварку из чайничка невесть как оказавшегося у него на тумбочке, демонстративно уставившись в окно. Майор встал и принялся подводить черту дискуссии: