Собака Баскервилей из села Кукуево

– В общем, я тебе всё сказал, ещё разговаривать с тобой, Алексеев, будет конечно и Белозерский, – я уже знал, что это начальник районного отдела милиции, – и прокурор тебя вызовет, скорее всего. Белозерский сегодня уже у него был. Так что не надо лучше удила-то закусывать… До свидания!

Развернувшись, он быстро проследовал к выходу, подмигнул мне на ходу и хлопнул дверью.

– Ишь ты! – мрачно сказал Зосимыч, наливая в чашку кипятка. – Серега, ты как, чай будешь?

– У меня чашки нет, всё собираюсь прикупить, да не успеваю в магазин.

– Ничего, найдем какую-нибудь тут.

– Только не из вещдоков!

Зосимыч засмеялся, стало понятно, что тучи развеялись.

– Это Кондурин был, заместитель Белозерского, Юрий Ефимович. МОБ – его епархия. Вот и бегает, выгораживает своих. А они только борзеют от этого. Вон уже до огнестрела дело дошло, совсем нюх потеряли!

– А как это случилось то?

– Да как! Усиление у них тут было. Антитеррор. Ну и поставили этого Мерецкова в патруль к гаишникам, с автоматом. Он при проверке документов сцепился с водителем каким-то и в ногу ему очередь дал. Рембо, итима! Все одно не посадят. Белозерский не захочет сор из избы выносить, а он с прокурором нашим вась-вась, договорятся конечно. Но хоть нервы этому хмырю помотать, чтобы неповадно было другим разом на людей кидаться.

7

Зосимыч, отдуваясь, прихлёбывал крепкий чай и выглядел уже совершенно мирным старшим следователем. Опустив чашку на стол, он выразительно посмотрел на календарь.

– Сегодня пятница, между прочим, – сообщил он доверительным голосом и хитро прищурился.

– Так, я готов, – улыбнулся я, – позовём кого-нибудь?

– Кого? Прокурора? – съехидничал Зосимыч. – Баграмян не пьёт. А больше и нет никого. Ментов привечать не будем сегодня, провинились, два материала за неделю на них.

Хотя мне и доводилось видеть прокуроров, которые не чурались за столом общества подчинённых, но тут был явно не тот случай. Я пожал плечами – мне, мол, всё равно, и мы принялись собираться.

Зосимыч предлагал устроиться прямо у нас в кабинете, всё равно, мол, в пятницу вечером никого уже не принесёт, хотя и оговорился, что наш прокурор не любит пьянства на рабочем месте даже во внерабочее время. Вторым вариантом он, на правах аборигена, предложил «уютненький такой пивбарчик» в «Старом городе», оказавшийся жуткого вида забегаловкой «наливайкой», где в крохотном помещении за узкой стойкой теснилось человек пять работяг ханыжного вида, а у стены притулились три столика, за которыми можно было стоять, чудом избегая соприкосновений с не слишком чистоплотными посетителями. В общем, этот вариант я тоже забраковал и поинтересовался, нету ли в светлом граде Средневолжске мест поприличнее, где два благопристойных джентльмена могли бы отметить скромное событие.

– Дай-ка подумать… «Чайку» на ремонт закрыли, забодай их кальмар. В «Ландыше» тебе тоже не понравится. Лучше всего, конечно, в «Олимп», но там сильно дорого. Может, в парк пойдем?

В парке на морозе пить совсем уж не хотелось.

– Пошли в твой «Олимп», поглядим что почём, как богатые живут.

– А пошли, – согласился Зосимыч, которому тоже явно надоело выбирать, – но только водки возьмем с собой, а то разоришься тут. Что они нам сделают? На крайний случай, у нас «ксивы» есть!

Мы купили бутылку водки, пару пачек сигарет и направились в места обитания местного бомонда.

«Олимп» оказался сооружением, именуемым модным нынче понятием «спортивно-развлекательный центр», находящимся на окраине района «блочек». Исторически это был обыкновенный стадион советских времён, называвшийся в лучших традициях: «Ударник», помещения которого были отремонтированы, и в них разместились современные игровой и тренажерный залы, сауна, а также просторное уютное кафе-бар с высокими кабинками, обитыми дерматином, где посетители могли размещаться в комфорте и относительном уединении. Я купил пива, какой-то немудреной закуски, ещё триста грамм водки, чтобы не расстраивать бармена, и мы устроились в одной из кабинок.

– Ну как дела с избиенным адвокатским сынком? – поинтересовался Зосимыч, когда мы лихо махнули по рюмке и запили горькую янтарным душистым свежайшего разлива пивом из кружек. Зосимыч, смущаясь, попросил разрешения курить мои сигареты, «чтобы не вонять „Примой“ в приличном месте», я ехидно поинтересовался, почему он не считает таковым наш кабинет, на что получил ответ, что кабинет есть место рабочее и всё там должно быть устроено согласно комфорту. Сигарет мне, конечно, было не жалко, и Зосимыч принялся курить «Винстон», предварительно обламывая фильтр, дабы «не убавлять табаку крепкости».

– Дела у прокурора, – отмахнулся я, – у нас материал. Отказ написал сегодня.

– Орать будет женщина, – нахмурился мой сосед, коллега, а теперь и собутыльник.

– Будет. Пусть орет. Слушай, а зачем бабуся опять приходила? – я вспомнил, что совершенно упустил момент, когда же старушка покинула кабинет. Ну не оставили же мы её там в конце концов.

– Документ принесла на кошек, – вздохнул Денис Зосимович, и в голосе его послышалась безысходность.

– Техпаспорт? – пошутил я.

Зосимыч без тени улыбки вынул из нагрудного кармана сложенный вчетверо листок старой пожелтевшей бумаги, на котором каллиграфическим почерком крупными буквами было выведено следующее:

«Кошки. Количество 2 шт. Пропали приблизительно в конце августа – начале сентября 1999 г.

Рыжей с белым масти, не густа в шерсти, глаза желтые. Кличка: Клеопатра.

Пятнистой трехцветной масти, пушиста в шерсти, глаза зеленые. Кличка: Дина. НАШЕДШЕГО ЖДЕТ СЕРЬЕЗНОЕ ВОЗНАГРАЖДЕНИЕ!»

Грех, конечно, было смеяться над пожилым человеком, но я, каюсь, расхохотался и чуть не опрокинул кружку с пивом. Хорошо, что кабинки высокие и меня в этот момент не видели другие посетители кафе. Зосимыч теперь тоже улыбался в усы.

– А ты что думаешь делать с материалом на ментов? – спросил я скорее из вежливости, чем из любопытства.

– А не знай, время ещё есть, поглядим тут. Может и возбудю уголовное дело, шоб их постращать малёхо. Толку, правда, особого нет. Замнёт прокурор, нутром чую, замнёт. Хорошо хоть у этого папы-адвоката нету, – Зосимыч опять улыбнулся и принялся рассказывать. – Работал тут у нас в городе с год назад один адвокат, забодай его кальмар. Что интересно, из судейских. Уж не знай, за что его попёрли тут, говорил, вроде как сам ушёл в адвокаты. Так вот, он, адвокат этот, тут не одного дела не выиграл, представляешь?

Я кивнул, затянулся сигаретой, а Зосимыч, неторопливо смакуя, отхлебнул пивка и продолжал:

– Не очень умный мужик, хотя и взрослый. На допросах вечно тут глупости какие-то спрашивал, замечания всегда на протокол писал бестолковые. Однажды совсем заколебал он меня и я, значит, его спрашиваю, мол, что же ты ни одного дела-то не выиграл, совесть, дескать, не мучает вас, мужчина? А он мне отвечает: «Зато никому по моим делам не вынесли смертный приговор!» Каково, а? Это при том, что на смертную казнь давно мораторий наложен!

Я засмеялся и опять чуть не опрокинул кружку, взмахнув руками.

– Не мораторий, Зосимыч, а запрет к применению.

– Да какая разница, – мой напарник налил рюмки и торжественно произнес: – Ну, за юриспруденцию! Кратко будем, как генерал в кино говорил.

– А может за морскую авиацию?

– За неё отдельно, стоя!

– Тогда и за юриспруденцию стоя!

Я встал и, пока Зосимыч поднимался, окинул взглядом полутёмный зал кафе. Некоторых посетителей, сидящих в кабинках, было хорошо видно, и я с удивлением отметил, что, хотя в Средневолжске нахожусь всего третий день, кое-какие лица мне уже знакомы. Вон сидит в кампании симпатичная светловолосая девица – продавщица из гастронома, что напротив нашей прокуратуры, а от барной стойки отходит с бокалами какого-то коктейля мужчина в дорогом кожаном пиджаке, мой сосед по подъезду. В кабинке напротив нашей я увидел знакомое лицо. Это был давешний партнер Зосимыча по дискуссионному спаррингу, майор, кажется заместитель начальника РОВД, одетый теперь в гражданскую черную куртку, которую он то ли не успел, то ли не хотел снимать, а лишь расстегнул молнию, чтобы не запариться в жарком прокуренном зале.

– Смотри, Зосимыч, тут твой приятель майор Бандурин.

– Кондурин. Ой, ну его, давай не будем к себе внимания привлекать, а то сейчас подойдет и начнется, етить-колотить, вторая серия марлезонского балета про невиновных и виновных.

Мы сели обратно за столик и шёпотом выпили за юриспруденцию, потом за морскую авиацию, потом за своевременную контрацепцию. Я понял, что мне срочно надо освежиться и, отпросившись на минуточку в туалет у своего приятеля, поднялся, собираясь выйти. В этот момент из-за столика майора поднялись двое его визави и тоже направились к выходу. Я с удивлением узнал в них мужчину, просившего в «комке» корвалол позавчера и капитана милиции, с которым он разговаривал позже. Капитан, так же, как и Кондурин-Бандурин одетый в гражданское, провожал мужчину к выходу, поддерживая его за плечо, для чего ему необходимо было поднимать руку, в силу своего не слишком высокого роста. Зосимыч, который зачем-то тоже приподнялся, пошатываясь, сощурился вслед парочке и мрачно сказал:

– А это знаешь, что тут за хрен? Тот самый капитан Мерецков и есть. Вольный стрелок, побери его шайтан.

Да и хрен с ним, подумал я и пошагал на улицу. Вернулся минут через десять, умывшийся и немного посвежевший. За столиком с майором сидел теперь крупный лысоватый мужчина с семитским носом в дорогом костюме и рубашке с золочеными запонками, а рядом с ним двое стрижено-небритых, круглоголовых, уже почти повсеместно отошедших в прошлое «братков», в коротких кожаных куртках.