Перед грозой

– Тулупчик купи!– твердила вторая.– За ведро картошки отдам! Пусть гнилой…

Дед лишь качал головой и наблюдал за бродящими по рынку немцами. Один из них примерял женский бюстгальтер, а двое других уморительно гоготали над его глупой шуткой.

Зачем он пошел сегодня в город? Наверное, дед и сам себе не смог бы ответить. С тех пор, как в деревню вошли немцы, он не мог поверить, что по его земле вот легко и непринужденно разгуливают захватчики, что мирная жизнь при их приходе не прервалась, ничего не изменилось. Только флаги поменялись, а все остальное стало по-прежнему…Вот, наверное. Чтобы доказать себе обратное, он и отправился в город, ничего не сказав о своем походе Акулине с внуками.

– Ахтунг!– закричали чуть в стороне от рынка. Беспрерывно галдящие бабки напряженно замолчали. Небольшой броневичок, словно сделанный из картона, резко затормозил возле одноэтажного домика бывшего дежурного по станции. Из броневика высыпались несколько солдат в черной форме, с автоматами на плечах. Грамотно рассыпались по двору. Дед Федор остановился, чтобы понаблюдать, что будет дальше. Несколько зашли внутрь. Раздался выстрел, потом еще и еще один. Из открытых настежь дверей за руки и ноги вытащили труп ровесника Подерягина. Его голова седая голова безвольно болталась на весу, а тело скользило по мокрой после дождика земле, оставляя за собой ярко красный алый след.

– Что делается, батюшки святы!– прошептала над ухом та самая бабка, которая пыталась ему всучить зимний тулупчик, обильно поеденный мышами.

– Так аресты, почитай, целое утро идут!– подхватила вторая, шепча товарке на ухо.– говорят, что какой-то партизан в самого коменданта стрелял сегодня!

– Вот полиция и зверствует!

– Танюшку Сатину-то тоже схватили! Учительницу… Говорят партизанская связная!– проговорила первая с тулупом.

– Ой, Стеша, и не говори…Немец он и есть немчура проклятый!– покачала головой та. Что меняла яловые сапоги.

– Тут может быть небезопасно, Федор Алексеевич…– Подерягина под руку подхватил тот самый лысый мужчина, который представился в деревне Говоровым. Сейчас он был одет в какие-то старые обноски, а на лицо его была низко надвинута кепка с длинным широким козырьком. Щеки и нос вымазаны то ли сажей, то ли землей. Если бы взглянуть на него со стороны, то в этой нескладной сгорбленной фигуре дед Федька никогда бы не угадал бывшего начальника НКВД района.

– Тарас Павлович…– вскинулся Подерягин, чувствуя, как крепкие руки тянут его в сторону.

– Тсс…– приложил палец к губам майор и заблеял звонким противным голосом.– дай копеечку, любую работу буду исполнять по дому, по полю…Кушать хочется сил нет! Трое деток на полках, все голодные!

Примерявшие женский бюстгальтер пьяные немецкие солдаты посмотрели с изрядной долей брезгливости. Один из них замахнулся прикладом винтовки на сгорбленного Говорова, за что получил порцию оваций и смеха от своих товарищей. Майор скрипнул зубами, но промолчал, продолжая тянуть деда Федьку куда-то в привокзальные закоулки, о которых Подерягин даже не слышал, а не то, что ему приходилось в них бывать.

Они обогнули по дуге большую кучу мусора, зашли за угол старого хозяйственного железнодорожного здания, и только тут Тарас Павлович позволил себе снять маску, снова превратившись в лихого командира партизанского отряда.

– Вы зачем тут?– снова спросил он, присаживаясь на груду битого кирпича и сворачивая самокрутку самосада.– В городе неспокойно! Начались аресты. Мы провели акцию, но…

– Я слышал,– кивнул дед. Нога от быстрой ходьбы разнылась с ужасающей силой. Он потер травмированное колено и сел рядом, далеко вытянув болящую конечность.

– Хотели этого гада Бааде кончить! А оказалось, что везуч он сволочь!– хмыкнул Говоров, лихо улыбнувшись.

– Коменданта не ликвидировали,– констатировал Подерягин,– а кучу людей под разнос подставили! Вы слышали про учительницу? Ее тайная полиция задержала сегодня утром из-за связей с партизанами?– укоризненно покачал головой Федор Алексеевич.

– Какую учительницу?– пересохшими губами переспросил Говоров. По его лицу легко можно было понять, что эта информация стала для него новостью.

– На рынке говорили про некую Сатину!

– Танюшку что ли?– нахмурился Тарас Павлович.

– Ты ее знал?

– Она настоящая комсомолка!– потерянно кивнул Говоров, шевеля губами, видимо, вспоминая что-то свое, личное, запрятанное где-то в душе.– Не выдаст!

– А ну как расстреляют?– прищурился Подерягин.– Я, гляжу, немцы особо не церемонятся с нашими. Чуть что – свинца в грудь! Вон, только одного на вокзале в расход пустили.

– Ее не пустят…

– Почему?

– Я что-то придумаю,– схватившись за лысую голову, пробормотал Говоров.

– Придумаешь…– хмыкнул дед Федька, прикуривая от поданной ему самокрутки.– Придумал уже с Бааде! Ты ж на верную смерть пацаненка этого посылал! Чудо, что он ушел оттуда живым! А зачем? Что в Германии больше таких Бааде не найдут? Коменданта нового не пришлют?

– Они должны нас бояться!

– Эх ты…– махнул рукой дед Федька. – Эшелоны надо взрывать с техникой и солдатами, а не в народовольцев с револьверами и бомбами играть. Размах иметь, тогда немцы вас начнут бояться. А так…За каждого убитого фашиста, вы своих десять жизней отдадите.

– Спасибо,– поднял на деда Федьку впервые за весь разговор глаза Говоров.

– За что спасибо-то? Думай, как девчонку эту, учительницу выручать будешь! Они ж ее не зря оставили в живых. Видать показательное представление готовят…

– Вы думаете?

– Уверен! – кивнул дед Федька.– им тоже надо сделать так, чтобы их боялись…

– А может вместе, придумаем? Расскажите все это нашим товарищам,– предложил неожиданно Говоров.– Я провожу, тут недалеко…

9

Говоров провел старика через весь центр города, ловко огибая выставленные блок – посты и стационарные патрули, дополнительных в столь ранний час еще не ходило, а потому они относительно безопасно добрались до полуразрушенного авиационной бомбой дом в конце Максима Горького.

Трехэтажка, когда-то выкрашенная в зеленый цвет, сиротливо смотрела на мир пустыми глазницами выбитых оконных проемов. Задняя ее стена рухнула вниз после очередного точного попадания люфтваффе, обнажив квартиры со старенькими крашеными полами, ржавыми рукомойниками, шкафами и частью мебели. Казалось, что трехэтажка в разрезе сделана специально, чтобы, как в музейной обстановке, рассмотреть быт советских граждан начало 40-х годов.

На развалинах копалось несколько ребятишек. Слышался напряженный смех, шелест отодвигаемых камней.

– А ну брысь!– прикрикнул на них Говоров, оглядываясь по сторонам. Вокруг никого не было. Улицы были пусты. Каждый из жителей города со времени оккупации старался лишний раз не попадаться на глаза немецким патрулям, особенно в такое неспокойное время.

– Пойдем!– позвал он деда Федора, когда убедился, что за ними никто не наблюдает.

Обойдя остов трехэтажки сзади, они наткнулись на плотно пригнанную железную дверь подвала, закрытую на замок.

– Это бомбоубежище политического руководства города,– пояснил Говоров, заметив недоумевающий взгляд Подерягина,– о нем знают только я и несколько людей из обкома. Даже местные жители не в курсе были, что у них под ногами творится. Теперь-то нескольких мы забрали к себе, а часть отправили на постой к другим – верным товарищам.

Дверь скрипнула и открылась. В лицо пахнуло удушливым запахом сырости.

– Вентиляцию завалило. Приходится прятаться так…– пожал плечами бывший начальник НКВД.– Если мы начнем раскапывать завалы, то обязательно у немцев возникнут ненужные вопросы. Сейчас товарища делают схрон в лесах. Туда-то вскоре мы и переедим. Тут слишком опасно!

– Еще бы!– хмыкнул Федор, осматриваясь.– Прямо под носом у немцев. Вы в курсе, что через пару кварталов отсюда немецкая комендатура?

– Темнее всего под фонарем, Федор Алексеевич,– улыбнулся Говоров.

Они брели длинным неосвещенным коридором пару минут, пока не выбрались на узкую освещенную площадку еще с одной дверью.

– Это и есть наш штаб!– Говоров постучал условленным способом., чем-то вроде интернационала. За бронированной дверью зашуршали. Заскрипел вентиль, отодвигаемой защелки. Крысы с писком ринулись из открывающейся щели.

– Здравствуйте, товарищ Говоров!– поздоровалась совсем юная девчушка, еще школьница в грязной телогрейке с вылезшей из огромных дыр ватой. В руках она держала пистолет, который уперся Тарасу Павловичу прямо в живот.