Алексей Ваямретыл – лежащий на быстрой воде. Путь преданного своему хозяину камчатского самурая

Уголев Александр также вспомнил, и как-бы те оговорки, и те пьяные, после его шаровой водочки разговоры брата Дениса и первого его друга Геннадия Умьявилхина, что Алексей был должен наркодельцам почти 350 тысяч рублей и, что его вероятно «те» Тиличикские новые, безжалостные и молодые наркодилеры поставили на их особый быстрый счетчик, требуя с него непомерно больших для молодого парня денег или даже процентов на их недополученные с продаж наркотиков денег, которые те давали Алексею как бы в долг для дальнейшей реализации своим друзьям….

___

Глава 4.

Самый чистый лед – нилгыкын мымыл. 1983 год.

А в это же самое время буквально в двадцати километрах южнее и ближе к районному центру к Тиличикам…

Октябрь на севере Камчатского полуострова в этом году выдался довольно не обычным. Буквально до средины месяца две недели шли, не прекращаясь ни на день проливные дожди. Один трехдневный циклон уходил, другой на очередные три или пять дней сменял его, и тихоокеанская вода не ведомо откуда, пришедшая на здешнюю землю с самого неба, заливала и пропитывала её так сильно, как будто бы само провидение хотело как мы в бане смыть всю, накопившуюся за века с неё грязь и пришедшую в эти девственные камчатские края нечисть. Дожди заливали землю камчатскую, чтобы здешняя камчатская землица заново зажила, заблестела особым здешним непередаваемым камчатским колоритом, той своей экологической бриллиантовой гранью, которой ни в одном регионе России и нет ведь….

И вот, буквально перед ноябрьскими праздниками, как всегда в этом северном краю ударили двадцатиградусные морозы и Вадим Терентьевич Горяинов и Уголев Александр Яковлевич, один зав. отделом пропаганды и агитации, а другой инструктор Олюторского райкома партии, прибывший в район из далекого Харькова буквально в 1980 году, решили вдвоем в ближайшую субботу в тот же день 4 ноября 1983 года пойти на рыбалку на резвого харитончика и посмотреть, по-настоящему ли стал лед на реке Авьяваям.

У самого Горяинова Вадима на здешнем урочище Богуляновка давно был сделан и припрятан в кустарнике кедрача уютный засыпной из отборных досточек домик буквально в десяти минутах ходьбы от берега реки Авьяваям и, он тихо по-особому припрятался за кустами кедрача у самой такой не высокой, но приметной среди других сопочки. Вид отсюда на реку и на обширную долину был такой прекрасный, места здесь такие ягодно-морошечные и охотничьи, и такие еще обворожительно сказочные…

А какая здесь тишина, а какая вокруг чистота природы, а какая не по-земному еще и камчатская эта первозданность.…

___

Свой походный рюкзак Уголев Александр собрал еще с вечера. Утром в четыре часа, чтобы сборами не будить жену и сына только дополнительно в полиэтиленовый пакет положил буханку хлеба, и со своей ведомой только ему заначки достал бутылочку болгарского «Бренди», который здесь на камчатском полуострове в советское время был одним из лучших напитков, так как Тиличикская своя пищекомбинатовская водка, как-то с друзьями замерили, была всего-то 37,5 градуса крепости, вместо положенных ей по тогдашнему ГОСТу 40 градусов.

– Это сколько же имеет сам пищекомбинат и их директорат в лице Еремеева если? – так думал и подсчитывал в уме тогда Александр Уголев.

И этот вопрос остался для них обоих без ответа до сегодняшнего дня, а может именно тогда и складывались капиталы нынешних не бедных владельцев всех тех ООО, ОАО, ИП и т.п.

Вероятно все современные миллионеры и миллиардеры типа Прохорова, Мордашева, Вексельберга, Брынцалова, Березовского и многих-многих, и вышли именно вот с тех 1,5 градусов или 2,5 градусов не долитой еще тогда в советские времена водочки, которые именно сегодня легко превратились в их просторные трехэтажные особняки и в их не один миллион долларов виллы, и на южном берегу Франции, и во Флориде в США или в Майями в США, или в такой чопорной и действительно по-капиталистически спокойной Англии, и даже успешно вложены ими в те их футбольные клубы «Челси» и баскетбольные NBA-американские клубы с не ведомыми нам их названиями, чтобы приумножать и возвеличивать их несметные и неправедные русские богатства…

Да сейчас именно в 1983 году для Уголева это и не было так важно. Надо будет ему прожить еще долгих семь лет, чтобы в его стране начались те бурные, те особые и даже революционные девяностые годы, а затем и еще те памятные всем двухтысячные, которые так много чего в их всей жизни изменят, во всей нашей быстротечной жизни поломают, начиная от нашего заскорузлого мышления и до уклада самой нашей жизни, кардинально изменив всё наше застывшее мировоззрение и, как же трудно всё это нам тогда будет даваться, с каким трудом придется ломать все давно установленные наши стереотипы и круто менять все наши взгляды.

А уж для кого-то это будет в принципе невозможно, как в тех философских неизменных законах перехода количества в качество, или отрицания -отрицания, а может быть и даже выше их физических и нравственных сил.

И в том непомерном их надрыве, в том душевном их порыве они упадут в прорву или упадут в ту бездонную бездну только нашей истории, и сама история, и само Великое то Великое и даже Вечное Время да и само то их Безмерное Пространство перемелет и их, и их все как бы чистые нравственные взгляды, и даже их устоявшиеся те еще социалистические принципы, оставив после себя разве только меленький песочек именно из того прочного «бетона», с которого они ранее были как бы все слеплены…

А именно сегодня, этот болгарский напиток «Бренди» он как-то по-особому их обоих грел, как-то бередил он за его еще молодую душу, хотя он и не был с самого своего детства сторонником настоящей пьянки до полного «отруба», когда как бы ничего сам не знаешь, когда как бы ничего ты и не помнишь после неё. Но вот, как познакомился с несколько старшим по возрасту лет на двенадцать Вадимом Терентьевичем Горяиновым не было у них двоих той выходной субботы или еще красного воскресенья, чтобы они не стали на свои узкие лыжи и, даже в стужу в январе, когда морозцы здесь под все тридцать градусов и оба не пошли на ближайшую реку на урочище Богуляновское, или под гору Сыпучую или даже на урочище Мухоморное и за рыбой и, чтобы немного самим там развеяться, и естественно отдохнуть от напряженных их трудов в селе Тиличики.

А, в том его Горяинова Вадима уютном домике у них и дрова заранее припасены, и уголек с попутного трактора, что в Хаилино шел всего пару мешочков они за бутылочку водки взяли и, тогда можно вот так запросто, здесь им вдвоём сидеть у печки и смотреть в такое сказочное полыхающее в печурке красное и теплое пламя, и еще слушать вечерние байки всех здешних рыбаков, всех их гостей охотников и просто случайно, пришедших по случаю отдыхающих, так как здесь в селе Тиличики ни театра, ни музея, ни даже простого ресторана в округе на пятьсот километров нет ничего такого, где мужчине семейному душу-то свою можно просто отвести, пообщавшись запросто, без протокола, без надзора, без извечной этой их социалистической цензуры, которая вероятно давно еще с того 1933 или еще с 1947 годов сидит где-то там в крови в каждом из нас….

___

Глава 5.

Война и хлеб…

И он Александр Уголев неспешно, идя на своих широких лыжах вспомнил, как мать его еще малого лет восьми учила и заботливо наставляла.

– Сынок, ты мёрзлый хлеб только к своей груди никогда не приставляй и не пытайся и не режь так его! А, то у нас в Савинцах тогда в феврале 1942 года на постое у бабушки твоей Надежды Изотовны венгры были и им мерзлый хлеб привезли с полевой кухни, а те на радости кинжал в буханку и к своей груди её прислонили для удобства, а с мерзлого хлеба, острие соскользнуло у тех в свою же грудь…И…

И поди, тогда разберись убили ли его свои или сам себя убил, или может это те савинские смелые партизаны ранним утром это с ним сделали…

___

Покуда вдвоем шли молодо и довольно таки споро. Перевали через ручей Широкий. Впереди догнали школьного коллегу физика Жиленко Ростислава Андреевича, он был ветераном Великой Отечественной войны 1941-1945 годов, который несмотря на свои года был еще таким цепким ходком, что и этот молодой 33 летний Александр Яковлевич не поспевал за шестидесятилетним поджарым стариком-фронтовиком, так как самому молодому и не хватало его дыхалки.

– И, не понятно почему?

– Как-будто был и тренирован, и еще довольно молод и энергичен, но вот та его старая та фронтовая и та армейская выправка, та его четырехлетняя армейская давнишняя привычка к переходам, в том сухоньком старичке и в ветеране войны была запрятана где-то внутри, и теперь казалось, что его тонкие жилы нисколько не напрягаются при такой вот спорой его ходьбе по здешней кочковатой тундре ни на минуту не останавливаясь и не показывая другим, что он устал или ему тяжело теперь идти.

Когда пришли на совсем не далёкую реку Авьяваям у Александра Яковлевича всё нижнее хоть оно и хлопчатобумажное белье давно промокло от выступившего с его тела пота и уже, после первой прорубленной пешней лунки, он так здесь на льду продрог, что неостановимая дрожь шла по всему его еще молодому телу…

Это теперь стали выпускать и новое термобелье, и еще для солдат спецназа с еще большей впитывающей способностью, а тогда мы были рады простому хлопчатобумажному и еще с начесом армейскому белью…

И, он весь, дрожа от холода, который шел как-бы откуда-то изнутри посмотрел в стороны. Сам учитель и ветеран Жиленко Ростислав Андреевич стоял немного в сторонке, так как пришел первым, но ни бурить лед, ни тем более ловить рыбу, как это хотел сразу Александр тот сам не спешил. А сначала, так не спешно распаковал свой объемный и увесистый походный рюкзачок, достал оттуда своё исподнее как и у Александра с Вадимом с начесом белье и, не обращая внимания на легкую поземку и северный, как всегда здесь свежий ветерочек начал его то белье своё менять, раздевшись сначала буквально по пояс. Затем, тоже самое сделал и со своими подштанниками и, уж опосля развесил, такое же своё влажное исподнее бельё на близлежащих кустах прибрежного ивняка и только затем взял в руки свой длинный ледоруб. Особого инструмента на рыбалку они теперь не брали. В этот раз еще свои удлиненные стальные льдобуры они не брали, так как рассчитывали, что толщина льда не более 7 сантиметров ну максимум местами 10-15 сантиметров, а сам Александр Яковлевич в это время справлялся и своим походным увесистым стальным топориком, который за прочный ремешок был прикреплен на его широком армейском ремне, предусмотрительно застегнутом на две шлейки.

И, Александр Яковлевич сразу же проанализировал эти действия Ростислава Андреевича и, понял, что смена (замена) увлажненного белья на абсолютно сухое белье позволяла сухенькому старикану себя чувствовать довольно комфортно на здешнем морозе, а ему с Вадимом Терентьевичем пришлось и разогреть на примусе чайку, чтобы согреться и еще, выпить по стопарику изнутри как-бы согревающего их «Бренди», чтобы калорий подкинуть в свою внутреннюю печку, а всё же обеим было сегодня довольно таки прохладно….

И после этого, следуя примеру опытного фронтовика, на каждую свою рыбалку зимой Александр Яковлевич, как и опытный фронтовик, брал в рюкзак сухую запасную смену белья и, даже сухие запасные носки и, переодевшись даже без обычного в таких случаях алкогольного «тоника» в виде ста граммов коричневого «Бренди» чувствовал себя весь день довольно таки тепло и комфортно на каждой рыбалке, даже при минусовых здешних температурах, зачастую достигающих и тридцати, а то и всех сорока градусов, не то, что у берега в Тиличиках, где температура на берегу Берингова моря редко опускалась ниже 20 градусов мороза.

Да и буханку хлеба предусмотрительно заранее еще дома он нарезал на тонкие ломтики или мелкие сухарики заранее сам в духовке делал, так как в первый же день вспомнил тех румын в 1942 году, когда попытался ледяную буханку разрезать своим еще складным ножичком, который не то что резать, а просто не мог войти в мерзлую его мякоть…

А уж, когда ловилась рыба и те же здешние быстрые гольчики, и любимые им проворные чернявые харитончики, то радости и его удовлетворению, и настоящему наслаждению от единения с самой здешней природой не было у них обоих с Вадимом Терентьевичем предела. Особенно, когда ты еще молод, когда ты такой энергичен, когда ты абсолютно здоров, когда тебя окружают верные и преданные друзья, способные не только совет дельный дать, но и помочь, и поддержать тебя в любую минуту…

А сколько с ними с друзьями переговорено, сколько нового им самим узнано и не того, что пишут в прошедших не однократную цензуру книгах или журналах, а непосредственно из этой человеческой книги жизни, которая еще и была написана в их выразительных глазах, которые вот так соучастливо смотрят на тебя и тихо рассказывают о всей своей жизни, и о жизни других людей, часто тебе они же подсказывают, а иногда и делятся с тобою давно самими прожитым, бескорыстно делятся виденным своими глазами и это, и есть наша настоящая жизнь, отличная от той, писанной часто в газетах или даже, показанная по телевизору в те времена, когда на партийных или комсомольских собраниях невозможно кроме того их официоза услышать душу твою теребящего откровенные и правдивые слова.

И еще, это нынешнее брежневское лицемерие, это их партийное двуличие, осознается нами только по прошествии большого времени и осознается оно нами именно сегодня, когда вспоминаешь и те премиальные, выдаваемые в их же родном теперь райкоме КПСС в конвертах и ту их напыщенность, и еще показную зачастую бедность, которая не шла ни в какое сравнение, с тем, что тебе самому пришлось пережить и в детстве, и в молодости, а еще когда ты сам учился в институте…

Простая рыбалка – это и есть настоящая камчатская жизнь. Путь до реки – это также их жизнь, даже тренировка и поддержка сердечка у каждого из них. Радость, что рюкзак потяжелел от улова – это тоже жизнь… И вот, когда ты приходишь домой и полный тазик еще трепещущейся рыбы, а младший сын спрашивает:

– Пап, смотри, как она плещется своими хвостами, – и сам лезет за ней чуть ли не в ванную, чтобы поймать её своей еще не умелой ручкой.

И это тоже их камчатская жизнь. Потому, что ты ответственен за неё, потому, что ты обязан эту не умелую ручку еще долго вести и долго её поддерживать, только сжимая в своей ладошке, чтобы он ощутил и всю твою силу, и чтобы он ощущал всю твою целеустремленную волю… А ты должен долго поддерживать его сына своего, а еще должен обучать и наставлять его, и учить жизни его. Учить его и удилище длинное держать, и дать ей его ручке точку отпоры, когда этого потребуют жизненные обстоятельства, и все это та многогранная жизнь, с которой и складывается наше земное счастье, из чего и складывается наше великое мироощущение и всё наше здешнее камчатское миропонимание …

___

Морозец по утру стоял буквально градусов под семнадцать, вода на Авьяваям реке в 11 км от районного центра Тиличики стала не таким и толстым льдом и настали те самые особые здешние осенние деньки, когда циклоны не надолго заканчиваются, когда наступает неимоверный осенний лов на подледного еще нажировавшего свои бока на кормах обильных здешних буквально с лета харитона, который еще за долгую зиму так не отощал и не исхудал, который на здешних комариках, сытых от крови оленя оводах и, не меряно большой и прекрасной красной икорке за быстротечное лето хорошо нажировался и, когда его увесистую гнущуюся тушку тащишь через узкое отверстие ледяной лунки, а как он берет, когда ты видишь, пропуская в стеклянный лед свою ту искусственную мушку или легкую самодельную желтую блесну, как он долго на быстрине присматривается из под берега, где только, что прятался, чтобы сделать один единственный, выверенный и верный прыжок в воде и ты ощущаешь натяжение, и затем легкое биение тонкой в 0,05 или в 0,10 мм лески и, вот он уже трепещет своими черными алмазными боками о здешний лед и вот он уже своими жаберными плавниками сам себе как-бы помогает вдыхать этот ноябрьский, этот такой морозный, насыщенный кислородом воздух и, что же? Никакой ему от этих судорожных движений помощи. Тот особый земной воздух, в котором мы все живем, в котором мы как бы растворены и, которым мы так часто дышим ему харитону теперь вне его родной водной стихии нисколько не помогает.

Наш воздух не его это среда обитания, не его это жизненная стихия…

Так и человек. Сама наша жизнь, сами её обстоятельства часто мимо его силы воли и мимо внутреннего желания ставят его не на ту стезю, не в те жизненные обстоятельства, о чём мы еще в раннем детстве мечтаем, чего мы зачастую страстно хотим, к чему мы ведь вероятно интуитивно стремимся иногда, и, не говоря ничего о своих страстных замыслах ни своим самым близким, ни даже родным, ни тем более своим лучшим друзьям.

И после, пятого или седьмого, вытащенного из воды харитона, после шестой или седьмой пробитой острой пешней лунки во льду, после здешнего горячего чая, согретого на маленьком походном примусе «Шмель», заранее заправленного еще дома бензином А-82 и тех ста, обязательных еще военных тех «наркомовских» из бутылки «Бренди» без, которых у них с Вадимом Терентьевичем не обходилась ни одна их рыбалка Уголев Александр в своей болоньевой курточке теперь легко, распластался на гладком льду и, начал наблюдать там внизу всю здешнюю камчатскую речную жизнь, дивясь и удивляясь её всему здешнему многообразию.

– Вот листик желтый проплыл. Вот жучок потоком унесен. А вот, и гольчик резвый свой бочок блестящий на солнышке ему теперь показал. А уж там спрятался темный, там у берега притаился перед своим броском хищный харитон. Он гроза икры красницы, он гроза всех здешних комаров и комариков, а какое у него мясо нежное, какое оно непередаваемо вкусное, какая у него еще и жизненная сила, и живая прыть, и подумалось ему….

– Какая великая, какая мудрая наша земная Природа, чтобы вот создать и сотворить за миллионы лет вот такую неимоверную красоту, обеспечить такую полную биологическую самоорганизацию и довольно простую целесообразность, когда из простой округлой белковой глобулки, с горошинку размерами, чтобы вот через время вышел такой красавец, такой умный, такой упорный и, еще настойчивый вид как харитон, и не только он, а еще и сам человек. И, сколько же надо было трудиться этому не известному неземному и неведомому «скульптору», чтобы всё это у него легко получилось, а ещё и чтобы оно ожило настоящей земною жизнью, спрятавшись где-то в том неведомом нам генетическом нашем коде, который только расправляясь и определяет, и цвет наших волос и цвет, и даже уникальный узор радужки наших глаз, и облик наш из поколения в поколение повторяет ни о чём ведь не забывая и не утрачивая при том повторении целых поколений…

– И как всё это?

– И почему?..