Алексей Ваямретыл – лежащий на быстрой воде. Путь преданного своему хозяину камчатского самурая

После Реставрации Мейдзи Кусуноки Масасигэ был провозглашен национальным героем – самураем, верным своему императору до самой смерти.

Из книги: Льюис Т., Ито Т. Самураи: путь воина (Пер. с англ. –М.: Изд. «Ниола-Пресс» 2008. с.184-185.

___

И он уверен, у него за всю его шестидесятилетнюю жизнь всё это получится, а вот получиться ли у нашего героя Алексея Ваямретыла ему хотелось, ему затем захочется посмотреть, но для этого, придется прожить еще почти два с половиной десятилетия, тех два с половиной таких длинных и трудных для него десятилетия, о которых сам ты страстно переживаешь, о которых постоянно ты думаешь и о которых ты сам искренне страдаешь …

___

Их здешние имена и их все нымыланско-корякские фамилии.

Когда только начал знакомиться с Камчаткой и народами Камчатки Александр Яковлевич Уголев то он обратил внимание, что у камчадалов и имена, и, особенно фамилии как-то разнятся, и трудно в них, в их родословных ему самому здесь и разобраться. И те же фамилии Даниловы, Хупхи Тамара и Улей Абрам Абрамович, и Килпалин Кирилл Васильевич и Дечюли Розилия Григорьевна и Якименко Иван Архипович, Логиновы и многочисленные Лонгиновы, и Чирва Кирилл и его род, и другие здешние роды, и племя, и другие племена, Обертинские, Ахытка, Умьявилхин, Нинани, а еще Вьиковав, Ахытка и еще много таких же знаменитых камчатских фамилий и имен…

В свидетельствах о рождении еще и в 1984 году записывали часто фамилию со слов матери или отца, и редко с паспорта одного из родителей, да и многие официально в местных ЗАГСах не расписывались, вернее фактически браки не регистрировали, и детей могли записать и по фамилии матери, и по фамилии его отца, а иногда и по фамилии деда, и даже по фамилии прадеда, а то и прапрадеда…Записывали так, как это им было удобно, как они считали нужным секретари сорока Корякских сельских Советов, что были в Корякском автономном округе, и понятно, что особой грамотностью, многие из тех регистраторов не отличались и, это в ХХ столетии, а что же на самом деле было в ХIХ, ХVIII, ХVII столетии и ранее, мы уж естественно не говорим, так как тогда жизнь человечья была ничто, не то, что его паспорт или другой документ и зачем он кому-то из здешних жителей тогда?…

– А все их имена?

Это отдельная история для целого большущего этнографического исследования. Чего только стоит имя тиличикского старожила Абрама Абрамовича Улей. Понятно, что когда в 1741-1742 годах здесь казаками составлялись ясачные книги, такого современного понятия, как паспорта или документа, удостоверяющего личность у коренных народов камчатского полуострова в помине не было. Да, и до начала ХХ столетия тоже не было, так как и потребности в них ведь не было, и все имена на полуостров были естественно привнесены теми царскими служивыми людьми и привнесены они казаками, которые эту работу в той или иной мере выполняли по мере своего понятия, поставленной перед ними задачи и полученного где-либо ими образования, пусть хоть в церковно-приходской школе или другом тогдашнем образовательном учреждении, если таковое еще было в селении, где он сам родился. Вот, и у нашего Алексея, и его брата Дениса имена красивые, и чисто славянские, а вот фамилия Ваямретыл на удивление их искони родная, здешняя доморощенная, их та древняя, их особая нымыланская, о чем мы будем еще вероятно при случае говорить…

___

Глава 7.

Не проходящая немота Дениса .

Денис, когда после того как сам видел, что его отца быстрый водный поток уносит под лед, громко вскрикнул:

– Отец, папа! – и, только отраженное много раз эхо от сопок и от стены околоречного леса…

– Отец! О-т-е-ц! О-т-е-ц!

Затем уже он только и, слышал отраженное от сопок эхо своего же такого высокого детского голосового вскрика, своего эмоционального всплеска, в который он вложил все свои силы, чтобы враз потерять затем голос и возможность говорить.

– Отец!!, папа!– и это были последние слова, которые может еще, слышал оттуда из подо льда от него его отец и эти, последние слова самого Дениса, которые он здесь произносит, погружаясь, наверное в свою вечную немоту каждодневного страха, постоянного своего одиночества и еще его детской, тот особой их безысходности и не способности что-либо и сделать, или чем-либо ему помочь там под таким прозрачны толстым тем льдом…

Когда затем его одного нашли в здешнем лесу Денис постоянно молчал, и больше ничего в течение трех или пяти лет от испуга не говорил, и не отвечал на любые вопросы, что и как же на самом деле с его отцом там случилось …

Может так быть он и остался бы немым, если бы мать не отдала после этого случая его в круглосуточный садик в Тиличики, где его и естественно отогрели, и искренне все воспитатели приголубили, а сама она еще года три жила в опустевшем доме там на Ветвейваяме, покуда село полностью не перевезли в Хаилино, а она решила перебраться к двоюродной сестре в Тиличики, да так и прижилась уже здесь в райцентре…

___

Глава 8.

Их чистая вода – нилгикын мымыл.

Река Ветвейваям и древние их особые обычаи.

Денис Ваямретыл вырос на реке Ветвейваям, на левом притоке большой реки Вывенки в старом и древнем селе оленных нымылан-коряков и чукчей в селе Ветвей, когда ему было 7 лет родителей, вернее мать с ним перевезли в райцентр Тиличики, хотя они еще долго потом ходили пешком или добирались попутным транспортом ранней весной в родное полузаброшенное их село, где остались только три одиноких старика, а еще хоть какие-то постройки да вновь вырытые молодыми жителями землянки, чтобы вволю порыбачить и подышать здешним чистейшим воздухом, а также поохотиться на берегах притоков привольно раскинувшихся в долине реки Вывенки и её притоки Ветвейваяма. Как их отец называл Денис уже и не помнит, только осталось в его душе тепло рук родного отца, когда он его подымал, перетаскивая через высокий борт дюралюминиевой лодки, которую они три года как сменили, а ранее пользовались деревянной узкой и длинной ранее еще их дедом Ильей вытесанной лодкой из толстого тополя.

Тот день, когда его отец ушел под воду, когда Денису было всего 5 лет он помнит, как сегодня. В его детской памяти отразилось и запечатлелось на всю жизнь и, теперь постоянно перед его взором стоит та особо прозрачная гладь льда и он каждый раз смотря на воду даже летом видит, как под толстым стеклом, плывет лицо его отца и, как его всполошенный крик разносится по здешней округе:

– Отец! Отец! Отец! – о он отражается эхом от близлежащих пологих сопок, чтобы напомнить, что он еще живет, что он сам еще слышит и естественно что он что-то здесь видит.

И, бурный водный чистый поток нилгикын мымыл тогда ведь, увлек навсегда его любимого отца и в его памяти только осталось тепло его дыхания и великая сила его молодых рук, когда он перетаскивал его через борт блестящей белесоватой лодки, наполненной серебристой еще трепещущейся разной здешней рыбой вперемешку: кижуч, горбуша, нерка, кунжа, чавыча, налим, хариус и голец – все это в изобилии водилось в здешней их реке и постоянно, попадало в их слегка зеленоватую на сорок миллиметров уловистую ячею капроновой новой японской сетки.

И он вспоминал, как дед тоже Илья рассказывал ему об отношении к этой речной воде и должной смерти на воде в их роду. Хоть многие чукчи и коряки сегодня уже умеют хорошо плавать у них в кровушке сохраняется то особое, то трепетное, передаваемое вероятно с генами и хранящееся на тех же генах их божественное отношение к силе здешней быстрой и чистой воды, этой голубой такой осенью чистой – нилгикын мымыл, и одновременно к быстрой воде, которая дает здесь всему земному и саму жизнь, и еще ту особую нашу душевную жизнь, и это та же вода, которая одновременно, когда сама захочет, забирает здешнюю их жизнь, и забирает она жизни их соплеменников, не смотря на то, получил ли он в этой жизни настоящее земное удовлетворение, и ощутил ли он её все возможные радости, и даже выполнил ли ему предначертанное земное – родил ли он детей, родил ли он наследников нымыланских здешних ветвейваямских.

А сам Денис, когда начал становиться более взрослым, когда начал осознанно задумывался о жизни, о её великом смысле и о своём земном предназначении стал понимать, что в жизни одними процессами мы сами как-бы осознанно и управляем, мы можем на них влиять, а другие процессы, как то же вечное течение реки, ежегодная смена времен года, смена дня и ночи никак, не подвластны ни одному земному человеку, будь он такой же сильный шаман как его дед Илья, и они не посильны, и даже их могучему божественому ворону – Кутху и нужно каждому, так выстроить свою жизнь, своё отношение к ним к этим природным величинам и неким независимым от нас константам, чтобы ты активно и легко к ним приспосабливался, умело лавировал в потоке той же быстрой и чистой воды – нилгикыл мымыл, не погружаясь в саму ту воду, чего не умел его младший брат Алексей, которого Денис безмерно любил, но на поступки, которого уже с каждым днем его взросления не мог никак повлиять, как это было в их ветвейваямском и, еще том вывенском их особом только в памяти, оставшемся их беззаботном детстве, когда они не по своей воле разъехались по разным интернатам, и надолго два родных брата были между собой разлучены, они были лишены ежедневного и ежечасного братского особого общения, когда старший заботится о младшем, и наоборот, младший поддерживает старшего и еще его слушается, что нас делает и более родными, и настоящими братьями и даже сестрами….

Черный же ворон Кутх – их высшее, почитаемое ими божество был в их жизни у кого короткой, а у кого и такой длинной как у его бабки Лукерьи всегда неким немым свидетелем, как чистая вода нилгикын-мымыл, проявляя свою силу и своё то неземное могущество, забирала самое хрупкое в этом мире – саму их жизнь, увлекая с собой в вечность это земное тело человека, распыляя его в своей среде и неведомо как затем, его только трепетную душу, перенося в безграничные здешние такие чистые, как и здешняя вода в голубые эти небеса, где его затем ждало полное умиротворение и настоящая вечность бытия уже только в памяти его соплеменников, в памяти самых близких и самых его родных, именно тех, кто шёл по этой узкой здешней тропиночке нашей камчатской жизни.

И, не было даже такого особого жертвенного и не вероятно жаркого огня, подымающего ввысь всё, что было до этого в самом теле человека, из чего он ранее состоял, и, чем он на самом деле был, и о чём он так часто думал, так как на этом жарком костре, все наши желания, все наши земные волнения, все наши страстные переживания, все наши страдания и огорчения, да и сама наша любовь в миг из одной физической сущности выходила и понятно всем из нашего тела, потоками горячей шестисотградусной плазмы возносилась куда-то в далекую высь и легко распылялась в безмерном Космосе, превращаясь в бесконечно долго движущиеся волны не ощутимого нами космического эфира, которые может когда-либо по особым современным только что описанным нашими физиками по неким туго натянутым струнам нашего безмерного пространства возвращаются на нашу многострадальную Землю в виде наших теплых воспоминаний, наших радостных надежд, наших любимых детей да и прекрасных, и часто непослушных внуков, а для кого-то более кто счастлив чем мы сами и даже маленьких правнуков. И, тогда колебание самой этой туго натянутой струны нашей жизни, как бы в миг вибрируя замыкается, как бы в унисон нашим желаниям замыкается в неведомую нам уже эту философскую спираль и в космическую сильно натянутую струну, давая сразу же новый виток тех же самых наших земных страданий, той же беззаветной их любви и настоящей нашей страсти, уже независимо от их возраста, от их богатства или от бедности и даже от здоровья нашего…

Такие сложные мысли посещали Дениса в минуты его отдыха, когда руки натружено гудели и звенели от усталости, когда он тянул на берег полную сетку еще, трепещущейся разной речной здешней рыбы, а она еще долго на берегу о серый песок трепеталась, открывая ритмично свои округлые жабры, пытаясь вдохнуть остатки не то воздуха, не то той чистой речной воды – нилгикын мымыл, чтобы она омыла ей быстро, пересыхающие жабры и, с каждой минутой лишая её драгоценной здешней речной ветвейваямской её жизни. И именно теперь, не ведомо рыбе, что в это мгновение, она уже, будучи отваренной в ухе или, высушенной юколой или, завяленной, а может и слегка подкопченной рыбой дает силу настоящей новой его жизни в эти моменты самому Денису и его такому древнему, и такому знаменитому камчатскому, ветвейваямскому, вывенскому роду Ваямретылов, всех нынешних предков его всех лежащих здесь на воде Ветвейваяма и великой реки Вывенки, а еще хаилинского Пылгаваяма и многочисленных безымянных притоков этой великой камчатской реки.

И сам Денис тогда понимал, что его усилия очень нужны, что надо торопиться ему до того, как станет крепкий лед, чтобы заготовить столько рыбы, чтобы было чем кормить упряжку из 9 любимых им собак всю длинную зиму, и чтобы было чем кормить всех своих родных и двоюродных братьев, а еще и сестренку, так как теперь Денис был за старшего в их Ваямретылов семье и на нём одном лежала обязанность содержать семейство, а было-то Денису всего только тринадцать лет.

___

Глава 9.

Такой запоздалый пролог. Килпалин Кирилл Васильевич – тополевско-хаилинский художник и родной дядя Дениса. Обрел ведь парень вновь дар речи.

Алексей Ваямретыл старшему и единственному своему брату Денису, когда по окончанию приехал с интерната с Елизово говорил:

– Моя клятва такова:

«Никогда не позволяй превзойти себя

на пути воина,

Будь всегда помощником своему господину

Будь хорошим сыном своим родителям,

Всегда будь сострадательным

и радей человеку».

И затем вдохновенно он продолжал, наблюдая за удивлённым выражением глаз Дениса .

«Следуя этим четырем заповедям, принесенным богам и буддам, повторяя их каждое утро, ты обретешь силу двух людей и никогда не свернешь с праведного пути. Нужно идти вперед шаг за шагом, обходя острые углы.

Боги и будды тоже начинали, дав эту клятву».

Все это он запомнил и взял из «Хагакурэ», Ямамото Цунетомо (1659-1719).

Эти вероятно несколько длинных две коротких цитаты из книги Ямамото Цунемото «Хагакурэ», написанные на толстом ватмане еще довольно таки не зрелой детской рукой и по контуру, обведенные цветным красным фломастером всегда висели в школе интернат на вытертом хлопковом прикроватном его коврике Алексея Ваямретыла, рожденного 14 декабря 1984 года на двадцать дней ранее и на три года позже, чем дата рождения его лучшего друга Димы Кангина 4 января 1981 года. И в этих двух единицах в дате рождения Димы Кангина и двух четверках в дате рождения Алексея Ваямретыла было, что-то мистическое, хотя ни один астролог к кому мы посылали свои вопросы, так и не смог нам разгадать этот уникальный их феномен.