что я уже не чел.
Вот и сейчас
мой язычок прикушен.
Здесь Муза говорит,
точнее шепчет,
как стихи слагать,
как говорить с луной,
и с этой, и вот с этой,
и с этой вот
далёкою звездой…
(Одни стихи на языке,
как будто только водка в магазине,
и нету кильки
северных морей…)
В воде – я знаю —
судорога сводит,
и эту дрянь булавкой колят,
чтоб стало больно,
чтоб с болью стать сильней.
А мне как быть?
В поэзии – чем уколоться?
Вот судорога свела —
не просто ногу, —
всю жизнь мою,
и как мне стать сильней?
Поэзия не так проста,
как холод и вода.
Поэзия звучит как дом,
который не отпустит.
Поэзию не переубедить.
Там не взлетает самолёт,
там гром гремит,
а дождик всё не капает,
там сталь течёт,
глазами ищет желобки,
там турманы молчат,
два голубка,
подброшенные в небо с разных чердаков.
Давайте их на суп определим,
проклятых молчунов.
Давайте пальчики порежем,
как станем потрошить поэзию.
Вот так – чтоб до кости —
здесь действие и боль —
порезаться!
Но – чем?
Созвучным лезвием? – я режу… нет!
Я только брею пятидневные щетины —
и я порезаться боюсь…
Поэзия – Полинезия.
(Глухой номер.)
Поэзия – пол-кило взвесила.
(Только собаки могут это есть.)
Поэзия – конница,
шесть дробинок жалости,
розовый Покой или Покой розы.
(Хм… что-то в этом есть!)
(А ну-ка,
ещё раз!)
Поэзия – бельё на верёвке,
маска для Жака Планта,
поэзия – набережная,
поэзия большого окна
в кабинете авиаконструктора.
Я больше всего перед птицами виноват…
Но крылья не мстят —
о крыльях мечтают!
(…Ты небесный орёл,
ты похитила меня навсегда.
Ты сказала всему: он нужен мне, он нужен мне, —
и никто мне столько еды не приносит,
никто!
Вчера была метель —
холодное острое блюдо —
но я глотал и шептал: она нужна мне,
она нужна мне…)
Поэзия пульсирует,
поэзия пульсирует.
Поэзия натягивает чулок
на свою очаровательную ножку.
Поэзия – галька.
Поэзия – Олеся.
Поэзия…
Сама Поэзия и есть…