Но с меня,
ещё не прокапанного,
вдруг – огромного, как звезда, —
ты снимаешь часы «Года»,
мне подаренные мамой с папою.
Всё идут,
эти часики боли.
Так легко их
сейчас стянуть.
Ведь от боли
такие побои,
что стихи фиксируют жуть.
Смерть,
ты уже на кровать ко мне присела,
приболел я,
а ты возле меня,
никого не пускаешь к телу,
ни на что не хочешь менять,
ни на хлебушек,
ни на маслице,
ни на медный петровский пятак,
не пойдёт тебе короткое платьице
и зачем тебе красный лак?
На кровать мою присела,
положила руку
на тело —
отморозила,
отняла,
близко так
ещё не была!..
В ЭТОТ ЧАС
Семь утра.
Звезда сгорает.
Месяц тонет. Боже свят.
Побыстрей снежинки тает
настроенья тёмный взгляд.
Ну а нежность,
неба нежность
по головкам гладит нас.
Я узнал тебя, Надежда,
в это утро, в этот час!..
Катит небо,
катит волны —
моя лодочка дрожит…
На высоком дне не больно,
если там снежок лежит.
ПОДОБЕН (СТИХ ИЗ ШАХТЫ)
Бог
на третьем
застрял этаже —
жмёт на 2-ва
жмёт на 6-есть
влип Господь Бог – читает
«Советский спорт»
жмёт
«аварийку»
белых вершин
белых солей
в океанах глубоких
Не уверен —
сидя
в шахтах ракет —
жму на «стоп» открывшихся век
рыб говорящих в океанах глубоких
я очень подобен
способен на жест
да не буду судим
за допинг
снежных ночей
чистых листов
тёплой жены под боком
ПО ВЕСЕННЕЙ ДОРОГЕ
АНАТОЛИЮ ДРОЖЖИНУ
Поэзия душой ко мне пришла:
и поднялась, и расцвела
душа как совершенство:
как мир, как радость,
как блаженство, —
как боль,
которая под дождиком ждала…
Светло, в такую рань светло,
сам лист укатан как огурчик,
сама душа, как новенький авто, —
дрожит, повёртывая ключик, —
«Поехали!» – всё говорит о том,
поехали – раз хорошо уселись,
да не найдут нас под столом,
как двух скелетиков в ущелье.