Папа подарил мне оленя

– Здорово, мужик, как же я скучал! – за этими словами последовал вполне искренний брохаг.

– Как ты, старик?

– Отлично, но лето у меня, по всей видимости, выдалось гораздо скучнее твоего, – вздохнул Лео.

– Охотно верю. Ты даже себе представить не можешь, какой отменный вышел трип! Брюссель, Амстердам, Лилль, Париж, за ним Мадрид, Порто с Лиссабоном и ещё неделька в Италии. Я за всю свою жизнь столько не путешествовал, как за это лето! И везде – тусня! Самые крутые люди Старого Света, старик, кого я только не встречал! Телефон просто ломится от новых контактов, а значит, все следующие месяцы до следующего лета они будут приезжать сюда, к нам, и наши тусовки выйдут на новый уровень. Просто улёт! Тебе точно понравится!

– Вижу, ты весь вдохновился этой поездкой.

– Не то слово! Я будто другим человеком вернулся. Новый взгляд на вещи, новые идеи. Я уже выдал Джо задумку переделать клуб, а завтра я иду помогать Марго с её садом, сделаем там что-то типа опен-эйра до самой зимы, но самый прикол – мы поставим там импровизированный тату-салон! Можно будет мутить новые татухи прямо во время вечеринки. А послезавтра будем украшать внутренний дворик Лу – хозяин дома уже дал согласие на гирлянду, лежаки и пространство для огня.

– Это всё звучит абсолютно восхитительно, ты собираешься переделать весь город, а всего-то поездил по старушке Европе.

– Я не просто поездил, я соединился с нею! Теперь все эти хостелы в старых домах, студенческие клубы, маленькие пабы, арт-пространства стали частью меня. Хочешь – верь, хочешь – не верь, но дороги назад нет. Том вернулся, детки, готовьте ваши штанишки к приключениям!

– Ха-ха, ну эти твои фразы остались неизменными, чему я нескончаемо рад

– Классика всегда должна быть в мужчине. Кто-то носит костюмы с галстуками, кто-то не может вылезти из дизельного авто, а Том классичен своими знаменитыми крылатыми фразами. Есть занятие для старости – написать книгу с полным перечнем всех моих афоризмов, которые уже будто нараспев повторяет весь город.

– Старость никогда не придёт, мужик! Не могу представить тебя старым.

– Хочешь сказать, я вне времени?

– Что-то типа того. Ты – как твоя неубиваемая клетка на всех твоих рубашках вместе с велосипедной шапкой: хоть в начале двадцатого века носи, хоть в конце двадцать первого – всё будет нормально. Поэтому зашли тебя сейчас в молодые годы Боуи – никто ничего необычного не заметит.

– Не в такие уж и древние времена ты хочешь меня заслать. Я бы с удовольствием слетал в двадцатые – джаз, золотые времена!

– Даже и там твои странные усы будут вполне уместны. К сожалению…

– Мне показалось или кто-то лопнул от зависти?

Растительность на лице была большой проблемой Лео. В мечтах он видел себя то с пышными хендлбарами, то с мощной ламбертовской бородой. В реальности же кожа покрывалась только еле заметной эспаньолкой и ни на что другое, увы, не соглашалась. Неоднородность растительности на его лице, наверное, выдавала неоднородность его отношения к ней у других людей, что выражалось в перепадах от жгучей зависти к обладателям густых бород и усов к постоянной насмешке над нелепостью форм, которую эти самые обладатели придавали этим самым бородам и усам. Том же перепробовал всё – за год он мог спокойно отрастить и сорокасантиметровую бороду, и сбрить её, оставив усы, завив их в самую замысловатую форму. Подобные метаморфозы вызывали дикий восторг у девушек и неоднозначную реакцию Лео, который проклинал себя за неимение подобного природного дара. Однако же природа, будучи заядлой шутницей, лишила Тома волос на голове и в то же время наградила Лео пышной шевелюрой. Поэтому Том уже несколько лет подряд носит не снимая велосипедную шапку, а Лео же отрастил себе волосы до плеч, стараясь этим привлечь к себе внимание. Однако же перемены бород и усов Тома были более эффектными.

– Нет, я не завидую. Просто пытаюсь намекнуть, что раз у нас в городе начались перемены в тусовочной жизни, то пора уже и отказаться от этого жуткого хендлбара, – пожал плечами он.

– Это заявление звучит справедливо, не скрою. Однако если на наших новых вечеринках бочка с пуншем вдруг превратится в машину времени, мне нечем будет щеголять в середине двадцатых.

– Ох, уверен, ты как-нибудь выкрутишься. Смог же ты как-то найти популярность в нашем нелепом времени.

– А ты продолжаешь считать наше время нелепым?

– Конечно же! Не будешь же ты спорить с тем, что мы превратились в поколение копировальных машин. У нас всё копии и миксы копий – музыка девяностых вперемешку с одеждой шестидесятых. Вот, очки, зацени, – Лео дал Тому свои новые солнцезащитные очки. – Как думаешь, какой год?

– Год этак 86-87-й, – протяжным голосом завсегдатая блошиных рынков ответил Том.

– Год сегодняшний.

– Та ну! Слишком удачная копия.

– Это М. Б. делает в своей мастерской.

– Выглядит супер.

– Ещё бы! Ведь это ж копия под восьмидесятых, а раз копия, то, значит, круто.

– Не соглашусь. Мы не копируем, мы вдохновляемся. Не помню, кто сказал, но история не повторяется – она рифмуется. Мы берём лучшее из старого и даруем дух нового. Только так может существовать культура, понимаешь? Ренессанс, неоклассицизм, неоготика. Ты можешь себе представить ар-деко, не вдохновляйся его создатели Реймсским или Кёльнским собором?

– Это немного другое. Вдохновляться – не значит копировать. Вот если бы в тридцатые всё застроили копиями Реймсского собора, было бы жутко. А так, взяли пару линий и форм, но это всего лишь десять процентов. Остальное – новые идеи. А мы что делаем? Девяносто процентов копии и десять – новой идеи. Так быть не может, – возмутился Лео.

– И где же выход, друг мой? – спросил его озадаченный Том.

– В революции.

– Когда начинаем свержение власти?

– Хоть сегодня! Не могу больше терпеть власть копии и подделки. Долой примитивизм, да здравствует новая культура!

– Ты слишком долго смотришь на «Ютьюбе» политические баталии, – вздохнул Том.

– Они меня вдохновляют. Для меня преступно бездействовать. Разве ты не чувствуешь в себе энергию битников и хиппи? Разве тебе не хочется смести со стола весь этот сервиз ширпотреба и неоригинальности? Мне вот кажется, что современная культура кормит нас одним и тем же блюдом уже много-много лет. Музыка не меняется кардинально, литература эволюционирует, а должна революционировать. Про архитектуру я вообще молчу.

– В твоих словах есть истина, но кто твои товарищи по революции? Не будешь же ты сметать массовую культуру в одиночку? У Гинзберга с Берроузом и то друзья были, – продолжал ехидничать Том.

– А ты разве не со мной?

– Дружище, я лишь Том, великий тусовщик, но не более.

– И ты думаешь, этого недостаточно?

– Сделать революцию в клубах, барах и опен-эйр вечеринках? Хороша будет такая революция.

– Она должна быть везде! Полная перемена сознаний. Новая музыка, новые слова, новые движения. Меняйся, мужик, меняй других. У тебя есть влияние! Просто тусить уже недостаточно, нужно переворачивать этот мир!

– Повешу лампочки во дворе у Лу – вот моя революция. На всё остальное у меня очень простой ответ – лень. Не могу и не хочу с ней прощаться, так что извини. А от тебя слишком веет максимализмом.

– А ты знаешь, я хочу пронести максимализм сквозь годы. Да, я хочу быть таким инфантильным, легкомысленным романтиком-революционером, который пишет странные картины, как меня обычно называют. А разве не такими были те же самые Гинзберг с Берроузом? А Керуак? Чувак колесил по стране, бухал и тусил, а его короновали королём поколения. И не будь он безбашенным максималистом, разве знали бы мы какого-то Керуака? Сколько таких было в их время? Тысячи, сотни тысяч, даже миллионы. А пятерка человек сменила весь ход времени.

Было видно, что пламенная речь Лео о максимализме битников зажгла что-то в Томе. Он задумчиво вглядывался в окно, но глаза его горели, будто речь шла о настоящей революции, и Том чувствовал себя соратником Кастро, когда тот так же вдохновенно обещает ему новый мир, лишь только они доплывут до Кубы на ветхом судёнышке с такими же студентами-романтиками.

– Решено! – громко сказал Том, резко повернувшись в Лео, – я буду участвовать в твоей революции!

– Ура! Новый мир! Ты уже не за горами, – воскликнул Лео.

– Итак, каков план?

– Для начала нужно сделать супервечеринку для Мэта и Лолы.

– Ах да, я забыл совсем. Он писал мне, что хочет нечто подобное устроить, ещё когда я был в отпуске. Но в чём революционность, мой друг? Вечеринка не предвещает никакого большого действа. Стандартная «прости-прощай» для старых друзей.