Тайна скорбящего ангела

– Шампанское, где взяли!? – спросил майор.

– Внизу, когда «Химик» за трофейным БК ходил. Там два чеченца зажмуренных – они откуда—то мешок волокли. Ну, я очередь дал, когда мы этаж во время штурма занимали. Попал – однако, начальник, —сказал Виталий, как бы оправдываясь.—А что не надо было?

Выстрел пробки и снайпера слились в один. Пуля, скользнув по шлему «Ташкента», рикошетом ударилась в стену. На улице вновь послышалась стрельба.

– Снайпер, —крикнул «Химик» и, прячась за простенком, оттолкнул Демидова с линии огня.

– Вот же, суки снова начали! Не дадут глотку промочить! —сказал Виталий, трогая на каске вмятину. —Хорошо, что хоть вскользь, —сказал он спокойно, будто это была не пуля, а бешеная муха, влетевшая в открытое окно. Виталий поперхнулся. Проглотить вино не успел. Щеки раздулись, как у жабы во время брачного сезона. Не удержав игристое во рту, он «взорвался» фонтаном.

– Тьфу ты бля… чуть не захлебнулся…

– Это все он сука —снайпер… Ты, когда глотаешь, оставляй рот открытым. А то ведь разорвать может, – пошутил командир.

– Ага, и полетят клочки по закоулочкам! —поддержал Русаков, заливаясь каким —то не совсем естественным смехом.

Перекур был недолгим. В это мгновение на улице опять началась стрельба и разрывы гранат.

– Так парни, перекур окончен —к бою! Пехота поперла – вот и «бармалеи» возбудились, —заорал командир.

Духи, возобновили огонь. Они были на своей земле и поэтому в поднятии боевого духа особо не нуждались. Вопреки логике, «бармалеи» воевали из-за угла, старясь не ходить в открытые атаки. Дудаевцы не стремились переломить ход боя, поэтому напролом не лезли, но достаточно умело огрызались огнем, расставляя на улицах города ловушки для федералов.

– «Ташкент», давай, работаем! На полтретьего в окне. Вижу там снайпера, —крикнул Русаков. Он глянул в дыру, которую пробила «Муха». Поднялся, взял в прицел окно в противоположном здании. Насторожился, ожидая там движения. В глубине мелькнул блик оптики. Не дожидаясь, когда стрелок выйдет на линию огня, Русаков на опережение выстрелил из подствольного гранатомета. Граната ВОГ—25 исчезла в оконном проеме. Через мгновение, где бликовала оптика, грохнул хлопок.

– Есть —проорал Русаков.

Виталий заметил, что «бармалеи», подбираются ближе, прячась за горящей броней. С каждой секундой бой вновь набирал обороты. Казалось еще рывок, и «чехам» удастся вытиснить группу во внутренний двор, чтобы уже там добить в условиях стесненного маневра.

Пара «Крокодилов» (вертолетов МИ—24) испортили басмачам весь замысел. Появились внезапно, видно для поддержки входящей в город пехоты. Они зависли над улицей, поливая из пулеметов, обезумевших от крови радикалов. НУРСЫ проревев за окном, разорвали улицу грохотом разрывов. Снаряды, подняв на воздух тонны асфальта с мясом кровью, перепахали без разбора место боевого контакта. Жизнь для тех, кто попал под огонь, ограничилась секундами летящих в пекло ракет. Огненная волна, тротиловый чад, летящие осколки стекла, стали и бетона заставили группу спецназа отпрыгнуть от окон вглубь помещения. По какому—то наитию, предчувствуя повторный залп, командир заорал:

– Вниз —валим…

Не дожидаясь повторного сброса неуправляемых снарядов, бойцы кинулись бежать. Времени не оставалось – счет шел на секунды, пока в «смертельной карусели» позицию занимал ведомая «вертушка».

Скакали как сайгаки: кто в окно в пролете, кто через лестничные марши. А кто—то прямо с этажа в окна, на сторону заднего двора.

Мгновенная реакция решала все. Очередная «вертушка» выбрав направление стрельбы, освободила боевые блоки. Разрывы неуправляемых снарядов слились в один рев. Типовое трехэтажное здание школы заволокло пылью и дымом. Верхний этаж превратился в руины. Пыль, пламя, куски кирпичной кладки разбросало по всей округе.

– «Барс», «Алмазу» —«Барс», «Алмазу» —парни – мать вашу, куда вы палите!? —проорал майор, открытым текстом. —Какой вас баран бля… корректирует…

– «Барс», я нэ баран, —сказал ресивер с кавказским акцентом.—Меня «дэдушка мороз» звать. Добро русский, пожаловать в ад, «аллах—акбар», —вновь прошипел ресивер.

– Слышь ты —хорек вонючий! Ты не «дед мороз», ты от дохлого осла пенис! Покажи мне рожу, и я проветрю тебе мозги, – сказал командир.

– Ты «Барс», в натуре шютник! Сейчас, только шнюрки поглажу, —вновь прошипела радиостанция.

– «Алмаз», «Барсу» – это Супьян Абдуллаев, это его позывной. Все претензии к бармалеям! Работаем по данным разведки на восемь ноль —ноль. Извините парни за дружеский огонь! Надеемся, что вас не сильно потрепали. До связи, – сказал ресивер.

– Вот же сука! «Дед мороз» нам клим-бим испортил —сука. Командир, шампанское там осталось, —сказал Виталий с сожалением.

– Вот же черти! Представляете парни, эти бараны все наши позывные знают, —сказал майор, доставая сигареты.

– Повезло! Слава Богу, успели задницы унести, – спокойно сказал Русаков.—Еще бы секунду, и стояли бы в очередь перед райскими вратами.

– Вот вам детки и Новый год! —сказал, Виталий.

Он снял с себя шлем, и вытерев вспотевшую голову куском тряпки, закурил. Мандраж мелкой дробью стучал на зубах, от чего тряслись и колени, и руки, словно кто—то неведомый включил внутри тела отбойный молоток.

– Что-то Санек, меня нервяк стебает, —сказал «Ташкент». —Эх, сейчас бы коньячка выпить пару глотков! Обожаю коньяк…

– Не дрейфь браток, два раза не умирать, —ответил «Химик».

В какой—то миг, в памяти лейтенанта Демидова воскресли воспоминания пятиминутной давности – они были еще свежи в памяти. Не успев прикурить, он рассмеялся так, что пламя зажигалки потухло.

– Ты что… Часом не контужен!? —словно через глухую стену, услышал Виталий.

– Да, у меня все в тип —топ! Я тут вспомнил, как мы из—под НУРСОВ щемились, —сказал Виталий. —Сеня через окошко на лестничном марше лез на карачках. А я сзади напираю, с ПК… Ломлюсь, как сохатый по лесу. А там уже третий уровень сыпется! Смотрю, Сеня передо мной на подоконнике стоит в позе рак. Размышляет, наверное, как ему прыгнуть с первого этажа. Место для посадки выбирает? Тут я его легонько под зад подпихнул. Вдвоем полетели —он спереди, я с оконной рамой на ушах следом.

– А я думал всё —писец! Сзади как жахнет – летел так, будто кто в подхвостье пнул. У меня до сих пор ягодицы болят, —ответил Русаков, и тоже засмеялся.

Закончив ржать, «Ташкент» бросил сигарету в сторону и достал из кармана прямоугольную пачку жвачки. Он развернул фольгу, вложил себе пластинку в рот, и блаженствуя, закрыл глаза.

– Тащишься…?

– А что делать, – ответил Ташкент, работая челюстями.

«Ташкент» обожал «Тутти —фрутти». Она напоминала ему вкус лихой молодости, и Виталий был не в силах лишить себя этого удовольствия, которое было предметом борьбы со стрессом. Она была каким—то личным символом – символом свободы и духа, которым он «заразился» в ЗГВ. Во время заплаты «Ташкент» всегда шел в знакомый ларек, который торговал сигаретами, жвачкой и прочей ерундой. Он покупал себе по три – четыре блока и не парил мозг поисками. Эту привычку он приобрел еще в школе, и никак не мог с ней расстаться. Жвачка успокаивала ему нервы и наполняла организм приятным вкусом фруктов.

– Санек, хочешь жвачку, —спросил он, протягивая другу блестящую пластинку.

Русаков взял резинку и, развернув фольгу, положил её на язык. Неповторимый аромат наполнил рот взрывом фруктового вкуса.

– Ребят жалко, —сказал Русаков, —неудачно они попали…

– Так война же, —спокойно ответил «Ташкент». —Начальству брат, виднее.

– Я думаю, там на прежней позиции уже нечего делать, —сказал Русаков, надувая пузырь.—Разве что за шампунем налегке сгонять…

– А я там ствол забыл. Теперь отписываться придется, —сказал Виталий.

– Закончится бойня —найдешь…

– Даже заморачиваться не буду, —ответил Демидов, надувая пузырь.—Пусть вон майор Евсеев составляет акт. Не хватало мне ползать по руинам – искать то, чего может, уже и нет…

Мотострелковая рота из майкопской бригады, «расквартировавшаяся» на какое—то время в подвалах и подъезде жилого здания, во все щели тарахтела из автоматов и пулеметов в сторону Первомайской. А тут во дворе было более безопасно. Бетонное здание «хрущевки» надежно прикрывало от шальных пуль, летевших с проспекта. Убаюканные звуками войны офицеры спецназа ФСБ разместились в чужих квартирах на первом этаже. Русаков почувствовал, что закрыв глаза, моментально проваливается в бездну сна. Для группы шли вторые сутки без отдыха. Двое суток войны только с перерывами на перекур и прием пищи. Двое суток в условиях огня и настоящего ада, который устроили чеченцы на улицах Грозного.

Молодые не обстрелянные солдатики отстраненные «стариками» от боя, заняли позицию с тыльной стороны здания. Здесь было не так опасно, как на улице. Связисты сидели в эфире, а потрепанная в бою пехота, готовилась к контратаке: мотала ленты, вскрывала цинки с патронами, бинтовала раненых. В «печи», изготовленной на скорую руку из бочки, потрескивая, горели остатки мебели и прочей хозяйской утвари.

Всего лишь день назад в этом доме проживали люди, которые сейчас от обстрелов прятались по подвалам. Разве они могли подумать, что в их дома, в их квартиры нежданно—негаданно придет эта никому ненужная война.