Тайна скорбящего ангела

Третий городок – в котором проживали герои этого романа, стал за время пребывания русских войск – родным и необычайно близким, как олицетворение малой родины. Создавалось ощущение, что гарнизон располагался не по соседству с немцами, а был закрытым секретным городом Советского Союза. Там беспредельно властвовал коммунизм, воспетый программами первых секретарей ЦК КПСС, а зоркий глаз комитета государственной безопасности следил не только за агентами империалистических разведок, но и за нравственными устоями советских граждан.

Во времена правления Хрущева, Брежнева и Андропова: казалось, что присутствие советских войск здесь будет вечным. Русские войска были гарантией мира и стабильности во всей Европе почти, от батюшки Урала и до пролива Ла—Манш. Но пришли годы, и первый Президент СССР Михаил Горбачев с какой—то необъяснимой и предательской «легкостью» отдал на растерзание западным немцам не только СССР, но и ГДР, и весь лагерь «Варшавского договора».

Шли годы, офицеры со своими семьями в рамках ротации постоянно обновляли военные части и гарнизоны группировки. Ни кто не мог даже подумать, что грядет то время, когда великий и могучий Советский Союз выведет из Германии свои элитные и самые боеспособные войска. Всё, что было построено за послевоенное время останется здесь навеки, чтобы уже через пару десятков лет, порасти мхами забвения. Победители в великой отечественной войне, словно «побитые собаки», собрав свои узлы и баулы, двинулись нескончаемыми эшелонами в сторону Востока —на Родину, на ту Родину, которая к сожалению —их «не ждала».

В тот год, как и во все предыдущие годы, зима в Германии выдалась теплая сырая, и почти без снега. В самом преддверии нового года, ничего не напоминало, что на дворе конец декабря. Не прошло недели, как Русаков Русаков, преодолев несколько тысяч километров над просторами великой родины, прибыл вместе с матерью к новому месту службы отца. Сегодня к счастью и радости был последний день учебы перед наступающими зимними каникулами. Впереди было двенадцать незабываемых дней, которые должны были стать той яркой меткой, к которой через многие года будет возвращаться его память на протяжении всей жизни.

Сегодня двадцать девятого декабря закончилась вторая четверть. Завтра уже не надо было вставать рано в школу, делать уроки, и собирать по вечерам опостылевшие учебники. До полной свободы оставались считанные часы, и сердце предчувствовало то волшебное время, которое должно было заполнить душевные пустоты яркими впечатлениями от пребывания за границей.

Последний день был короткий…

Малолетки носились по школе в костюмах зайчиков, космонавтов, снежинок и фей, а в душе у Александра Русакова расцветали весенние подснежники. Уроки закончились, и ребятня с криками: «Ура! Каникулы!» стали разбегаться кто куда. Кто бежал занимать места в автобусах, которые стояли на парковке. А кто в магазин за волшебными немецкими булочками. Они стоили всего пять пфеннигов, но были настолько вкусными, ароматными, что этот вкус у многих хранит память все эти годы, как напоминание об удивительном времени, которое называется юность.

Всего полгода назад Русакову исполнилось шестнадцать лет. Он учился в девятом классе советской школы, и со слов учителей был совсем не пай мальчиком, которого можно было сделать «ручным», как хомячка. В нем был тот стержень, за который во все времена женщины обожали мужчин, называя их «мой герой». Это была верность—верность не только традициям и мужскому слову, но и чувствам, которые испытывал молодой человек в эпоху своего становления.

Закинув сумку, Русаков переоделся, и схватив со стола котлету, которые жарила мать, выскочил из дома. Свобода звала! Свобода свистела в ушах ветром приключений! Свобода звала туда где были новые друзья, новые знакомые и новые авантюры.

– Мам, я на стадион, с пацанами в футбол играть…

– Только не долго —до обеда, —отвечала мать.—Скоро придет отец, со службы —обедать будем.

А Русаков, уже не слышал, что говорила мама, и хлопнув дверью, скатывался по перилам. Он бежал туда, где не было родительских глаз. Туда где целый день трещал моторчик самолета, который летал над футбольным полем, заманивая будущих авиаторов и конструкторов.

Он и был тем предметом, который тянул Русакова из дома, вызывая в его душе интерес и любовь к небу.

Не смотря на конец декабря – была «весна». На футбольном поле росла зеленая трава, и эти последние дни года, скорее напоминало теплые дни апреля, чем конец декабря.

Переодетые в спортивные костюмы солдаты спортивной роты, гоняли по полю в футбол, а офицерские сынки, сбившись в стаю любителей, противостояли натиску. Со стороны это было больше похоже на хаос, чем на игру.

Все «вакансии» в командах к приходу Русакова были уже заняты. Оставшись не у дел, Русаков, в раздумьях о смысле бытия, расположился на трибуне стадиона, складывая в голове мозаику мыслей. Его юную душу глодала и терзала странная тоска. Ему вспомнился Советский Союз и веселая компания дворовых друзей оставшихся далеко, далеко. Вспомнился лед Амура, где еще неделю назад он с друзьями, гонял в хоккей и катался на лыжах. Здесь в этой чертовой как ему казалось Германии, было все не так: не было ни городского катка, где по вечерам горели разноцветные лампочки, и играла музыка, ни хоккейной коробки, ни верных друзей которых он знал всю жизнь. Здесь надо было начинать жить заново, и заново становиться своим.

– Ну, и что пригорюнился? Что сидим, —спросил подошедший паренек.—Кого ждем?

– Я медитирую, – коротко, как выстрел сказал Русаков, не желая вступать в дискуссии.

– Слышь ты, медитатор —счет какой, – спросил незнакомец, и присел рядом на лавку. Он дружелюбно протянул руку и представился:

– Меня звать Виталий – Виталий Демидов. Я учусь в девятом «А». Видел я тебя сегодня в школе. Ты, наверное, новенький?

– Новенький, старенький, какая разница, —ответил Русаков.—Скучища—мама моя дорогая…

– Жвачку хочешь, – спросил Виталий.

– Давай…

Виталий достал пластинку Тутти—фрутти и протянул Русакову. —Так как, звать тебя?

– Русаков я! Меня отец в честь Македонского – Александром назвал. Я учусь, в девятом —«Б», —ответил Русаков, и сунув жвачку в рот на какое—то мгновение погрузился в благоговейное смакование.

– Что себе планируешь?

– В каком смысле, —спросил Русаков, надувая пузырь.

– В смысле международной обстановки…

– Планирую для начала друзей найти. А потом будет видно —сориентируюсь на местности. Третий день я тут околачиваюсь, —сказал Русаков.—Нравится мне, как вон тот мужик, самолет запускает.

– Летчиком —налетчиком хочешь стать, —спросил новый знакомый.

– Еще не выбрал…

– А у тебя курить есть что? Или ты Русаков Саша растешь маменькиным сынком?

– Курить у меня – как грязи, да только всё дома. Я же коллекционер табачных изделий – собираю коллекцию, —сказал Русаков, стараясь выглядеть достойно.

– Жаль, что у тебя с собой нет хорошей сигареты с фильтром. Я бы сейчас закурил.

– Так возьми и закури, —ответил Русаков, зная цены на подобные сигареты.

– А что мелочиться, курить так табак из Виржинии. Любить так принцессу из Англии…

– Королеву, —поправил Русаков.

– Королев пусть любят дряхлые короли, а мы еще не совершеннолетние и можем любить только принцесс, —сказал Виталий ерничая.

Демидов вздохнул и вытащил из кармана, пачку дешевых солдатских сигарет. Это были знаменитые сигареты под названием —«Охотничьи», или как их называли солдаты ГСВГ – «Летят утки».

– Оба -на термоядерные, —восторженно сказал Русаков, протянув руку.

– Не термоядерные, а смерть НАТО! Такие вот они! Хочешь курить благородные —купи в военторге «Филипп Мориц»… Папаша у тебя чай генерал!? Марки лопатой гребет?

– Куда нам до генералов! —сказал Русаков, закуривая, —у меня батя простой майор. Начальник штаба на «Никеле».

– Вот так всегда —только хочешь завести друга сына генерала, а нет же, судьба сводит с майорским сынком. Да к тому же раздолбаем, как и ты сам…

В то время сигареты выдаваемые солдатам в качестве пайка, носили кучу всевозможных народных названий. В шутку их называли: «термоядерные», «противозачаточные» и «смерть НАТО». По Группе Советских Войск в Германии даже ходил слух: якобы был случай, когда русский солдат на экскурсии в «Трептов парке» в Берлине, угостил «Охотничьими» сигаретами американского солдата из западного сектора. После трех затяжек нашего русского табака натовец скоропостижно умер на руках сослуживцев от остановки сердца. Народ якобы говорил после этого, начальник штаба НАТО в Европе, обратился к командованию ГСВГ с просьбой – больше никогда не угощать американских солдат русскими табачными изделиями. Сказывали, что по составу они схожи с боевым отравляющим веществами.

– Ну, что хороший табачок, —спросил Виталий, растягивая свой рот в ехидной улыбке.

– Горчичный газ, —ответил Русаков. —Эрзац продукт —Гитлер капут!

– Извиняй братан, других не имею, – сказал Виталий. —Не если не хочешь —то и не надо. Кто любит курить хорошие сигареты, тот должен иметь деньги, чтобы их приобретать. А чтобы иметь марки, нужно с немцами крутить всякие гешефты, – сказал новый знакомый, намекая на свои авантюрные склонности.

– Да я пока еще ни одного немца не видел, —сказал Русаков. —Для меня немец, это такая же экзотика, как африканец из Конго в дебрях Сибири и дальнего Востока.

– Аналогично —я тоже! Второй день, как из Союза. Отца перевели из «Ташкент»а. Теперь вот хожу, словно неприкаянный, —ответил Виталий, затягиваясь дымом, как затягиваются куряки со стажем.

Виталий был из той категории парней, которые имели какое—то внутреннее обаяние, и с первой минуты располагали к доверительной беседе. Он сразу понравился Русакову. Он был в доску свой. Всего несколько слов: и было ощущение, что они ходили в один детский сад, учились в одной школе, выросли в одном дворе, и даже вместе воровали яблоки в одном плодопитомнике.