Жгугр. Будем жить!

– А-а-а, – протянул панк, – ну да, у нас о таком любят писать.. У нас в России – все СМИ ими куплены! – зрачки его расширились и панк пристально посмотрел на Сашу круглыми, как беляши, глазами.

– Кем «ими»? – удивился Саша.

– Масонами, педерастами и прочей нечистью. Имя им легион. Сейчас они на марше, они атакуют. Их оружие – психический пиар. Они выкупают весь контент и действуют людям на мозги, пока те не сходят с ума. Они внушают людям, что тем позарез нужны некие права, и когда они эти права получат, все станет просто заебись и трава зеленая по зиме. Наевшись сполна этих идеоформ, люди превращаются в зомби, выходят на улицы и принимаются орать: «Права! Свобода! Еще прав, еще свободы!» И чем больше они орут, тем меньше у них прав. Чем больше беснуются, тем меньше у них свободы. И тогда они становятся злокачественной опухолью на русском эгрегоре, аутоимунной болезнью на теле русской души. Организм уничтожает сам себя.

К счастью, – утешил он, – есть закон 14 процентов. Общее количество бесноватых никогда не превышает этого числа, но будучи бешеными, эти 14 очень опасны. Они желают разъесть ткань русской метакультуры и сгноить ее живьем. И тогда придет Антихрист и объявит себя Богом. Заставит поклоняться себе лестью, обманом и чудесами. Недовольных сошлет в ГУЛАГ, а упорствующих поставит к стенке. Он разрушит установленный Богом порядок, смешает мужчин и женщин, будет издеваться над законами божественными и человеческими, и надолго погрузит мир во тьму. Но мы, свидетели и участники Розы Мира, не дадим им прорваться! Нас много, и мы в тельняшках! – заключил панк, хотя надета на нем была черная толстовка с буквой А в белом круге.

– Но как вы друг друга узнаёте? Своя система явок и паролей?

– Нет, это невозможно. Все тайное становится явным. Любые знаки рано или поздно будут раскрыты, и тогда наши враги организуют нам ночь длинных ножей. Мы узнаём своих по взгляду, по глазам. Служители Розы разные, но только воля к спасению позволяет нам объединиться и узнать друг друга.

– А туда каждый может записаться… в вашу церковь? Ну, вот я, например?

– Нет, – с сомнением покачал головой панк. – Ты не можешь. И никто не может. Во-первых, это не организация. Во-вторых, туда не записываются. Многие носят это в себе, в виде зародыша, но никто не знает, куда повернет сознание. Человек может попасть под влияние нечисти и превратиться в зомби, а может прозреть и влиться в Розу Мира. Это индивидуальный выбор, и рано или поздно каждому придется его сделать. Но большинство людей представляют собой не определившуюся массу, их сознание спит.

– А я кто? – заинтересовался Саша.

– Ты? – панк пригляделся внимательнее. – Тебя не разберешь. Я вижу вокруг тебя разные энергии, – он взглянул на Сашу как Ванга с обложки журнала «Луч», а голос его заиграл торжественными нотками, – Вижу святых и зомбаков… – Сашу разобрал смех, но он не подал вида. – Да на тебе штамп некуда поставить, как в использованном загране! Так что где ты закончишь свой выбор – хрен знает, у тебя все еще впереди.

– А что ты думаешь про ту.. ядерную атаку? – не сдержался Саша, – она на самом деле…?

– Хахаха – заржал Жгугр, – атака, третья мировая, дефолт! – Это все Стэбинг, сука, стебется, не зря его так прозвали! Скажу тебе по секрету: уицраоры борются как бульдоги с носорогами под ковром, а нам по ходу прилетает. Но если наш проиграет нам всем хана.

Он замолчал и опустил голову, рассматривая что-то снизу.

– Видишь, – он показал на шнурки, сухими заскорузлыми обрезками торчащие из берцев, – совсем запачкались! А были белые, как первый снег. Я чем только их не мыл: отбеливателем, хлоркой, перекисью водорода – все бесполезняк! Не могу нигде найти таких шнурков! Черные, коричневые, зеленые, фиолетовые, да хоть буро-малиновые, только не белые. У тебя не завалялись?

Саша взглянул на ботинки, затем на Жгугра: тот был искренне огорчен. Внезапно Сашино внимание приковала необычная татуировка у Жгугра на шее: маленькая осьминожка с щупальцами, расположившись прямо над ключицей, с любопытством взирала на Сашу выпученными глазами-точками.

«Как живая!» – поразился Саша.

– Не… Откуда у меня. Но если я найду, принесу тебе, – пообещал Саша, не в состоянии оторвать взгляд от странной татушки.

– Ну вот, так и знал! – огорчился Жгугр, – И на том спасибо! – он жадно приложился к бутылке. Последние капли улитками сползали со дна сосуда в рот, прилипая к стеклу. – Так и есть! Бухло кончилось! – обреченно сказал. Немного подождал и добавил жалостливо: – Брат, а у тебя сто рублей не найдется? Еще выпить надо!

Встряхнувшись, Саша достал стольник и вручил панку, проверил мобильный. Сердце предательски застучало – его ждало новое сообщение от Алины:

«Ближайший час буду в Михайловском. Подходи».

– Давай, брат, мне пора, – наскоро попрощался Саша с панком.

– Чао, не теряйся! – махнул рукой Жгугр.

Сделав несколько шагов, Саша обернулся, чтобы бросить последний взгляд на своего нового знакомого, но на лавке уже никого не было.

О тайной комнате и непредсказуемом женском характере

Саша заметил Алину около плетеной решетки Михайловского сада. Она была неотразима: модная, по сезону, косуха легко облегала девичьи плечи, черные колготки вкупе с гофрированной розовой юбочкой подчеркивали стройные ноги, длинная челка нависала над изумрудными глазами. Вытянув шею, девушка разглядывала прохожих, даже подпрыгивая от возбуждения молодого организма, наконец ощутившего животворящие лучи солнца. Он остановился перед ней, чмокнул в губы: – Привет! Я соскучился!

– О, Саша! – прижалась тонким станом, – Я тоже!

«Кажется простила!» – обрадовался парень.

Саша достал из рюкзака еще прохладную черно-красную жестянку с огненным энергетиком и дыхнул смесью спирта с таурином: – Будешь?

– Ты пьян? – лоб Алины пересекла тревожная линия, брови в недоумении поползли вверх.

– Разве что слегка! – улыбнулся Саша. – Весны ради!

Она нерешительно потопталась на месте, затем отстранилась, попятилась, и произнеся «Прости, мне нужно идти!», резко пошла прочь. Онемевший от удивления Саша так и остался стоять с протянутой рукой, разверстыми глазами наблюдая ее стремительно удаляющуюся фигуру. Присев на поребрик, он в ступоре уставился в землю. Мимо при полном наряде с важным видом прогуливались Петр Первый и Екатерина Вторая, перебрасываясь редкими фразами:

– В жопу этих гребаных туристов, – ругался Петр, – ни один турист херов не хочет фотографироваться!

– Не надо их так, они наши деньги! Хотя в доле истины тебе не откажешь: деньги какие-то мелкие! – отвечала Екатерина, аристократично покачивая веером.

«Какая муха ее укусила? – недоумевал Саша, все еще держа в руке непочатую банку „Ягуара“, – так радостно меня встретила, и на тебе!»

Саша открыл жестянку и выпил пару глотков, но захмелеть больше не получалось – всю пьянь как дождем смыло. Слегка поразмыслив, Саша достал смарт.

«Ты где?» – набрал он смс.

«На Конюшенной», – пришел ответ.

«Где именно?»

«Найди меня :-)»

«А если не найду?»

«Значит, не судьба!»

– Она играет со мной, как с котенком! – возмутился Саша. – Что ж, подыграю ей! Если не встретимся – не буду ей больше ни писать, ни звонить, ебись оно конем! А если.. значит судьба?

Действительно, оставалось положиться на провидение – ведь и правда, по нераскрытому закону мироздания самые важные, самые нужные человеку вещи происходят случайно, не «нами», а «с нами», в то время как тщательно подготавливаемое и планируемое зачастую оборачивается унылыми фекалиями. Жизнь указывает, мордой тычет, как нашкодившего кота в свежие ссаки – не дергайся, человече, положись на меня, все равно твои планы, чаяния и надежды и отчаяния суть пустота и суета сует. Аннушка, трамвай, масло.

– Японский городовой, как же задолбали эти дети Орды! – в сердцах воскликнул Петр Алексеевич, только покинутый организованной группой узкоглазых в тридцать душ. – При мне такого безобразия не было!

– Да, «задолбали» – не то слово, болванчики фарфоровые! – вежливо вторила ему Екатерина Алексеевна.

Саша встал. Перешел мост. Оставив за собой глянцевые рестораны и сувенирные ларьки Конюшенной площади он вышел к набережной Мойке. Несмотря на стоящее в зените солнце, там было удивительно малолюдно. Лишь двое подвыпивших англичан пели Стинга стоя на Большом Конюшенном мосту, набивая ритм на самодельном маракасе. «I am an Englishman in New-York..» – летело над городом. Алины нигде не было. Саша вернулся назад и по Большой Конюшенной направился к Невскому, разглядывая по дороге веранды многочисленных летних кафе и баров. Здесь люди кучковались, как семечки в арбузе: они болтали, курили, пили кофе, доедали свой сандвич с ветчиной и гуакамоле, искали что-то в свои планшетах, обнимались и радовались солнцу, но Алины среди них не было. Саша дошел до Невского, и миновав очередной суши-бар, свернул на Малую Конюшенную улицу. Подняв голову, он внезапно увидел Алину – полностью голая, с торчащими грудями и рыжими локонами, она сидела, прислонившись к решетке балкона третьего этажа над «Бета-банком». Снизу на нее уже пялились несколько зевак. «В таком виде? В таком месте?» – успел удивиться Саша, прежде чем распознал в девушке удачно пристроенный манекен. Дойдя до конца улицы, он растерянно вернулся назад, к каналу Грибоедова.

– Вот, кажется, и все, – выдохнул Саша разочарованно. Пожав плечами, он с размаху запустил пустой жестянкой в мусорку, но промазал – та со звоном отскочила на тротуар. Дойдя до речки, он нырнул в узкий проход, вымощенный массивными нетесанными валунами. Ход этот не пользовался популярностью у туристов, разве что у местных нариков, регулярно пулявших там мульку, оставляя за собой баяны и юзаные презики. Там редко можно было встретить прохожих, а Сашина душа алкала одиночества. По правую сторону от него, за кованой решеткой, бликами искрилась на солнце Мойка, а с другой стороны, за забором из профнастила и строительными лесами виднелось продолговатое приземистое здание петровских императорских конюшен с арками старинной каменной кладки. Когда-то в этом здании жили кони: лифляндские клепперы и арабские скакуны, пегие и в яблоках – Петр I любил лошадей. «А может там до сих пор живет последняя императорская кляча, чудом дожившая до наших времен?» – вообразил Саша и тут же услышал одинокое ржание, словно в подтверждение своих фантазий. «Свят-свят», – перекрестился он и для надежности нагнулся, чтобы трижды постучать по балке с гвоздями, валявшейся на пути. Склонившись, он обратил внимание на дыру в ограждении, пробитую не то загулявшей молодежью в поисках уединения, не то торчками в поисках клада. В Саше взыграло любопытство. Он осторожно заглянул внутрь – там валялись разбитые бутылки, пивные банки, усохшие клочки туалетной бумаги и прочий сор. По тонкому слою извести и битого камня к строению вела еле заметная тропинка. Скрючившись в три погибели, Саша пролез в отверстие. Осторожно ступая, чтобы не напороться на битое стекло, он дошел до широких каменных ступеней, ведущих в подвал. Внизу дорогу ему перегородила иссохшая от времени, низкая дубовая дверь, крест-накрест перечеркнутая ржавыми коваными балками. В верхней части двери была пробита небольшая форточка, вероятно, служившая глазком, а теперь наглухо заколоченная ставнями. Саша толкнул дверь, та со скрипом отворилась. Низко пригнувшись, он зашел в помещение: его взгляду открылась миниатюрная келья, похожая на монашескую или на одну из тех «тайных комнат», что использовались в средневековых крепостях для подслушивания осаждающего неприятеля. Стены келейки из неотесанного камня отдавали влагой и плесенью. В каменных нишах по бокам размещались небольшие иконки, под ними мерцали зажженные свечи, валялась пачка крекеров, а в дальнем углу на большом, ярко красном пуфе, среди блесток и конфетти, сидела рыжая Алина в ярко розовом ажуре и улыбалась.

– Явился не запылился! – весело воскликнула она.

– Господи, Алина, что ты тут делаешь? – Сашиному изумлению не было предела.

– Тебя жду.