Между волком и собакой

просить совета,
Пусть нет его среди живых – но у тропы, где он ходил,
просить совета,
У эха отзвучавших слов, которых помню ритм и слог,
просить совета,
У камня с именем его, который в изголовье лёг,
просить совета.
Но если трудно станет вдруг тебе, от мест родных вдали,
просить совета —
тогда найди и собери, как редкий дар своей земли,
стихи Поэта.
Там есть и камень, и ручей, и борозды весенней бег,
в строфе чеканной,
И в них живет уже навек седой и мудрый человек
из Лезгистана…
И сам поэт в стихах живет. И жизни слышится напор
в звенящих строках.
Его тропа вплелась в узор таких же троп на склонах гор,
в заветных строках,
И слышен в них гортанный зов, позвонче многих голосов
звучать способный,
И муж – и мальчик там босой… И плачет утренней росой
чинар надгробный…

У друга с белой головой, у старца, камня и реки
спроси совета,
Спроси у дерева того, и у всегда живой строки
спроси совета —
и дом не оскудеет твой, и дух, достойный этих книг,
не станет сирым!
Счастливец ты, нашедший их, открывший мудрости родник
у Шихнесира…

Из Риммы Аванесян

Гора

1. «Кружевные утёсы, туманы лесов…»

Я – армянин. Я стар, как Арарат,

и башмаки мои от вод Потопа влажны.

    Геворк Эмин

Кружевные утёсы, туманы лесов,
безысходности давняя тема…
Снеговым полотном закрывает лицо
великан – отчуждённо и немо.

Тишина и безлюдье расщелин и скал
и отроги, поросшие синим…
От зубчатой гряды наплывает тоска,
как от ветки безлистной в пустыне.

День прошёл. На горах – умирающий свет…
Их томление неразрешимо.
Но алмазно сияет в своём торжестве,
доставая до солнца, Вершина!

Охвативший полнеба, в венце облаков,
на заре или в час полудённый —
богоданное имя несёт высоко
Арарат, Армянином рождённый.

2. «…Она, моя гора! И только армянин…»

А перед тем я всё-таки увидел

библейской скатертью богатый Арарат.

    Геворк Эмин

…Она, моя гора! И только армянин
так мог сказать о ней…
Сияющий коралл над дымкою равнин —
её снега и льды. И первыми они
вбирают краски дней.
Чеканной кромки блеск тревожит и манит,
чем дальше – тем сильней.

Стремящаяся ввысь, далёкая, как рай,
понятная, как друг —
застенчиво тиха, когда скалистый край
вуаль накинет вдруг.
Плывущая к тебе туманная гора
смыкает мыслей круг
о том, что мы – бойцы, вершины – нам родня,
а память – наш оплот.
И мудрости отцов – священного огня —
у нас не отберёт
вся боль сердечных ран, что каждому из нас
судьбою суждена.
И кровью запеклись – печаль армянских глаз,
святые имена…
Далёкая мечта, томящая всегда,
настолько велика,
что канувшие в грусть минувшие года
уже равны векам.