О Сталине песню споём.
В такой драматический момент и заглянула в комнату старшей группы заведующая детсадом, пожилая большевичка.
Зрелище ребёнка, слёзно обращённого к портрету вождя с песней о нём, потрясло её.
–?Почему ты не на прогулке, Алёшенька?
–?Меня наказали.
–?За что?
–?За «губошлёпа»?
–?Кто такой «губошлёп»?
–?Не знаю. А обозвали меня.
–?И ты нагрубил в ответ?
–?Нет. Я всё время молчу.
–?За это и наказали?
–?За это…
Что заведующая делала с обидчивой подчинённой, Алёше не дано было знать. Но с той поры при встрече воспитательница прижимала мальчика к пышной груди, как собственного сына. Мама удивлялась его безразличию к такой нежности, а мальчик не был злопамятным, но правду отношений чувствовал».
Впервые юный Саша публично выступил на сцене ещё до поступления в школу, неожиданно для него, во Дворце пионеров:
«Мама впервые повела его во Дворец пионеров. Просто так, чтобы показать, где он может найти занятие по душе, когда станет школьником. Вокруг ходили, пробегали, сидели ребята разных возрастов. В детскую толпу вошёл сосредоточенный мужчина в очках и громко объявил:
–?Срочно нужен мальчик, который знает наизусть стихотворение Михаила Юрьевича Лермонтова «Бородино».
Алёша почти машинально выкрикнул:
–?Я знаю! Я!
Мужчина с сомнением поглядел на мать:
–?Он и вправду знает?
Она кивнула.
–?А где твой галстук? – обеспокоился мужчина.
Мальчик понял своё бесправие в этом доме и опустил глаза:
–?Я ещё не пионер. Я просто самый длинный в классе.
–?Самый высокий! – ревниво поправила мама.
–?Ничего, ты всё равно будешь пионером, – веско сказал мужчина. – А пока…
Он привёл их с мамой куда-то, откуда-то принёс большой и пышный галстук из алого шёлка, к нему – металлический зажим с пятью поленьями и тремя языками огня и украсил ими маленького чтеца.
Только после этого попросил:
–?Почитай мне, пожалуйста. Громко и выразительно, как полагается на сцене!
Алёша никогда не был на сцене, но про «громко и выразительно» слышал от воспитателей в детсаду. Он стал читать. Его прервали, похвалили и вывели на сцену. Это случилось так быстро, что он не успел испугаться.
Читал гладко, звонко. Произнёс последние слова: «Да будь на то не Божья воля, не отдали б Москвы!» Из темноты зала захлопали, закричали сотни голосов. Сцена показалась огромной, уходить по ней было долго. И он побежал. Это вызвало новый всплеск восторгов.
–?Иди, поклонись! – подталкивали его за кулисами. – Тебе же аплодируют!
Он ответил:
–?А я не умею…
Так и не пошёл кланяться. Всё равно его благодарили, дали коробку конфет «На-ка, выкуси!», но галстук и зажим забрали» («Русская рулетка на Ладоге»).
После истории с защитой прихожан православного храма Татьяна Константиновна ушла из адвокатуры навсегда и стала юрисконсультом. Работать она стала в Смольном, где находился ленинградский облисполком. Но и там ей пришлось пережить тревожные и опасные события:
«На дворе – тридцать седьмой год. Алёше – всего лишь шесть лет.
В тот морозный день в детсаду с порога объявили очередной карантин. Опоздания на работу в годы расцвета сталинской диктатуры стоили дорого, от вылета с работы до лишения свободы. В дни неожиданных карантинов Татьяна брала сына с собой в Смольный. Она была тогда юрисконсультом облисполкома.
Попоив мальчика тёплым молоком с ватрушкой, она надела поверх его красного лыжного костюма коричневое зимнее пальтишко с котиковым воротником, такую же шапку, крепко повязала шарфиком шею, отдала санки и отправила кататься в парк. Каково же было её недоумение, когда весёлая сотрудница, к тому же самая опасная сплетница и стукачка в аппарате облсовета, вбежала в её крохотный кабинет, задрав глаза к небу и растопырив пальцы.
–?Ну парень у тебя! Ну авантюрист!.. Представляешь: разгуливает по макету Ленинграда, как Гулливер по Лилипутии. А кругом стоит партийное и советское руководство города и старается делать вид, что ничего не замечает. Пока всё это ужасно смешно, но ведь…
Татьяна, не дослушав, бросилась в сторону зала, который отвели под выставку проектов реконструкции Ленинграда, с огромным макетом города в центре. В связи с этой реконструкцией она уже получила неприятности, которых и без детских глупостей более чем хватало.
Неделю назад ей предложили подготовить к согласованию проект документа о добровольной передаче организациями и предприятиями части своих культфондов на нужды реконструкции. На слово «добровольно» можно было пожать плечами и промолчать. Кто не знал, что такое сверху спущенный призыв к добровольности! Но расходование бюджетных средств не по назначению, да ещё с передачей в другие руки, вопиюще противоречило закону. Она сказала, что такой документ юридической оценки не выдерживает. В тот же день её вызвали к председателю облисполкома. Это был редкостно тупой и грубый тип. Он долго орал на неё, не тратясь на аргументы. Затем устал и отвязался. Но атмосфера сгустилась. Оставалось гадать, в каких масштабах разразится гроза…
Её вызвали к громовержцу питерского Олимпа – Андрею Александровичу Жданову. Разговор с вождём из ближайшего окружения самого Сталина был кратким, но с холодящим душу шлейфом. Он не хамил. Просто не сводил с беспартийной совслужащей ледяного взгляда.
–?Почему вы пошли против воли трудящихся города?
–?Я только разъясняю законы – это мой долг.
–?Но если люди готовы потратить средства на хорошее дело? По-вашему, лучше швырнуть их на загородные вылазки с попойками?
–?Пусть выделяют не на коллективные выпивки, а на культпоходы в театры. Закон о трате бюджетных средств один для всех и каждого.
–?И что вы можете предложить? Какой выход?
С трудом удерживаясь на тонкой грани между официальным тоном и холодной дерзостью, она ответила: