Давид Бродский:
С быстротою планеты, возникшей едва,
То ныряя на дно, то над бездной воспрянув,
Я летел, обгоняя полуострова
По спиралям смещающихся ураганов.
Евгений Головин:
В клокотанье приливов и в зимние стужи
Я бежал, оглушенный, как разум детей,
И полуострова, отрываясь от суши
Не познали триумфа столь диких страстей.
Леонид Мартынов:
Зимой я одолел приливов суматоху,
К ней глух, как детский мозг, проснувшийся едва.
И вот от торжества земных тоху-во-боху
Отторглись всштормленные полуострова.
Давид Самойлов:
В свирепой толчее я мчался в даль морей,
Как мозг младенца глух, уже другую зиму.
И Полуострова срывались с якорей,
От суши отделясь, проскакивали мимо.
Бенедикт Лифшиц:
Я мчался под морских приливов плеск суровый,
Минувшею зимой, как мозг ребенка, глух,
И Полуострова, отдавшие найтовы,
В сумятице с трудом переводили дух.
Подстрочник:
Среди свирепых плесков прибоев
Я, еще прошлой зимой глуше, чем детские мозги
Побежал. Сорвавшиеся с места полуострова
Не испытали более триумфальной беготни.
Здесь у нас две проблемы: как трактовать глухоту детских мозгов и к чему пристроить сорвавшиеся с привязи полуострова. Кто и как их решает судить вам. Надеюсь, вы оценили «И вот от торжества земных тоху-во-боху отторглись всштормленные полуострова» и «оглушенного, как разум детей». Да разве может быть что-то яснее и точнее детского разума? Проще проигнорировать оригинал и сочинить свое, как это и сделал Д. Бродский.
Шестой катрен.
Набоков:
И вольно с этих пор купался я в поэме
кишащих звездами лучисто-млечных вод,
где, очарованный и безучастный, время
от времени ко дну утопленник идет,
Давид Бродский:
С той поры я не чувствовал больше ветров —
Я всецело ушел, окунувшись, назло им,
В композицию великолепнейших строф,
Отдающих озоном и звездным настоем.
Евгений Головин:
С той поры я блуждал в необъятной Поэме,
Дымно-белой, пронизанной роем светил,
Где утопленник, преданный вечной проблеме,
Поплавком озаренным задумчиво плыл.
Леонид Мартынов:
И окунулся я в поэму моря, в лоно,
Лазурь пожравшее, в медузно-звездный рой,