Царство. 1955–1957

– В мыслях подобного не было! Признаюсь, в восторге от ваших заявлений не прыгал, считал и считаю их поспешными. Но я свое мнение не скрывал, в глаза высказывал. По Югославии был не согласен, потом по дружбе с американцами не соглашался. Считал и считаю, что невозможно с врагом подружиться. Притвориться можно, а дружить – нельзя! Как может настоящая дружба сложиться, если мы совершенно разные, какой между нами может быть толк? Ленин мечтал о мировой революции, и мы мечтаем, а американцы разве хотят мировую революцию? Рабочие их хотят, а буржуй ни за что не хочет! Не понимаю, чем я навредил, может, ты разъяснишь? Но, как большинство решало, так я и принимал, отдельное мнение тогда уже не важно, любое решение выполняю, как коммунист. За что меня крушить?

– Министр иностранных дел – голос страны! А вы на все с собственной позиции смотрите, с молотовской.

– Я же Молотов, а ты – Хрущев. И мне не все, что ты говоришь, нравится, но я тебя слушаю, и это нормально.

– В отличие от вас, я с Президиумом в разногласия никогда не вступал!

– Давай, Никита Сергеевич, не ссориться, – миролюбиво проговорил Вячеслав Михайлович. – Мы с тобой хорошо начинали, и продолжать нужно хорошо. Я против тебя ничего не имею, считаю, что ты в партии на своем месте, а я, если вдруг и выскажу что, то по делу. Вот и сегодня пришел, чтобы напряжение снять. Тебя я знаю давно, ты меня давно знаешь. Чего бодаться? Тем более я уже не министр иностранных дел. Я, Никита, в прошлом году два раза в больнице лежал, сердце прихватывало. Вроде Сталина нет, а оно, сволочь, ноет.

– Я вас, Вячеслав Михайлович, уважаю, вы для меня один из учителей, и обижаться на меня не нужно. Сегодня требуется усилить Министерство государственного контроля, крепко усилить. Сосредоточьте внимание на этом участке.

– Принято! – вздохнул Вячеслав Михайлович.

Он смирился, но как больно было оставлять Министерство иностранных дел! И главное, на кого оставлять – на мальчишку! Шепилов во внешней политике ничегошеньки не смыслил, одна в нем была отличительная особенность – на цыпочках ходил за Хрущевым. Хрущев подбирал на ключевые посты людей не по способностям, а по личной ему преданности.

«С такой политикой любое дело можно загубить!» – думал Молотов, но вид сделал, что полностью согласен с «Хрущем», даже подыгрывал: то кивнет покорно, то жалко улыбнется.

Никита Сергеевич общением с Молотовым остался доволен, на прощанье обнял и пригласил с Полиной Семеновной в гости, хотя наверняка знал, что Молотовы к нему не придут.

18 августа, четверг

Выпроводив очередного посетителя, Никита Сергеевич набрал жену.

– Нинуля, звонила?

– Звонила. Ты скоро будешь?

– Министр образования ждет, отпущу и – домой.

– Я грибной суп сделала, из подберезовиков! – проговорила Нина Петровна.

– Из подберезовиков! – у Никиты Сергеевича потекли слюнки.

– С Илюшей по лесу ходили и целое лукошко набрали. Он так радовался! Про тебя спрашивал. Мы соскучились, приезжай скорей!

– Прям еду! – отозвался супруг.

– Целую! – Нина Петровна положила трубку.

Никита Сергеевич нажал кнопку звонка. В дверях появился референт.

– Уезжаем! – скомандовал Первый Секретарь.

– Елютин подъехал, в приемной ожидает.

– С ним по ходу поговорим, пускай в мою машину садится!

26 августа, пятница

– Ну что, Ваня, работаешь?

– Так точно, работаю, – ответил Серов.

Никита Сергеевич достал носовой платок и принялся утирать нос.

– В поликлинике был, насморк лечил, чего только в мой нос не заткнули.

– Поправитесь, насморк – это не страшно.

– После поездки на Алтай никак оклематься не могу, нос не дышит, и постоянно потею. Продуло сильно. А сегодня положили меня на кушетку, и я куковал: ку-ку, ку-ку! – а мне в нос лекарство лили. Целую банку вылили. Теперь два часа ни чаю попить, ни пожрать!

– Надо было раньше к врачу идти, не стоило запускать.

Хрущев отмахнулся:

– Затуркали! То туда несусь, то сюда. Все на ногах, вот и доходился, нос не дышит, голос как труба, а вчера ухо стреляло. С утра Нина в поликлинику погнала.

– Правильно.

– Ну, да ладно, у тебя-то чего?

Председатель КГБ потянулся за папкой.

– Покажу вам кое-что, – доставая конверт с фотографиями, проговорил Иван Александрович.

Хрущев замотал головой:

– Ты мне на словах скажи, не хочу смотреть! Глаза устали, – и опять начал сморкаться.

Серов отложил папку.

– Разработан ряд мини-передатчиков. Под видом разных предметов записывающие устройства, прямо под нос будем давать.

– Неплохо!

– С большого расстояния, пока ясного звука нет, а вот когда близко слушаем – четкость великолепная. Решили сосредоточиться на миниатюрной технике. Чтобы нужную личность записать, приходится к разным уловкам прибегать. Например, английский посол каждое воскресенье в «Метрополе» обедает, а израильский полюбил ресторан «Пекин». Они, хитрецы, на одном месте не сидят, понимают, что под стол технику вмонтировать можно. То здесь сядут, то там, летом на открытую террасу идут, страхуются. Американский военный атташе ходил в «Прагу». В «Праге» мы каждый стол стационарно оборудовали, а как оборудовали, так он в «Прагу» ходить перестал.

– Кто-то сдал! – наморщил лоб Хрущев.

– Не исключено. Сейчас с персоналом «Праги» работаем, ищем утечку.

– Деньги на ветер выкинули!

– Не выбросили, Никита Сергеевич! В «Праге» уйма приемов, и дипломатических и государственных, банкеты идут разнообразные. «Прага» наш форпост, там много чего узнаешь. Тут не прогадали. Но во все рестораны подобную аппаратуру ставить накладно. Вот и решили миниатюрные приборы в серию запустить. Официант хлебницу принесет или тарелку с фруктами, или пепельницу, а там – техника! – заулыбался генерал.

– В тарелку из-под первого приборы ставите?

– Когда в глубокую тарелку жидкость нальют, передачи звука почти нет. Не умеем мы пока первыми блюдами слушать, да и скребут все время ложкой по дну, неудобно. Зато хлебницы на столе стоят и пепельницы тоже – все аккуратненько! Над вазами для цветов бьемся, их в спальне ставить можно, туда и камеру пытаемся вместить.