Искусство малых шагов. Рассказы и хроники из жизни священника

– Как-то подозрительно у вас в салоне попахивает, уважаемый Алексей Иванович.

Потом вопрос:

– Скажите, положа руку на сердце, когда вы последний раз употребляли спиртные напитки?

Иваныч не спеша достает смартфон и открывает календарь. Делает вид, будто что-то высчитывает, затем выдает:

– Последний раз спиртные напитки, юноша, я употреблял пятого августа одна тысяча девятьсот восьмидесятого года.

Теперь уже младший лейтенант задумался и, прикинув, почесал в затылке:

– Ну это вы загнули, уважаемый! Меня тогда еще и в проекте не было. А чуть позже, в течение нового уже две тысячи шестнадцатого, неужто не удосужились, и даже шампанского не пригубили?

Иваныч, уже в мою сторону:

– Вот кому ни скажу, никто не верит. А ведь это чистейшая правда. Хотите, можно и проверить.

Я шучу:

– Видите, товарищ постовой, мы народ законопослушный, сами не пьем, аж с тысяча девятьсот восьмидесятого года, и пьяниц презираем!

Гаишник, решив не связываться, снова отсалютовал и вернул документы.

Иваныч ведет автомобиль. Сперва молчит, потом неожиданно выдает:

– А я их не презираю.

– Кого, Алексей?

– Да пьяниц этих. Ты сказал, что мы пьяниц презираем. Так вот я их не презираю, хотя последний раз напился именно пятого августа того самого года, когда закончилась московская Олимпиада. Три дня «мишку с шариками» провожали, потом пришел в себя и сказал: «Всё, хватит! Иначе погибель». С тех пор ни грамма.

– Так это я к слову, про пьяниц-то. На самом деле и мне их жалко.

Едем дальше. Иваныч продолжает:

– Сегодня во сне шефа своего бывшего видел. В этом году уж шестнадцать лет как помер. Хороший мужик был, только выпивающий. Помню, часто вспоминал свою родину, село где-то в Рязанской области. Как мальчишкой мечтал жить в большом городе, как приехал в Москву, учился, стал врачом. Интересный был дядька, про таких говорят «рефлексирующий», то бишь совестливый.

Как врач он себя особо не проявил, хирург как хирург, звезд с неба не хватал, зато организатором оказался выдающимся. Став главным врачом крупной московской клиники, вскоре сделал ее в городе одной из лучших. Специалисты его уважали и держались за место в коллективе, а он старался оправдать их доверие.

Меня он взял к себе на место помощника вскоре после того, как я защитил кандидатскую. Как и остальные, я считал его вполне удачливым чиновником от медицины, потом еще и бизнесменом. Квартира в Москве в самом центре с окнами прямо на Белый дом. Знакомства, общение соответствующее.

Этим он никогда не бравировал, зато любил рассказывать о своем соседе по подъезду. Тот, будучи известным актером, снимался в одной из главных ролей в советском еще телефильме «Семнадцать мгновений весны». Как начнут повторять сериал по телевизору, столкнутся соседи на лестничной площадке, и начинается: «Снова вас на рабочем месте показывали». – «Да, мы видели». – «Передавайте от нас поклон штандартенфюреру Штирлицу. И, пожалуйста, там у себя, в подвалах гестапо, будьте поаккуратней с Максимом Исаевичем. Все-таки наш человек» – и смеются.

Шеф сам был вполне доволен и собой, и судьбой. Пропадая все дни на работе, он редко куда-нибудь выезжал, вполне обходясь возможностью день-другой провести в подмосковном профилактории для медработников.

Всё изменилось в октябре девяносто третьего года. В те дни Николай Сергеевич, так звали моего шефа, в своей квартире стоял у окна и смотрел, как танки прямой наводкой бьют по Дому Правительства. Но сломало его даже не это. Последней решающей каплей стало избиение молодых солдатиков, стоящих в оцеплении у стен Белого дома.

Он видел, как его ровесники и люди много старше, с палками и кусками арматуры в руках, толпой набросились на мальчишек в форме и принялись избивать безоружных. На его глазах убивали вчерашних детей, убивали с остервенением. Он видел, как один старик, уже отходя от лежащего на земле человека, обернулся и заметил, что тот еще подает признаки жизни. Тогда старик вернулся и добил солдата по голове палкой.

После тех октябрьских событий он, всю жизнь спасавший человеческие жизни, резко запил.

В то время я уже был вхож к нему в дом. Меня он почему-то не стеснялся, но из сослуживцев пьяным его больше никто не видел. На работе Николай Сергеевич появлялся всегда как стеклышко и никогда не злоупотреблял.

Дома напьется, позовет меня и давай: «Ты молодой, ты умный. Скажи, объясни мне, как они могли убивать этих пацанов? Ведь нормальные же люди, пенсионеры, наверно. У самих дети, небось, уже и внуки. Жили себе, работали. На дачи ездили. Коммунизм строили, „наши дети – наше будущее“, а потом раз – и давай убивать. И кого?! Мальчишек!

Всё, Леша, не могу я так больше. Я же врач, я лечить обязан. Вот этих самых стариков в первую очередь. А я им не верю. Своему поколению не верю. Не верю, что мы такие хорошие да заслуженные. А какой врач без веры? Без веры уходи.

Теперь жалею, зачем из деревни уехал? Был бы сейчас ветеринаром, делал бы коровкам прививки. Они хорошие, коровки, добрые, в них не разочаруешься.

Я чего надумал, Алеша, и ты мне в этом деле поможешь. Дом хочу себе купить, где-нибудь под Москвой, но в нормальной живой еще деревне. Баню построю, теплицу, парники. И всё своими руками буду делать. Потому что я мужик, Леша, не убийца какой-нибудь, а нормальный деревенский мужик.

Мне, Леша, точка опоры нужна. Я снова должен поверить. В людей поверить, Леша. А чтобы поверить, нужно возвращаться в детство, и всё начинать сначала».

Месяц прошел, может два, уже не помню. Шеф интересуется: «Ты что-нибудь слышал про такую деревню?» – и произносит название. «Слышал, – отвечаю, – у моей тещи там дача неподалеку». – «Тогда едем, покажешь. Мне в этой деревне предлагают дом купить».

Мы ездили смотреть этот дом. Большой, деревянный, с пятнадцатью сотками приусадебной земли. Николаю Сергеевичу дом понравился. Он все ходил и ходил по участку, мечтая, как поставит здесь баню и еще теплицу.

«Зимой печку буду топить. Жену научу хлеб, пироги печь. Куплю себе ватник. Или нет, два ватника. Один для работы, а второй на выход, по деревне гулять. Сапоги пошью, нормальные, чтобы по осени было удобно в них грязь месить.

Эх, Леша, ты бы знал, какая у меня на родине земля. Во земля, живая, жирная! Взял в руку, сжал кулак, так она сквозь пальцы, словно масло, течет.

Под окошком лавочку вкопаю, и будем мы с моей Марией Ивановной сидеть на этой лавочке, глядеть на улицу и семечки щелкать».

Потом подошел к крыльцу. На ступеньку сел, привалился плечом на перила и застыл. Сидит в небо смотрит. «Хорошо-то как, а, Леша. Земля, деревья, дом. Вот так бы и помереть. Чтобы в ватнике, сапогах кирзовых, опершись плечом на деревянное крылечко».

В самом деле шеф привел дом в порядок. Первым делом отремонтировал печку. И баню себе построил, и теплицу поставил. Как и мечтал, всё успел.

Однажды вечером в субботу звонок. Трубку поднимаю, а это Мария Ивановна: «Алексей Иванович! Николаю плохо! Не знаю, что делать, пожалуйста, приезжайте».

Я бегом за руль и в деревню. По ходу вызвал скорую помощь, объяснил, как добраться. Кроме меня, никто из наших не знал, где у шефа дача. Приехал раньше скорой. Бегу в дом и вижу: сидит на крылечке мой Николай Сергеевич. На нем ватник, кепка с козырьком и кирзовые сапоги. Уткнулся лицом в перила, да так и умер.

Я смотрел на него мертвого и вспоминал, как он мечтал умереть, словно простой деревенский мужик, в телогрейке и сапогах.

Еще вспомнил, как незадолго до смерти приглашал он меня к нему в деревню и просил приготовить настоящий узбекский плов. Я вырос среди узбеков. От них научился готовить восточную пищу. Я обещал, но постоянно откладывал. Теперь жалею и понимаю, что всё надо делать вовремя.

Сегодня во сне его видел. Будто захожу к нему в дом, а он у него большой-большой. Сергеевич стенку оштукатурил и кладет на нее плитку. Хорошо кладет, быстро. Я ему: «Николай Сергеевич! Вам нельзя, вы же практикующий хирург! У вас руки…».

А он смеется, показывает свои руки и отвечает: «Руки как руки, Леша! Рабочие руки нормального рабочего человека. Я в этом доме четыре дня в неделю плитку кладу. Ты знаешь, мне нравится».

Я вот и думаю, батюшка, может, он там в той жизни занимается тем, о чем всегда мечтал? А? Может, это у него рай такой?

Прощаясь, Алексей Иванович поинтересовался моими планами на следующий день.

– С утра молебен, а потом уборка храма? Это вы к какому часу управитесь? Ну, к двенадцати нормально. Успею.

Передай там вашей поварихе, обед пускай не готовит. Я завтра плов привезу.

Потерявшие рай