Эра негодяев

– То, что течём – дело поганое; то, что течём в той части, что известна наверху – чуть полегче.

– Отчего ж?

– Проще гниду вычислить.

– Ну-ну. А не думал ты, любезный друг, что слить мог и тот, кто в делах фирмы по самые уши? Слил маленькую частичку, чтобы хозяева продолжали хрусты отслюнивать?

– Не исключен и такой вариант. Но все же он менее вероятен.

– То, что в ближних товарищах уверен – это хорошо. Я и сам тому, кому не до конца верю, спину стараюсь не подставлять. А все ж проверьтесь, дело не лишнее.

Ну ладно, орлы, потопаю я потихоньку. Бывайте здоровы, живите богато. Тем более – вам ли не жить? Со всей Европы сливки снимаете, чистые паны!

– Ладно, ладно. Зависть – плохое чувство. – Генерал впервые за разговор открыто улыбнулся.

– А я завидую? Я сочувствую! Знали бы эти суки, что сейчас за очередные копейки от МВФ друг другу глотки режут, как вы устроились – задушили бы в мгновение ока!

– Руки коротки. Да и не до нас им сейчас – еле-еле из дефолта выползают. Они-то, конечно, не пострадали, наоборот, как тут мне докладывают, лишних три миллиардика отогнали в Бэнк оф Нью-Йорк за последний месяц – но ведь перед людишками надо скорбные рожи строить. Иначе не поймут…

Генерал пожал руку визитеру, затем попрощался с незнакомцем и Левченко. Рука у того оказалась крепкой, но все ж совсем не крестьянской – скорее, это были руки пианиста или скрипача, с тонкими, нервными пальцами; но рукопожатие у гостя было сильное, солдатское – Левченко уже примерно понял, кем мог бы быть их визави.

Когда загадочный посетитель был, по расчетам, уже вне здания «Спецметаллснабэкспорта» – Левченко решил все же слегка поинтересоваться незнакомцем.

– Наш человек в Варшаве?

– Что? А-а… нет. – Генерал сидел, задумавшись, и от вопроса подполковника едва заметно вздрогнул. – Нет, дальше чуток. И не наш. Он теперь по другому ведомству проходит, легальный до неприличия. Может с аглицкой королевой менуэт танцевать смело.

– То есть его расшифровали?

– Ну, парень! Если бы расшифровали… Было подозрение, вот и отозвали с оперативной. Он уже лет шесть, наверное, как на абсолютно легальное положение перешел – посему и сидит в своем банке, респектабельно наживается на трудовом западном люде. Светанулся он в одной южно-азиатской стране всерьез, и недруг, похоже, что-то такое о нем пронюхал – вот и вся недолга… А теперь ясно, что не зря ушли его с оперативной – по ходу пьесы, он у тех, что играют за черных, где-то в картотеках все же мелькнул.

– Стало быть, девочка из БНД знала, к кому подходить?

– И при этом страшно рисковала, заметь. Но на риск пошла – значит, понимала, какой важности для нас может быть ее информация. Хм-м… Стало быть, нас малость расшифровали на той стороне. А знаешь, Левченко, это даже очень и неплохо! Ну, то есть то, что мы чуток светанулись – это херово, понятно. Но то, что мы об этом узнали накануне запланированной нами большой южноевропейской карусели – очень даже ничего. Это ж какой простор для работы службы твоего Ведрича появляется! В общем, повод прочесать кадры перед балканской мазуркой у нас появился… – генерал устало улыбнулся: – Ах, деваха, орден Красного Знамени ей можно вешать – как минимум!

– Сейчас таких нет.

Калюжный махнул рукой.

– Знаю. Ну, крестик этот серебряный, с дурной лигатурой… Орден Мужества. Но тогда – минимум первой степени! – Затем, посерьезнев, спросил: – Ладно, что думаешь делать по этому поводу? Как супостата будешь искать, какие своему Ведричу задачи будешь ставить?

– Ну, процедура известная. Первый тур сыграем по классическим образцам. Одному подозреваемому говорим, что листовки и адская машинка в дворницкой, второму – что в дровяном сарае, третьему – что на кухне. И ждем, куда заявятся жандармы… Да и вообще, может, это утечка из финансового управления министерства обороны?

– Не думаю. Там уверены, что мы организационно, хоть и без оглашения сего факта, в штате СВР… О том, что мы никто и звать нас никак – кроме наших, никто не знает. Насчет заделки утечки… Да, процедура известная. Что ж, подготовь списочек тех, кому про листовки планируешь сообщить, и варианты… ну, скажем, по переброске партии английских паспортов для палестинцев в Софию. Пойдет?

– Пойдет. Напряжем Артаксеркса и его людей, дело несложное.

– Но чтоб ни одного не засветить! Сумеешь отработать?

– Обижаете, Максим Владимирович. Когда мой отдел портачил?

– Пока – тьфу-тьфу – Господь миловал… Ладно, кликни там Гончарова, пусть разъяснит нам текущее положение. В части, его касающейся…

Подполковник вышел из кабинета начальника и, спустившись на первый этаж, постучал в последний слева по коридору кабинет.

– Кого там черт принес? – раздался из-за двери недовольный голос.

– Серега, давай к генералу. Слышать хочут!

– Добро. Три минуты!

И ровно через три минуты из своей «берлоги», куда он старался не допускать никого из посторонних, вышел подполковник Гончаров – начальник аналитической группы, поджарый, бритый наголо – по моде тридцатых годов – рослый мужик; в аналитики он загремел два года назад, когда случайно переусердствовал в допросе пленного французского летчика в боснийских горах. Пилот «миража» оказался хлипковат и отдал Богу душу – подполковника же Гончарова за сие самоуправство от оперативной деятельности отстранили и загнали за стол, чего он своему начальнику в глубине души так и не простил.

Тщательно закрыв дверь, он спросил деловито:

– Что зовут пред светлы очи?

Левченко развёл руками.

– Мне генерал пока не докладывает. Хочет, чтобы ты разъяснил, а что – обстановку в спальне голландской королевы или структуру финансовых потоков наших нуворишей – сам узнаешь. Пошли, сейчас тебе самому все расскажут.

Они поднялись наверх и вошли к начальнику Управления.

Генерал Калюжный сидел за своим столом, курил – в последнее время ему уже не хватало пачки в день, и его лечащий врач был этим обстоятельством крайне недоволен – и задумчиво смотрел в окно.

Левченко деликатно кашлянул.

– А, явились. Гут, проходите. – Хозяин кабинета был явно расстроен, хотя старался этого не показывать.

– Зачем вызывали, товарищ генерал? – Гончаров постарался придать своему вопросу максимально возможное безразличие и официальность.

– А вот ты сейчас нам с Левченко и евонным корешам изложишь суть балканских проблем. Так, без бумажки, сможешь, или отпустить на минутку за шпаргалкой? – генерал хитро улыбнулся.

– Шпаргалками не пользуюсь. – Ответ Гончарова был чуть-чуть более резок, чем следовало бы, и генерал это понял.

– Стало быть, зло все еще на меня держишь…

– Никак нет, товарищ генерал, по субординации не имею права!

– Права не имеешь, а все ж держишь… Ну, ясное дело! Там ты был герой, супостата громил, братьям помогал – а тут старый хрен заставляет бумажки перебирать? Так, что ли? – Калюжный пытливо уставился на подполковника.

– Думаю, на оперативной работе я был бы более полезным для дела.

– Хм… Это мы очень скоро увидим. – И, глядя, как оживился Гончаров, генерал добавил: – Очень может быть, уже даже в этом году.

В это время в кабинет вошли еще двое посетителей – в таких же, как у Левченко, неброских костюмах и однотонных галстуках, с незапоминающейся – в отличие от фрондирующего своей бликующей лысиной Гончарова – внешностью. Подполковник Румянцев и подполковник Крапивин, члены той группы, что разрабатывала проект «Обилич».

– Садитесь, господа офицеры, поудобнее. Герр оберст Гончаров доложит вкратце суть текущих событий на балканском перекрестке. – Генерал радушно обвел рукой свой кабинет.