И так он сидел до первых проблесков рассвета, чувствуя онемение и холод во всем теле. Не думая ни о чем, взирая в темноту. Гоня все мысли о вновь прожитом во сне кошмаре.
Иногда он думал, что если попытаться вспомнить сон, не ожидая, пока тот не торопливо уйдет, оставляя за собой вязкий шлейф страха, а спокойно помахать ему на прощанье руко, то он уйдет на всегда. Оставит его в покое и, наконец, прекратит терзать его мутную память. Но приходившая следом паника, заталкивала эти мысли обратно на дно старого колодца, закрытого массивной каменной плитой. «Прошлое должно оставаться в прошлом», – говорила она, и он верил, потому что только тогда, приходившая от желания вспомнить головная боль отступала.
А с приходом рассвета, испарялся и вязкий шлейф уже отступившего сна.
Но сегодня морфей требовал продолжения, настойчиво нагоняя все новые и новые волны. Он приносил с собой обрывки из прошлого, холодил тело и туманил взгляд. Обволакивая и сковывая сознание, отчаянно пытаясь рассказать…
Но Антон больше не хотел слушать. Больше не хотел видеть. И не хотел чувствовать.
Он уже ощущал тревожный звоночек, отбивающий гулким эхом в висках. Еще немного и эхо сменится звучными ударами. А за ними придет боль.
«Я вновь видел их. Тех, с кем был когда-то. Своих дру…»
Антон мгновенно выплыл из остатков своего тревожного сна, словно кто-то, наконец, переключил канал на телевизоре, и дурная программа сменилась чем-то обыденным и не столь интересным.
Было холодно.
Его постель оказалась смятой и мокрой от пота. Руки были покрыты мурашками, и он не сомневался, что на всем теле не найдется ни единого пятнышка гладкой кожи. А в груди гулко стучало сердце, словно в последней надежде выбраться из этого кошмара.
Голова раскалывалась от боли, а в ушах стоял слабый свист.
Ничего хорошего это принести не могло и в мозгу Антона зародилась единственная связная мысль, что пора бы уже подняться и оставить позади очередной кошмар о забытом детстве.
«Давно уже меня не посещали эти кошмары, – подумал он. – И если прикинуть, то с момента… – перед глазами встал моментальный снимок перевернутой машины. Изображение выглядело размытым, но одно он увидел достаточно четко – намного четче, чем ему хотелось, – это голова Кати, пробившая лобовое стекло. Он глубоко вдохнул, задержал дыхание и с силой сжал веки, отгоняя от себя картину из прошлого. Краски исчезли быстро, наступила темнота и Антон вновь открыл глаза. – Да, за последние два года этот кошмар ни разу не являлся ко мне».
– Но, многое ли ты помнишь из этих двух лет? – слабо, на выдохе, почти одними губами произнес он.
«А стоит ли вспоминать, – пронеслось в его голове. – Нет, серьезно. Почему бы прошлому не остаться в прошлом?»
Он скинул с себя одеяло и сел в кровати, спустив ноги на холодный ковер.
И все же это было то прошлое, которое он помнил, хоть и очень смутно – практически отдельные обрывки. Но оно не было забыто как его детство. И Антон знал, что стоит ему попытаться вспомнить, то, возможно, это принесет какие-нибудь плоды. Возможно, и ничего. Но, что было самым главным, он мог хоть до посинения напрягать свою память об этой поре (да что там, о всей своей жизни с того момента, как он начал жить с тетей Таней) и оставаться в полном здравии. В отличие от дней своего детства.
Он вспомнил, как в первые годы их совместной жизни, за месяц до того, как они узнали, что станут родителями, Катя ни с того ни с сего насела на него, пытаясь понять, почему он ничего не говорит о своем детстве.
– Но ведь должны же быть причины, – упорствовала она одним субботним вечером.
Они уже лежали в постели. Но отнюдь не собирались спать, лишь взяли передышку после довольно продолжительного секса.
Он лежал на спине и смотрел в потолок, а в его голове роилось множество мыслей. После затянувшейся прелюдии, он буквально через пять минут движения в ней почувствовал, что вот-вот кончит. И тогда впервые он сменил счет чисел и мысли о глупых передачах по телевизору, чтобы отсрочить эякуляцию, на продумывание начавшей формироваться в нем идеи. Сначала она показалась ему очень объемной, и он подумал о романе, но, чем больше он заострялся на сюжете, тем меньше страниц он видел в возможном описании. И когда он, наконец, осознал, что это всего лишь глупый маленький рассказ, он кончил.
Среди обилия его мыслей четко сформировалась одна: «Еще никогда я не трахался так долго и так бесполезно для себя».
И тут Катя спросила:
– Каким ты был в детстве?
– Тебя это сейчас заинтересовало? – ошарашенно спросил он.
– Мне просто интересно, почему ты такой.
– Какой?
– Закрытый.
– Что? – он повернулся к ней. Ее грудь все еще тяжело опускалась и поднималась, а в ложбинке между ключицами поблескивали капельки пота. Она смотрела на него серьезными глазами, а на лице продолжала играть счастливая улыбка, после хорошего удовлетворения. – Ты о чем?
– Возможно, ты прав, и это не самое время. Но сегодняшний секс… – Улыбка все же сошла. – Мне показалось, что тебя словно не было со мной какое-то мгновение. Как будто ты ушел… ушел в себя, что ли.
Она тут же прильнула к нему и поцеловала в губы. А когда отодвинулась, взяла его за руку и произнесла:
– Не подумай только чего плохого. Мне понравилось – это было действительно круто.
Она провела рукой по его потной груди.
– Просто, – Катя вновь взяла его ладонь в свою. – Даже не знаю, – она взглянула в его глаза, словно ища поддержки, ища ответ на не заданный пока вопрос. – Я не знаю ничего о твоем прошлом, – произнесла она. – Только твое настоящее.
– Неужели тебе этого мало? – спросил Антон, теряя всякий интерес к этому разговору. Он уже знал, что не стоит бередить то, что скрыто даже от него.
– Нет, конечно же, я люблю тебя таким, какой ты есть, – тут же ответила она. – Но иногда мне кажется, что тебе чего-то не хватает. Ты не так часто улыбаешься… – новая улыбка расцвела на ее лице. – Признаюсь, я полюбила твою вечную серьезность раньше, чем тебя самого. Но согласись – ее слишком много. Ты никого не подпускаешь к себе ближе, чем на расстояние вытянутой руки, и только я вижу, что расстояние это на самом деле размером с вселенную. И для меня до сих пор остается загадкой, как же мне удалось преодолеть твой барьер.
– Для тебя его никогда и не существовало, – произнес Антон. Он все еще надеялся, что разговор не дойдет до другого барьера.
– Мне просто захотелось узнать, что же тебя сделало таким, – она прильнула к нему, уткнувшись лицом в его грудь. – Я же рассказывала тебе о своем детстве. О первых ссадинах на коленках, когда я села на только что подаренный мне в восемь лет двухколесный велосипед. О том, как в двенадцать я рассекла лодыжку, летя под гору с этого самого велосипеда. В восемь он был для меня слишком большой, а в двенадцать слишком мал. Как меня до девятого класса потом дразнили: «Катя-карга, со шрамом нога». Как меня… – она съежилась. – … била моя мать-алкоголичка за любую провинность, когда была пьяна. А когда была трезвая, казалось, что более любящей матери не найти. Вот только, – она сжала его руку, – она все реже была трезвой и все чаще злой.
– Катя, – Антон прижал ее к себе.
– Да, ведь тебе я об этом уже много раз рассказывала. А мы и целых двух лет то вместе еще не прожили, – она усмехнулась. Но не показался ли ему этот смех истерическим хохотком. – Но я тоже хочу знать о тебе. Я люблю тебя, – она взглянула на его лицо, а в ее глазах стояла влага.
– Катя, – он покачал головой. – Было бы все так просто. Но я не помню абсолютно ничего из своего детства. Если честно, то порой мне кажется, что у меня его вовсе и не было. И потому я такой, какой я есть.
– Но ведь должны же быть причины, – упорствовала она. – Наш характер, наши стремления и мечты – все обычно уходит корнями в детство. Даже твои романы…
Антон почувствовал, как по его спине побежали мурашки, только смысла их появления он тогда так и не понял.
– … они же основаны на страхах. Твоих страхах, Антон, иначе бы они не были настолько пугающими. Но сейчас я их в тебе не вижу, а значит, они все из твоего детства.
И новая волна прошлась по спине Антона. Но в этот раз она словно ударилась о затылок, и первые, пока еще тихие, БАМ отдались в его голове.
– А твои друзья?
И в висках появилась нарастающая пульсация.
– Ты часто пишешь о великой дружбе. Причем, детской дружбе, потому что со взрослой ты не особо знаком.
«Да, у меня немного друзей, – подумал Антон. Но следом пришла более верная мысль: – У меня нет друзей».
В ушах засвистело. БАМ-БАМ, продолжало биться в голове. К горлу подкатил большой ком. БАМ-БАМ.