Затяжной конфликт. Роман

Максим без возражений выполнил приказ. У него и правда было немало дел. Приехал грузовик с продуктами, питьевой водой, куревом, палатками, шанцевым инструментом и прочим матобеспечением. Пока всё не растащили, надо было взять топоры, пилы, лопаты. А главное – выбрать палатки и спальники поновее. На всякий случай он запасся также несколькими брезентовыми полотнищами.

Между тем ополченцы продолжали собираться. Сотня Максима пополнилась еще несколькими бойцами. Вернулся Слава, привез пятерых дружинников из других сотен. Долго извинялся, что по ошибке захватил одного черного.

– Понимаешь, он без ленточки был, влез в машину, а как мы стали к полю сворачивать, спрыгнул – и поминай, как звали. Такая вот неувязка вышла. Не охотиться же за ним!

Максим поспешил успокоить друга: рассказал, что и сам по дороге помог солдату противника. Да не всё ли равно? В любом случае он бы до своих добрался, а чуть раньше или чуть позже – какая разница?

Время близилось к ночи. Пора было объявлять трудовую мобилизацию для разбивки лагеря. Дружно взялись за дело, поставили палатки на облюбованном месте. Подальше в лесу вырыли две ямы на приличном расстоянии одна от другой – примитивные сортиры: мужской и женский. Слава и Серега обошли лагерь, указали местоположение отхожих мест и передали от имени воеводы строгий наказ, которого, впрочем, не получали: соблюдать гигиену, не гадить где попало.

Уже темнело, когда прибежал Сашка с указанием от Самозванца:

– Палатки приказано ставить в лесу, за двадцать шагов от опушки. – Счет расстояний в шагах был введен как компромисс между метрами, привычными для ополченцев, и саженями, в которых мерил Отрепьев.

Максим ответил юному адъютанту, что приказ понял. Переставлять палатки он не стал. Потому что куда? В лесу форменный комариный рай. Нет уж, пусть остаются на узкой полосе поля между лесом и осинником.

Однако вскоре заявился с проверкой сам Отрепьев и устроил большой скандал.

– Вы ищете живота своего лишиться? Лыри неблаголепные, прости мя, Господи, за слова непотребные. Смерть ми есть от вас. Сказали те установлять лагерь в лесу? Тут тя первый вражий ханурик угробит к чертям вонючим, прости Господи.

– В лесу меня комарье раньше угробит, – твердо ответил Максим.

Самозванец плюнул, махнул рукой и ушел проверять соседнюю сотню. Оттуда донеслось очередное «прости Господи»: Юра, вслед за Максимом, выставил палатки на поле. Однако он оказался более сговорчив, и после недолгих пререканий его бойцы стали переносить лагерь в лес.

В сотне Максима к этому времени насчитывалось семнадцать бойцов – неплохой результат для первых суток мобилизации. По списку у него числилось пятьдесят семь человек («сотнями» подразделения назывались условно), и можно было надеяться, что в ближайшие несколько дней явится не менее половины личного состава.

Суматошный день завершился макаронами с тушенкой и крепким чаем: начали работать военно-полевые кухни. Федя затребовал себе вторую порцию, но повариха воспротивилась:

– У нас всё по справедливости, всем поровну.

Федя возмутился:

– Да какая это справедливость? Ты посмотри на себя и на меня. Ты тощая, хоть и сидишь при харчах, а во мне весу полтора центнера. Мне ж надо форму поддерживать!

Однако худосочная повариха осталась непреклонна. За добавкой Феде пришлось отправляться к Анне Михайловне. Обратно он вернулся сытым и довольным.

– Разрулили вопрос. Благодетельница распорядилась, чтобы всем желающим давали добавку без ограничений. Теперь заживем!

Федю – силача и выпивоху, этакого неуклюжего Илью Муромца, с которым вечно случались какие-нибудь недоразумения, – знала вся Дружина. Особо он прославился на строительстве земляных укреплений, когда сотне Максима предоставили банный день. Накануне нужно было натаскать побольше воды. Все честно старались, но с Федей никому было не сравниться: он вкалывал за троих. Поэтому никто не возражал, что он еще с вечера, не дожидаясь, пока вода согреется, пошел мыться. Он постоял под холодным душем, блаженно фыркая, отдуваясь, постанывая от наслаждения, и лег спать последним. Когда утром сотня радостно побежала в банную палатку, оказалось, что вся вода вытекла: уходя, Федя не закрыл кран. Что ему было высказано, того приличными словами не опишешь. Еще хорошо, что не побили: спасли искреннее раскаяние и устрашающая комплекция.

* * *

Улеглись рано, но долго не засыпали: балагурили, обсуждали завтрашние планы, выясняли, кто сколько привез спиртного. Светя фонариками, устроили, по туристскому обычаю, охоту на комаров, так что чуть не обвалили палатки. Угомонились только к середине ночи – как раз тогда, когда зуммер сообщил Максиму, что пора сменить дозорных.

Отправив своих предшественников спать, Максим со Славой заняли наблюдательный пост на краю осинника. После дневной суеты тишина ночи действовала успокоительно. Ей не мешали звуки, долетавшие из леса – редкий крик ночной птицы, стрекот сверчка, неясные шорохи. Диссонансом прозвучал отдаленный гул самолета, но он вскоре стих, и мещерская ночь снова вступила в свои права.

Под утро послышался мягкий стук копыт со стороны дороги. Слава подтолкнул Максима локтем, шепотом спросил:

– Поднимаем наших?

– Пока не надо, – тоже шепотом ответил Максим, приложил к губам манок и свистнул дроздом, предупреждая дозорных соседней сотни. Те откликнулись короткой трелью.

Из темноты донеслось: «Свои!». На фоне светлеющего неба вырисовались силуэты нескольких всадников. Тот, что ехал в центре, выделялся непомерно высоким ростом и исключительной худобой.

– Это же наш Дон Кихот! – шепнул Славка.

– Он самый, – согласился Максим. – Со своими санчо пансами.

Через пару минут уже не оставалось сомнений: прибыл миллиардер Харитонов со своей свитой. Он был главным спонсором ополчения. В его мастерских изготовлялись оружие и доспехи, он же оплачивал дружинникам вынужденные прогулы на время учений, а восставшим из мертвых – питание и проживание.

Подъехав, всадники спешились и скрылись в лесу, ведя коней в поводу. Других происшествий до утра не было.

После побудки на пост заступили следующие караульные. Ополченцы остервенело расчесывали комариные укусы. Действия репеллента, которым Максим щедро поделился с другими, не столь предусмотрительными сотниками, не хватило на всю ночь. Его собственные бойцы страдали меньше других: на поле ветерок сдувал мошкару.

Максим со Славой оправились завтракать и спать. Перед сном Максим проверил сало, которое накануне запихнул под палатку. Ночью, уходя на дежурство, он слышал в том углу подозрительный шорох. Увы, опасения оправдались: пакет оказался прогрызен, а на сале виднелись явственные отпечатки зубов – слишком мелких для антихристовых крыс и принадлежащих, вероятно, мыши-полевке. Максим ругнулся, спрятал сало в палатку и улегся на спальник, набросив сверху куртку.

Он проспал до обеда, а когда встал, то обнаружил, что с утра идут работы по налаживанию водоснабжения. Он устыдился было, что не принял в них участия, но легко успокоил совесть, вспомнив свой вклад в качестве первооткрывателя озера. Теперь туда прорубили тропу сквозь бурелом и проложили гать через болото. В самых проблемных местах настелили украденные где-то доски. К плотницким занятиям присоединился и Максим. Разжившись у Анны Михайловны гвоздями, сколотили мостки, ведущие в воду. На этом деятельность по благоустройству территории в основном закончилась.

Вечером собрали хворост, разложили на поляне костер. Набросали в него сырых веток, чтобы дым отгонял комаров. Легко было представить себе, что это обычный турпоход. Только почему-то все при оружии, а на переднем крае круглосуточно дежурят караульные. Значит, вот он какой, Армагеддон. Мирный, будничный и вовсе не грозный. Во всяком случае, пока.

* * *

Утром обнаружилось, что подлая полевка прогрызла прорезиненный пол палатки и добралась-таки до сала.

– Вот же хабалка худая! – выругался Максим, кое-как залатал палатку, а пакет с салом подвесил к ветке дерева.

Ближайшие дни он посвятил укреплению обороноспособности своих позиций. Пригодились навыки, полученные на сборах, когда возводили фортификационные сооружения. Дружина тогда провела две недели в Поволжье. Была ранняя весна, погода стояла слякотная. Земляные работы удовольствия не доставляли. На первом совещании сотников воевода изложил план командования:

– Там разместит свою рать наш супротивник. – Он указал куда-то вдаль. – А мы допрежь того возведем кругом укрепления – вот неприятель и заперт! А как станет он прорываться, так на всякой куртине побиваем будет, доколе не останется у него ни первоживущих, ни воскрешенных. И наступит ему амба.

– Отличный план, – одобрил Юра, командир седьмой сотни. – А с чего Вы решили, что Антихрист высадится именно тут?

– Почему бы нет? – ответил за воеводу один из сотников. – Начальству виднее, где высаживаться неприятелю.

– На то есть лазутчики, дабы доносить обо всех приуготовлениях вражиих, – разъяснил воевода.

– Вообще-то, Армагеддон должен состояться на горе Мегидо, в Израиле, – заметил дотошный Володя Терехин.

Воевода недовольно отмахнулся:

– Не разумеешь иносказания. Какой такой Израиль? Антихристу Русь надобна. Чтобы было, где разгуляться, и множество простаков, коих одурачить легко. Ну, кончай баки забивать. Silentium est aurum[7 - Молчание – золото (лат.).]. Укрепления строить кто будет? Нестор? Али желаете под антихристовы ядра главы подставить?

– Погоди-ка, – насторожился Юра. – У Антихриста пушки есть?

– Могут случиться, – нехотя ответил Самозванец.

– И ружья?

– Должно быть.