Пекло. Восставший из мертвых

Она плакала. Слезы действительно текли по ее вискам, пока она лежала на кровати в свете мигающих красных огней, а вокруг сновали врачи.

– Зафиксирован фокальный приступ[3 - Приступ возбуждения некого участка головного мозга, который обретает постоянную, нездоровую активность и нарушает нормальный ход всей работы головного мозга. Подобные приступы лежат в основе эпилепсии и могут характеризоваться не только судорогами, но и другими неуправляемыми циклическими действиями или галлюцинациями без потери сознания. Как именно проявится сам приступ, зависит от группы клеток, в которых он возник.] в области гипокампа[4 - Одна из структур головного мозга, отвечающая за воспоминания, если смотреть на работу человеческого мозга в упрощенной модели.], – сказал равнодушный системный голос, заставляя одного из врачей зло выругаться. Он следил за данными на мониторе. Там отображалась модель ее мозга, окрашенная в голубой и разделенная на две половины, в центре которых мерцали алые всполохи.

– Гаси, – сказал второй врач, меняя препараты, что поступали сложной пациентке в кровь.

– Минуту, – ответил первый и, нажав пару кнопок, сделал видимым на модели тонкий зеленый катетер, стоявший в одном из желудочков, а затем, нажав несколько кнопок на панели, выпустил из этого катетера тонкую игу и пустил дозу препарата, способного остановить активность.

Красная зона мгновенно потухла. Игла исчезла.

– Приступ купирован, – сообщил голос системы, такой же зловещий, как голос Зены. Его присутствие заставило Карин дернуться и закричать, но в горле не было звука, да и тело совсем не слушалось. Оно было привязано к кровати мягкими креплениями, а на голове был все тот же шлем, напоминавший то самое кресло.

Холодный пот нервными бусинами выступал у нее на лбу, а она мысленно говорила себе лишь одно:

«Я не могу проиграть. Слышишь меня, сука? Я не могу тебе проиграть!»

В ответ она слышала смех Зены.

– Ты мне уже проиграла, – говорила та сквозь смех. – Проиграла.

Она смеялась, а речь ее смешивалась с неразборчивым голосом компьютерной системы.

– Зафиксирован фокальный приступ в зоне Вернике[5 - Зона головного мозга, которая напрямую связана с пониманием человеческой речи.], – сообщила она, но Карин не понимала этих слов и снова хотела кричать. Врачи ругались, но останавливали новый приступ, понимая, что нет ровным счетом никакой разницы в сознании она или нет.

Рональд тоже это понимал. Он хмурился, глядя на медицинскую карту Карин Маер. Он не был экспертом в неврологии и психиатрии, но именно поэтому ему и дали эту карту. Люди посторонние часто находят новое решение, такое, что экспертам и в голову не пришло бы.

Именно такая мысль и посетила Рональда, но он боялся даже высказать ее. Просто реакция Карин напоминала ему поведение собственного пациента.

– Я правильно понимаю, что у нее сначала происходит выброс стрессовых гормонов, а потом начинается приступ? – спросил он, когда еще три приступа было погашено, и пациентка застыла где-то на грани беспамятства и бодрствования со стекающей по губам слюной.

– Да, – устало сообщил ему коллега, сидевший за компьютерной панелью, а второй, так и стоявший полдня у приборов, пояснил:

– У нее и так высокий уровней всех гормонов стресса. Есть признаки истощения нервной системы, но, если брать терминологию Кеннона[6 - Имеется ввиду Уолтер Брэдфорд Кеннон – психофизиолог XIX века.], она входит в реакцию «бей или беги»[7 - Термин, обозначающий состояние организма, в котором он мобилизует все свои силы для устранения некой угрозы. Он включает в себя целый комплекс физиологических реакций нервной и эндокринной систем, которые можно определить и зафиксировать.] и тут же начинается приступ. При этом все повторяется, пока организм не дойдет до состояния, когда реакция «бей или беги» не станет невозможна. Только мы-то ее восстанавливаем и, как только у организма появляются силы, все повторяется!

В конце своей речи он перешел на крик, не в силах уже часами находиться в этой палате, словно у него у самого начался приступ, в котором кусок жизни превратился в бесконечную, тошнотворную петлю без выхода.

Рональд это состояние хорошо понимал, сам еще совсем недавно пытался выйти из замкнутого круга, в который его вгонял пациент, прибывший с той же планеты.

– А вы не пытались снизить уровень ее тревоги? – спросил все же Рональд осторожно.

– Нет, мы не в состоянии назначить ей противотревожную терапию, – саркастично ответил ему коллега, едва не пнув аппарат, трубки которого заканчивались иглами, закрепленными в венах пациентки.

По этим трубкам он испробовал все возможные схемы лечения, а толку все равно не добился.

– Я не про лекарства, – спешно сказал Рональд. – Что если дать ей понять, что она не в опасности? Что если она не понимает, что именно происходит? У меня Финрер буйствовал, пока не понял по-настоящему где находится, а она… никто ж вообще толком не знает, что она пережила, – со вздохом сказал он, глядя на строку в деле пациентки: «была в плену у искусственного интеллекта с вредоносной направленностью».

– Что именно ты предлагаешь? – спросил второй врач, оторвавшийся от панели и взглянувший Рональду в глаза.

– Привести сюда Берга Даумана, – прямо сказал Рональд. – Он вроде интересовался не только состоянием Финрера, но и Маер, да и, насколько я знаю, они много лет были напарниками. Он знакомый ей человек, человек, которому она, в отличие от нас от всех, доверяет.

Врач хмыкнул, повернулся к панели и вывел на монитор еще и кривые активности, а затем уровень гормонов, чтобы снова хмыкнуть.

– Кажется, одно упоминание Берга Даумана влияет на нее успокаивающе.

– Возможно, – согласился второй врач, – но он не родственник первой линии, а значит мы не имеем права разглашать информацию о состоянии ее здоровья.

Рональд вздохнул, но ничего не сказал. Ему, конечно, хотелось возмутиться, ну или хотя бы напомнить, что совсем необязательно что-то разглашать, чтобы привести кого-нибудь и попросить сообщить, что пациент в безопасности. Он сам сделал это для Финрера руками Лотара Нарида, так почему они не могли повторить то же самое, но с другими людьми. Просто Рональд понимал, что не его это дело, да и он, по-хорошему, права не имел видеть дело ни Маер, ни Даумана. Вот и выходило, что лучше помалкивать.

– Но в этой мысли что-то есть, – сказал задумчиво первый из врачей, как ответственный за это дело. – Надо обсудить это с наблюдателем, возможно это действительно поможет.

Он не надеялся, что сами приступы исчезнут, скорее ждал, когда они станут реже, а закономерности между ними станут очевиднее, тогда и лечение обретет хоть какой-то смысл.

* * *

Получив разрешение на перемещения по госпиталю в виде официальной бумаги, высланной на браслет связи, Берг сразу вышел из палаты. Ему очень хотелось размяться, несмотря на хромоту, а ходить кругами по палате мешало странное, неуместное чувство неловкости.

Он помнил, что за ним наблюдают, и не хотел, чтобы эксперты решили, что он чокнутый, или что они там могут решить, глядя на его хождение по кругу.

Зато теперь он вышел из палаты, потянулся, спрятал руки в карманы и осмотрелся.

Коридоры были светлые, но совершенно лишенные естественного света или каких-то опознавательных знаков, только на дверях были разные цифры. Запомнив номер своей палаты, Берг пошел в первую попавшуюся сторону и вскоре оказался у автоматической двери, что сама открылась, когда он к ней приблизился.

Выйдя в большой полукруглый коридор, Берг обернулся.

«Отделение трансплантации и генной модификации» – было написано над этой дверью.

Берг на это только хмыкнул, смутно вспоминая, что здесь выращивают не просто органы для пересадки, но и изменяют их, чтобы болезнь в новом органе не развилась. Его почки были здоровы, но, по словам врачей, больше не способны полноценно выполнять свою функцию из-за множества разрывов и кровоизлияний. Правую почку и вовсе зажали гематомой так, что она перестала работать целиком. Одно Берга удивляло, что сам он ничего не почувствовал, разве что тогда давно, когда Черепахи били его ногами. Пару раз у него перехватывало дыхание и внутри, но, как ему казалось, в животе что-то словно разрывалось. Потом после освобождения болело все, но почки его никак не беспокоили, да и крови в моче не было, что, видимо, и успокоило тогда Дориана, а здесь врачи говорили, что так бывает, но не пройдет и двух лет, как он ощутит проблему.