Загадки Финикии

Некоторые исследователи делали поспешные выводы, предполагая, что финикийцы с недоверием относились к слову, запечатленному в письменных знаках… и не оставили после себя никаких литературных произведений. Они были обывателями, грубыми дельцами, капиталистами и не питали никакой склонности к словесному искусству.

В 1836 году немецкий теолог Фридрих Вагенфельд попытался развеять предубеждение, сложившееся о древних жителях Ливана. Он издал сочинения финикийского историка Санхунйатона, о которым знали лишь по скудным упоминаниям у позднеантичных авторов.

В «Истории» Санхунйатона якобы собрано все, что было известно о финикийском народе в эпоху Троянской войны, то есть в середине ХIII века до нашей эры. Появление из тьмы веков, как Deus ex machine, неведомого летописца вызвало волнение среди профессоров древней истории. Внимание к его трудам и доверие к ним подогревались еще и тем, что имя Санхунйатона уже было известно по трудам церковного писателя и епископа Евсевия, жившего в IV веке в Кесарии (Палестина). Теперь пришел черед говорить самому Санхунйатону.

Интерес к открытию Вагенфельда был так велик, что о нем заговорили в газетах. Какое-то время древними финикийцами – народом иной цивилизации – увлекались так же рьяно, как четверть века назад – инопланетянами. Отголоски той моды – роман Гюс-тава Флобера «Саламбо» (1862), посвященный финикийскому Карфагену («Восточная сказка навевает на меня порывами, овевая смутным ароматом, от которого ширится душа», – признавался Флобер), и повесть немецкого прозаика Вильгельма Раабе «Абу Тельфан» (1867), герой которого, заперев дверь, украдкой листает «книгу тайн» – сочинения Санхунйатона.

Однако в разгар увлечения финикийскими древностями произошло неожиданное – раскрылся подлог. Немецкий историк и теолог Фридрих Карл Моверс доказал, что манускрипт Санхунйа-тона – это от первой до последней строчки фальшивка. Вагенфельд был разоблачен. «Первооткрыватель финикийских древностей» закончил жизнь редактором бульварной газеты и пьяницей. «Ученый, который сочинил на отличном греческом языке восточную историю, приписанную им фиктивному Санхунйатону, мог бы легко и с меньшими издержками приобрести репутацию солидного эллиниста» (пер. Е.М.Лысенко), – удивлялся французский историк Марк Блок.

Между тем мода на Финикию прошла, а надежда отыскать подлинные документы, относящиеся к ее истории Финикии, почти угасла. В настоящее время ученые считают, что подлинник «Истории» Санхунйатона уже никогда не будет найден и нам остается, как прежде, черпать все сведения о финикийцах – этом исчезнувшем народе – лишь из еврейских и греческих источников. Их скрупулезным изучением и занимались ученые.

Уже в 1841 году Фридрих Карл Моверс опубликовал первую книгу своего четырехтомного труда «Финикийцы». В нем он собрал из сочинений античных и библейских авторов все, что сообщалось о Финикии, а также истолковал приведенные цитаты. С этого времени началось строго научное изучение этой страны и ее культуры.

Особый интерес вызывали упомянутые отрывки из Евсевия. В 1858 году, незадолго до своей ливанской экспедиции, Эрнест Ренан, размышляя об их подлинности, восклицал: «Немного проблем в области семитологии и древней истории вообще имеют больше важности, чем этот вопрос».

В 1903 году тогда еще приват-доцент Санкт-Петербургского университета Б.А. Тураев собрал и перевел на русский язык все известные отрывки из грекоязычных авторов, в которых цитировались финикийские писатели, и издал книгу под названием «Остатки финикийской литературы». Тексты он снабдил обширными комментариями (в одном случае комментарий в три раза превышает оригинальный текст). Книга Б.А. Тураева отчасти не потеряла своей научной ценности по сей день. Несколько лет назад его сочинения были переизданы, хотя теперь сами требуют определенного научного комментария. Ведь исследования Финикии за минувшее столетие продвинулись далеко вперед.

После открытия угаритских записей, выполненных жившим в ХIV веке до нашей эры писцом Илимильку, никто уже не сомневается в том, что в ХII или ХI веке до нашей эры в Беруте жил финикиец по имени Санхунйатон, который изложил верования финикийского народа и основные вехи его истории. Очевидно, его сочинение хранилось в главном храме этого города и считалось «словом божьим» – приписывалось непосредственно богу-изобретателю письма Таавту. Нечто подобное могло существовать и в других финикийских городах.

Однако до нас не дошло ни одного произведения Санхунйа-тона, хотя он был писателем известным и разносторонним. Сан-хунйатон «был человеком великой учености и тщательности, желая всячески знать начало всего, от которого произошло все» (пер. Б.А. Тураева) – так отзывался о нем Филон Библский – грекоя-зычный писатель I – II веков нашей эры.

О самом Филоне также мало что известно. Мы даже не знаем, был ли он греком, проживавшим в Библе, или финикийцем, писавшим по-гречески. Он написал десятки книг, в том числе «Финикийскую историю» в девяти (или восьми) книгах. Однако они, очевидно, не пользовались особой популярностью. До нас дошли только разрозненные цитаты из первого тома «Истории», повествовавшего о мифологии финикийцев.

Они сохранились лишь в сочинении Евсевия Кесарийского «Приготовление к Евангелию», обличавшего пагубность языческой веры. Цитируя Филона, Евсевий, «отец церковной истории», пытался показать читателю мерзостность и безбожность язычества. Его задача облегчалась тем, что сам Филон видел в богах обожествленных людей. Филон даже предуведомлял своих читателей, «что наиболее древние из варваров, особенно финикийцы и египтяне… считали величайшими богами тех, которые изобрели что-либо необходимое для жизни или как-нибудь облагодетельствовали народы».

Можно л ишь предпол агать, что «История», н апи санн ая Фил он ом, напоминала исторические труды египтянина Манефона, вавилонянина Бероса или же «Иудейские древности» Иосифа Флавия.

В основе «Финикийской истории» Филона лежали сочинения Санхунйатона. Он обратился к ним, «движимый горячим желанием знать историю финикийцев». Греческие же источники, считал Филон, «противоречивы и составлены… скорее в виде полемики, чем правды». Долгое время в науке считалось, что Филон выдумал Сан-хунйатона, чтобы придать своему сочинению больший авторитет. Однако теперь это мнение отвергнуто.

В существовании исторической традиции у финикийцев уже нет сомнений. Все народы стремятся сохранить память о каких-то важных событиях. Финикийцы не отличались в этом от других.

Уже к началу ХХ века ученые, опираясь на накопленный опыт изучения древневосточных культур, уверенно признавали, что у финикийцев имелись свои летописи. «Хроники финикиян велись в городах при храмах, а может быть при дворах, – писал Б.А. Тура-ев, – местами это простые списки царей с годами, местами – повествования о событиях. Вероятно, оригинал имел характер повествовательный в стиле вавилонской хроники и Книги Царств… В основу их положен так называемый религиозный прагматизм – освещение исторических фактов с точки зрения верности религии. Подобное же направление существовало в эти поздние эпохи и в других восточных литературах».

Так, в древнееврейском обществе на основе подобных священных преданий впоследствии была составлена Библия. Начало изложения финикийской истории по Санхунйатону также напоминает первые строки Библии: «Началом всего был Воздух, мрачный и подобный ветру, или дуновение мрачного воздуха, и мутный мрачный Хаос; они были безграничны, и в продолжение многих веков не имели конца» (пер. Б.А. Тураева).

Очевидно, у финикийцев существовало своего рода священное писание – собрание мифов и исторических преданий. Его записывали псевдоиероглифами – тайнописью, доступной лишь посвященным, и хранили в специальной комнате в храме. Это писание включало те же разделы, что и Ветхий Завет: собрание мифов («Бытие»), исторические хроники, речи пророков. «И иудейско-из-раильская, и финикийская словесность развивались в рамках общей литературной системы и, несомненно, общего литературного процесса», – подчеркивал Ю.Б. Циркин.

Вообще говоря, в последние десятилетия постоянно возникает вопрос о влиянии финикийской литературы на Книгу книг – Библию. Мы уже не раз подчеркивали культурное превосходство финикийцев на рубеже I тысячелетия до нашей эры над израильскими племенами, захватившими Ханаан. Последние, в частности, усвоили финикийский линейный алфавит. «Но это значит, – делал вывод И.Ш. Шифман на страницах книги «Ветхий Завет и его мир», – что в Иудее и Израиле имела хождение и читалась финикийская литература. Многие особенности ветхозаветного стиля – лаконичность, точность, отсутствие внешней орнаментировки и экспрессии – сложились, по всей видимости, под влиянием финикийской прозы, какою она предстает перед нами из составленных на финикийском языке надписей исторического содержания».

К сожалению, собственно исторические части книги Санхунйа-тона не сохранились. Некоторые представления о тирских летописях дают лишь выписки, сделанные Иосифом Флавием, правда, не из них, а из цитировавших их эллинистических писателей – Менандра Эфесского и Дия, живших около II века до нашей эры и писавших на греческом языке. В сохранившихся отрывках идет речь о царствовании Хирама и мятеже Элулая. Кроме того, приводятся списки царей, наследовавших Хираму, и списки судей, правивших Тиром незадолго до прихода персов.

Итак, фальшивое и подлинное разделено. Сейчас ученые больше спорят о том, когда именно жил Санхунйатон. В сохранившихся цитатах самого финикийского историка есть некоторые подсказки. Так, он упоминает железо и способы его обработки, появившиеся лишь в конце II тысячелетия до нашей эры: «От них произошли два брата, которые открыли железо и изобрели его обработку… Крон приготовил из железа серп и копье» (I, 11, 18). В другом месте он говорит о царствовании одного из финикийских богов над Африкой, Сицилией и западными землями. А это было возможно только после первого этапа финикийской колонизации.

Немецкий историк Отто Айсфельдт отмечал, что имя Санхунй-атона, как и имя угаритского писца Илимильку, по праву могло бы находиться в известном библейском списке мудрецов: «И была мудрость Соломона выше мудрости всех сынов востока и всей мудрости Египтян. Он был мудрее всех людей, мудрее и Ефана Езрахитянина, и Емана, и Халкола, и Дарды, сыновей Махола» (3 Цар. 4,30 – 31).

Сочинения Санхунйатона содержали историю финикийского народа и излагали его верования. В первой книге говорилось о происхождении мира и богов, о борьбе различных поколений богов, а во второй книге – о деяниях «молодых богов».

В Финикии – стране, раздробленной на множество городов-государств, так и не сложилось единой мифологии. Существовало несколько ее версий. Все финикийцы почитали одних и тех же богов, хотя в разных городах бытовали различные рассказы о них. Как полагают современные историки, Санхунйатон придерживался библской, тирской и отчасти берутской традиций.

В то же время финикийцы всегда ощущали свое этническое единство. Поэтому история всей Финикии не могла не появиться у этого народа. Вероятно, Санхунйатон переходил к изложению земной истории в своей третьей книге. Его труд мог напоминать произведения греческих логографов – например, жившего в VI веке до нашей эры Гекатея, – соединявших описание мифической древности с конкретной земной историей и доводивших ее вплоть до современности.

Еще меньше мы знаем о другом финикийском авторе доэлли-нистической эпохи: его звали Мох, или Малх. Его имя упоминает Иосиф Флавий; на него ссылается философ Дамаский, «последний официальный представитель языческой науки» (Б.А. Тураев). Мох был известен античному читателю как философ, мудрец и автор космогоний. По словам греческого философа Секста Эмпирика, учение об атомах, из которых состоит все сущее, создано задолго до Демокрита, которого мы считаем его основоположником, и подлинным творцом атомистической теории был финикиец Мох.

Вероятнее всего, Мох тоже написал историю, в которой сначала изложил сидонскую версию возникновения мира, затем рассказал о богах и, наконец, остановился на событиях земной истории. По Стра-бону, Мох жил до Троянской войны, однако это означает лишь, что он жил очень давно. Труды Санхунйатона и Моха позволяют говорить о наличии в Финикии своей оригинальной историографии.

У финикийцев существовала также довольно обширная и разнообразная философская литература. Диоген Лаэртский в своей книге «О жизни, учениях и изречениях знаменитых философов» упоминает некоторых финикийских писателей. Среди них – стоик Боэф, автор книг «О судьбе» и «О природе», называвший сущностью бога круг неподвижных звезд; Антипатр Тирский, автор книги «О мире», считавший, что весь мир есть живое существо, и стоик Аполлоний Тирский.

Наконец, уроженцем кипрского города Кития, где проживали финикийцы, был основатель стоической школы – Зенон. По легенде, в тридцать лет он «плыл из Финикии в Пирей с грузом пурпура и потерпел кораблекрушение» (пер.М.Л. Гаспарова). Добравшись до Афин, он решительно переменил жизнь и стал, несмотря на насмешки (его звали «финикийчиком»), учиться философии. Впоследствии он говорил: «Как хорошо, что Удача сама толкает нас в философию!»

Со временем афиняне полюбили Зенона и оказали ему почет. «Они даже вручили ему ключ от городских стен и удостоили его золотого венка и медной статуи». Соотечественники тоже почитали его – и в Китии, и в Сидоне.

Жил он просто и не по-эллински бережливо. Любил ученые споры, склонен был к тонким рассуждениям. «Чтобы овладеть науками, – говорил он, – самое нежелательное – это самомнение, а самое надобное – это время». Нужно приучить ум к извлечению пользы. «Кто умеет хорошо выслушать совет и воспользоваться им, более достоин похвалы, чем тот, кто все соображает сам». Был он закален и неприхотлив, пищу ел сырую, а плащ носил тонкий. Диоген Лаэртский приводит следующие стихи о нем:

Ни ледяная зима, ни льющийся дождь бесконечный
Не укрощают его, ни зной, ни жало болезней,
Ни многолюдные праздники духа его не расслабят:
Ночью и днем прилежит он душой к обретению знанья.

Среди поэтов, родившихся в Финикии, нельзя не вспомнить Ан-типатра Сидонского (170 – 100 гг. до н.э.), писавшего на греческом языке. От него сохранилось около ста эпиграмм. Он считается основателем так называемой «финикийской школы» грекоязычных поэтов. К ней причисляют живших в I веке до нашей эры Мелеагра и Филодема – уроженцев сирийской Гадары. Мелеагр долгое время жил в Тире, в то же время всегда ощущая себя «гражданином мира», что «вскормлен божественным Тиром и почвой священной Гадары» (пер. Л.В. Блуменау).

К сожалению, финикийская литература погибла почти вся целиком.

4.3. Полцарства за капельку сока!

Мы познакомились с финикийцами-купцами, финикийцами-философами, финикийцами-историками, но они были еще и мастерами на все руки. Достаточно лишь назвать «пурпур» и «стекло» – два прославленных товара древности, которыми была знаменита Финикия. Пусть в их изобретении участвовали умельцы других городов и стран, для античного человека оба эти товара были финикийскими. Действительно, в городах Финикии было налажено широкое производство того и другого, а местные мастера внесли в технологию важные новшества.

По легенде, финикийцы первыми открыли пурпур – чудесную краску, напоминавшую пламя. Не обошлось тут без помощи богов. Сам бог Мель-карт в сопровождении нимфы Тир прогуливался по берегу моря. Его собака случайно разгрызла валявшуюся на берегу раковину мурекса, и тут же ее морда стала пурпурно-кровавой. Удивленная необычной яркостью цвета, нимфа попросила бога подарить ей ту же краску для платья. Мелькарт не мог отказать своей возлюбленной и начал собирать для нее раковины. Одежда нимфы тоже стала удивительно красивой.

Отныне, говорит предание, люди добывали со дна моря эти чудесные раковины и раскладывали их на берегу. На солнце моллюски гнили, а раковины раскрывались. В каждой из них оставалась капелька сока – всего одна капля очень дорогой краски.

Пурпур – это естественный краситель, добываемый из трех видов морских улиток. Он выделяется железами этих животных. Улитка мурекс трункулюс выделяет красный пурпур, а улитки мурекс бран-дарис и пурпура хемастома – фиолетовый пурпур. На пляжах Сайды можно и сегодня найти подобных улиток. Местные мальчишки готовы за бесценок показать иностранцам, как с их помощью окрасить шерстяную ткань в пурпурный цвет.

Улитка мурекс трункулюс выделяет красный пурпур

Промышленный способ получения пурпура, не в пример преданию и советам мальчишек, был сложен. Его описание можно найти в «Естественной истории» Плиния Старшего. Сперва требовалось наловить достаточное количество морских моллюсков. Ловили их на мясную приманку с помощью снастей, напоминавших верши. Раковины пойманных моллюсков вскрывали, извлекая оттуда их тельца. Они содержат желтоватый секрет – из него и приготавливают краситель. Чтобы добыть этот сок, тельца моллюсков давили в каменных ступах. В полученную смесь добавляли соль в качестве консерванта. Три дня смесь отстаивалась. Потом ее десять дней вываривали на медленном огне в металлических котлах. Наконец, краситель готов; он выглядел желтоватым, но ткани, окрашенные им, после сушки на солнце приобретали характерную пурпурную окраску. Цвет менялся под воздействием солнечных лучей.

Искусные финикийские мастера, варьируя способы обработки красителя и его состав, а также прибегая к повторному окрашиванию тканей, получали самые разные оттенки. Овечью шерсть красили до того, как приготавливали из нее пряжу. Окрашивали и привозные ткани – египетское полотно, а позднее китайский шелк.

Цвет пурпура, по словам римского архитектора и инженера Вит-рувия, зависел от того, в какой части Средиземного моря была поймана пурпурная раковина. Так, у берегов Галлии и Понта (часть побережья Малой Азии) пурпур – черный (или темный), в северозападной части моря – синеватый, на востоке и западе – фиолетовый, на юге – красный.

В Финикии производство пурпура процветало. Правда, первыми научились окрашивать ткани в пурпур все-таки жители Угари-та – города, где ханаанеи жили вперемежку с амореями и хурри-тами. Позднее секрет пурпура узнали жители Тира. Возможно, им выдали его «народы моря», разграбившие разрушенный Угарит и его окрестности около 1200 года до нашей эры.

В начале I тысячелетия до нашей эры главными центрами пурпурной промышленности стали Тир и Сидон. Изготовление пурпура являлось самым прибыльным промыслом Финикии. Особой популярностью во всем Средиземноморье пользовались ткани из Тира. «Тирийский пурпур считается безусловно самым красивым из всех, – писал Страбон. – Ловля раковин багрянки производится поблизости, и все прочее, что необходимо для крашения, легко доступно». Размах древнего производства выдают его сохранившиеся отходы.

Так, в окрестностях Сайды в 1864 году была найдена огромная груда раковин, оставшихся от пурпуроносных моллюсков. Эта рукотворная стена простиралась на 120 метров; ее высота достигала восьми метров! По оценкам исследователей, здесь содержится свыше 200 тысяч кубических метров раковин.

Впоследствии финикийские мореплаватели специально пускались на поиски в Средиземном море новых отмелей, где водились эти моллюски. В принципе добыча пурпура никогда не была монополией финикийских городов. В Риме перерабатывалось такое множество раковин, писал немецкий зоолог Альфред Брем, что из них постепенно накопилась целая гора, названная Монте-Тестацео.