Серёжка

Амалия думала не долго. Когда она приходила к Вере, ей было хорошо и спокойно, и, взвесив все за и против, Амалия в ближайший сентябрь вышла в интернат классным воспитателем. Только это было сильно раньше того, как в интернате появилась Берта – рыжая девчонка с голубыми глазами. Или зелёными. Они меняли цвет в зависимости от времени суток, от освещения и даже от настроения.

Между сентябрём Амалии и сентябрём Берты прошло семь лет. Тяжёлых и лёгких одновременно.

***

Амалия никогда не загадывала наперёд. Мечтала много, а загадывать и планировать она отучила себя после того, как поняла, что детей у неё не будет. Когда она осталась совсем одна, был период, что на ней не осталось даже лица: серое облако в чёрных одеждах с кругами под глазами и впалыми щеками. Но интернат быстро вывел её из этого состояния и вернул к жизни. В гардеробе Амалии снова появились голубые блузки и рубашки, светлые платья и плиссированные юбки, которые волшебным образом превращали её из «школьной училки» в нормальную женщину. Эта была интересная трансформация. Неожиданная и непредсказуемая даже. Амалия боялась «тяжёлой атмосферы» интерната, а на деле оказалось, что эта атмосфера для неё стала живительной.

Дети были разные. Истории разные. У них у всех было только одно общее – отсутствие родителей, а в остальном совершенно обычные дети. Все они, несмотря на внутреннее одиночество, были позитивными, благодарными, живыми и требующими к себе внимания и любви. Любой.

Никогда раньше Амалия не сталкивалась с таким разношёрстным клубком чувств. Ребята наполняли её энергией жизни, но и требовали, казалось, ещё больше. Чистые и честные детские эмоции творили чудеса, и Амалия с каждым днём как будто возвращалась к жизни. Голос её становился глубже и спокойнее, всё реже она вспоминала обиду на свою жизнь и на себя, а чувство вины за несостоявшуюся семью, которое раньше было её верным спутником, как будто растворялось в детском смехе. Как холодная горная река с сильным течением отличается от грязной заболоченной лесной речки, так и Амалия в интернате отличалась от прошлой Амалии в обычной школе. Здесь она быстро превратилась в сильную, красивую молодую женщину, которая больше не обманывала себя, а просто жила настоящим.

По жизни Ама была добрым, строгим, но справедливым, в том числе и к себе, человеком. Дети это всегда считывали мгновенно. И если городские школьники пытались манипулировать добротой и справедливостью, то здесь, в интернате, Амалию почти сразу превратили в «новогоднюю ёлку»: ребята на ней висли в прямом и переносном смысле и в любой непонятной ситуации бежали только к Амалии Сергеевне. Ей было сложно, что и говорить, но, наскучавшись по искреннему живому общению, она смогла стать для детей из своей группы №5 учителем и другом одновременно. Амалия всегда разговаривала с ними, как взрослый со взрослыми, она прекрасно понимала, что здесь, в интернате, где все чувства обострены, есть только один путь – быть честной с ребятами и с собой.

В интернате у Амалии сразу появилось несколько добрых прозвищ, хотя их и прозвищами-то называть язык не поворачивается, одно только «Амочка-мамочка» чего стоит.

– Амалия, прошу, береги себя, – Вера стала доброй подругой Амалии, и они часто болтали по вечерам после рабочего дня, когда педсостав интерната расходился по домам. – Мне кажется, ты слишком близка с ребятами.

– И что в этом плохого?

– Да нет, в общем-то, ничего плохого, – Вера словно начала оправдываться, услышав решительность в вопросе Амалии. – Просто этим добрым вампирёнышам любви, внимания и личного общения всегда будет мало, и со временем они могут перестать воспринимать тебя как учителя.

– Как ты себе это представляешь? – искреннее удивление Амалии без дополнительных объяснений сообщало Вере о беспочвенности опасений. – Я столько лет мечтала о детской любви, о своей любви к детям, а тут, когда восемнадцать взрослеющих ребят так тепло и искренне меня приняли, я, по-твоему, должна включить строгую тётю?

– Амалия, ну не передёргивай, ты же знаешь, о чём я.

– Я не передёргиваю. У меня тоже было такое теоретическое желание, когда я сюда шла. Но я вижу их глаза каждый день, и я не могу себе позволить надевать маску! Я не имею права прятать от ребят своё лицо! Им и так нелегко, так зачем мне усугублять ситуацию и держать их на расстоянии вытянутой руки, когда я могу просто дать руку?

По щеке Веры текла слеза, и, несмотря на плотно сжатые губы, Вероника Юрьевна – директор со стажем – улыбалась. Каждое слово, сказанное Амалией, было правдой.

***

Амалия Сергеевна работала дольше других воспитателей, и когда все в 18:00 уходили домой, для её группы только начиналось самое интересное. Они вместе придумывали что-то новое: то резные аппликации, то плетение верёвочек и макраме, то гонки на машинках из стирательных резинок, то совместное сочинение сказок.

Продлёнка. Амалия так и называла вечерние занятия с ребятами. Эта продлёнка была в радость в первую очередь для неё, потому что больше всего на свете она не любила проводить вечера в одиночестве перед телевизором.

В группе №5 по вечерам жизнь кипела как никогда. Усталость? Нет, здесь про такое не слышали. Было ощущение, что Амалия вместе с ребятами открыла какую-то волшебную форточку, откуда сыпались самые интересные идеи. У Амалии на столе специально для этого стояла толстенная папка, где были собраны, казалось, все на свете весёлые игры и творческие безумства.

– Что сегодня, Амалия Сергеевна? – спрашивал дежурный по группе, готовый организовать ребят на любые подвиги. – Столы будем расставлять или на полу будем валяться?

– Называй номер страницы – и узнаешь, – смеялась Амалия, открывая свою волшебную вечернюю книгу.

Время до девяти пролетало быстро, и домой Амалия уходила, дождавшись, когда в группу придёт ночная нянька. Вот уж чего-чего, а укладывать детей спать воспитатель группы №5 Амалия Сергеевна никогда не оставалась. Как будто боялась чего-то.

***

Серёжка был чуть младше Берты.

– Будь моей сестрой, – сказал он Берте спустя два дня после того, как поступил в группу.

Берта не нашлась что ответить, учитывая, что за все два дня новый мальчик не издал ни звука. Он делал то же, что и все: ел, спал, гулял, ходил на занятия, но при этом не говорил ни слова.

– Будь моей сестрой, – настойчиво повторил он. В его голосе не было ни одной капли сомнения, стеснения, страха или ещё чего-то.

– Но у меня никогда не было брата, – удивлённо ответила Берта, – я не умею быть сестрой.

– У меня тоже никогда не было сестры, поэтому я тебя и прошу. Я Мяготин Сергей Викторович, мне семь лет, мне нужен надёжный человек, поэтому будь моей сестрой.

Берта смотрела на него и ровным счётом ничего не понимала. С одной стороны, она была удивлена, с другой стороны, она противилась такому неожиданному напору со стороны незнакомого мальчишки. И в это же самое время она поняла, что никто с ней так чётко ещё не разговаривал. Без воды и капризов, без длинных слов и уговоров. Он просто говорил то, что хочет, в этом не было сомнений. И она каким-то своим внутренним чутьём понимала, что нужно отвечать так же быстро и так же уверенно. Если она скажет нет, уговоров не будет.

– Ну, хорошо, давай попробуем. А почему ты выбрал меня?

– Нечего тут пробовать. Если договорились, значит, договорились. Договорились?

– Договорились. Почему я?

– Потому что ты рыжая, по науке это правильно.

Берта собралась было обидеться, потому что это дурацкое «потому что ты рыжая» прилетало ей при любой непонятной или странной ситуации. Но в этот раз обижаться не захотелось, как будто впервые в жизни за этой фразой стояло что-то большее, чем просто присказка.

– Ты – рыжая, – продолжал Серёжка, – а мы с мамой читали статью, где было написано, что рыжие люди, хоть и считаются самыми неуравновешенными и эмоциональными, зато они генетически не умеют врать.

– Я умею врать, – попробовала сопротивляться Берта.

– Это ерунда. Это не врать. Сказать глупость или ещё там чего – это не врать.

– А что врать?

– Сказать, что приедешь, и никогда не приехать, – сказал Серёжка так же уверенно, но глаза его стали как будто прозрачными; Берта даже подумала, что он может заплакать, но он не заплакал. – Я два дня внимательно смотрел на всех и на тебя, ты самая честная и самая добрая, ты мне нравишься, поэтому я решил, что ты будешь мне хорошей сестрой.

– А вдруг я не хочу? – выпалила Берта и удивилась, что Серёжка только что вроде дал слабины, чуть не заревел, а голос вообще не дрогнул, и вообще… не заревел.

– Ну если бы не хотела, ты бы не согласилась?

– Сейчас согласилась, потом рассоглашусь!

– Не рассогласишься. Мы, может быть, с тобой будем спорить и ругаться, это нормально, не бойся. Но если мы как брат и сестра, то всё равно будем мириться и защищать друг друга.

– Я должна буду защищать тебя? Я же девочка!

– Ну, по-своему, по-девчачьи, когда силой ничего не решишь. Мне будет сложнее, ты вон какая красивая, но я справлюсь.

– Сколько тебе лет?

– Я уже говорил. Мне семь лет. Я Мяготин Сергей Викторович, если ты не запомнила, – интонация была у него совсем не детская, но раздражения в голосе не было. Казалось, он готов это повторять снова и снова, как какую-то собственную мантру.

– Как тебя не запомнить? – ответила Берта с девичьим кокетством и очень по-доброму. Как будто хотела сказать в конце: «Горе ты моё луковое», но почему-то не сказала.

В этот момент им обоим стало легче.