Непримиримые 3

– Блин… – чуть отшатываюсь к спинке дивана, пытаясь быстрее сообразить, где я и что происходит. – И-Игнат?..

Парень, уткнувшись лицом в руки, сложенные на коленях, сидит на полу прямо около меня, точнее прислонившись плечом к дивану возле моей подушки.

– Ир, – просительно бормочет чуть слышно, – пойдём наверх. Я… не могу без тебя спать.

– Селивёрстов, ты… блина, – трясу сонно головой, пытаясь собрать вялые мысли в нечто чёткое. – А как раньше спал?

– Нормально, а теперь не спится. Привык…

– Что? Да мы только две ночи вместе проспали! Какая к чёрту привычка?

– Не знаю, – бурчит Игнат в никуда, продолжая скрывать лицо в скрещённых на коленях руках. – Но мне с тобой хорошо спится. Пойдём…

– Неа, мне и тут отлично, – отворачиваюсь.

Что с ним происходит? Чокнулся?

Чёрт, а может, принял чего опасного?

– Ирк, я не шучу, вернись в комнату, – голос ровный, тихий, вкрадчивый. – А не то я тебя насильно поволоку.

– Псих… – без злости, скорее забавляясь.

– Мгм, – не отрицает и это настораживает, – но обещаю себя вести прилично. Не приставать… с неудобными вопросами.

Кошусь. Шутит или нет?

Блин, а ведь подкупает примирительная манера общения. Не хамит, не рычит. Просит. О, как… Видать, и впрямь фигово ему. Да и мне тоже… спать на узком, коротком диванчике… не сахар.

– Что, без одеяла плохо? – подмечаю язвительно.

– Холодно, – соглашается вяло.

– Или темноты боишься? – ложусь на бок, рукой подпираю щёку, сердито глядя на парня.

– Типа того, – ворчит Игнат. – Пойдём, а… – наконец поднимает голову, но на меня не смотрит – перед собой… в никуда.

– Сказку рассказывать, петь колыбельную или укачивать не собираюсь, даже не умоляй, – отрезаю нарочито строго.

– Пойдёт, – Селивёрстов поднимается на ноги, дружески протягивает ладонь. Несколько секунд гляжу, а когда моя оказывается в его, «капкан» сжимается крепе: – А одеялко приткнёшь?..

– Если только роже твоей, чтобы доступ кислорода перекрыть, – соглашаюсь лениво. Селивёрстов осторожно дёргает меня на себя, помогая встать. Я ему благодарна, сама бы с трудом и со скрипом – тело затекло.

– Злая ты, даже не знаю, как с тобой живу… – сокрушается дурашливо, смущая близостью. – Ладонями в грудь толкаю на шаг от себя, отвоёвывая лишнее пространство.

– Не живи… где выход – знаешь! – Прежде чем двинуться, не сдерживаю блаженного стона: – О, мои косточки. – Закрыв глаза, потягиваюсь – всё тело жутко болит из-за неудобного сна. – Даже не вздумай руки распускать и… – запинаюсь, не зная, как сказать, что боюсь его приставаний, а что ещё больше – своей реакции на них. – И п?сать, закрывая дверь! – выпаливаю какую-то хрень, лишь бы не спалиться, что меня одолевают другие, более развязные мысли.

Игнат тяжко вздыхает и опять кивает:

– Как скажешь.

Накидываю одеяло, кутаюсь. Иду по лестнице, сосед плетётся позади:

– А к груди прижмёшь? – реплика задумчивая, с робким ожиданием чуда.

Застываю на месте. Зря поддалась на уловку. Не собирается парень меняться.

– Да шучу я, – качает головой Игнат, подталкивая меня наверх.

Уже в комнате хмурюсь. Подушки и игрушки разбросаны, постель вся измята.

– Не спалось, – безлико констатирует сосед.

Ничего не говорю. Иду к ближайшей подушке. Поднимаю. Возле тумбочки сгружаю всё на пол и перестилаю постель. Селивёрстов помогает заправить простынь. Забрасывает наверх подушку, которую поднимает с пола возле балкона, и ложится, как только я ныряю под одеяло со своей стороны.

– Спокойной ночи, – бурчу через плечо, не поворачиваясь к парню. Не хочу… Боюсь!

– Спокойной, – бормочет Игнат.

Лежу без сна, прислушиваясь к мирному сопению Селивёрстова, а сама не могу сомкнуть глаз – мне сложно, томно, удушливо. Зря вернулась… Тяжко мне.

Но я ведь молодец! Я ведь сильная… до сих пор не поддалась магнетизму Игната. Не сдала позиций. Не показала слабости! Ух, горжусь собой… аж до отвращения и сладкой истомы внизу живота.

Что ж так муторно-то? У-у-у…

Мучаюсь долго, но меня всё же утягивает в сон.

***

Ещё до конца не вынырнув из сна, спиной лащусь к теплу, щекой трусь о… Обо что?

Начинаю понимать, что-то не так. Промаргиваюсь, сосредоточиваясь на руке… не моей, но под моей головой. Крепкой, мускулистой, чуть волосатой.

– Тш-ш-ш, Ирк, лучше не двигайся, а то я за себя не ручаюсь, – шелестит на ухо Игнат, беззастенчиво прижимаясь к моей спине и упираясь к заду чем-то донельзя твёрдым. Голос подрагивает, прерывается шумным дыханием.

По телу бегут мурашки, волосы от странности происходящего становятся дыбом, глаза медленно, но верно расширяются от ужаса.

– Т-твоя р-рука, – заикаюсь, боясь собственных ощущений, – на мне… по мне…

– Прости, ей на тебе лучше, – нежно винится Игнат.

– Ты же обещал… при себе держать! – нелепый писк с заминками.

– Одну до сих пор держу, – гордо уверяет с хрипотцой в голосе Селивёрстов, – а вот вторая… боюсь, я потерял над ней контроль.

Мне становится дурственно-сладко. Да что ж такое?!. Я, словно масло, плавлюсь на жарких углях.

– У-убери, а, – жалобно и совершенно невнятно.