Превратись. Первая книга

Если она не поторопится, они её заметят, и тогда последуют комментарии. Пустяки, конечно, но одно только предположение её взбесило и заставило приподняться в воде.

Возле первой, меньшей из скал она столкнулась с ними. Течение вынесло её неподалёку от лодки.

Дружелюбные рожи мелькнули смутно, как в пиратском рулоне, которыми брезгует КЭ.

– Смотри-ка. – Сказал тот, что имел рожу больше и расплывчатей.

Другой подхватил:

– Смотри, какие тут водоплавающие птички.

Это множественное число вывело её из себя. (Так она, спустя час, оправдывалась перед собой.)

Потом она оправдывалась, что преследовать акул, когда они хотят побыть в одиночестве, – нехорошо. Словом, чистейшей воды неврастения.

Веселящийся рот бедного толстого дурака в лодке напомнил ей подсознательно о собственных челюстях. Семиметровая линия голубой глади зашевелилась. Вынырнуло желто-бурое тело с плавником из мирной блёклой воды бухточки. Лодка от мистически необъяснимого толчка перевернулась.

– Акула! – Крикнул один.

Оба вслед за классическим воплем и падением, заколотили ногами и руками по совершенно спокойной великолепной воде.

Та, которую помянули, устыдилась.

Поплыла, забыв в мгновение ока об этих никчёмных бедолагах и обо всём. Это вам не ванна. Да, дорогая мама. Поплыла спокойно и величественно, с огромным удовольствием разрезая нежную поверхность любимого моря. Увлекаясь, нет – непростительно увлекаясь.

Преображению сопутствовала вспышка радости. Веда втайне подозревала, что это неправильно и свидетельствует о том, что зеркальная душа несколько обособлена и, как говорится, себе на уме. Чем это чревато, он не знала и, если честно, не задумывалась.

Вероятно, следует остановиться на предмете превращения. Как, собственно, это происходит, точно известно только учёным, которые сочинили уйму книг на темы «Биофизика превращения», «Поведение протона в процессе превращения» и даже «Умственная гигиена до и после превращения». Обычным людям, как называют политики всех представителей популяции, начиная с гениального живописца и заканчивая теми, кто пишет разве что на заборе, – так вот, обычным простым людям ничего о превращении неизвестно.

Да и зачем? Ощущения при этом, как правило, приятные. Но не более. Похоже на те, что сопровождают погружение в сон, когда очень устала, и глаза сами закрываются, а книжка выскальзывает из разжавшихся пальцев.

Но с Ведой обстояло несколько иначе и это её, не то чтобы смущало, но… она старалась не задумываться, почему Переход вызывает у неё – в этой или той сущности? – неистовую радость, которую, с позволения сказать, стоило бы назвать дикой.

Это необъяснимое состояние встречается и в обыденной жизни, но не в такой степени. Когда в сумрачный грязно-мокрый день, ощущая тяжесть зимней одежды, вдруг видишь, как яркий свет зажигается в луже, и свет дробится под ударами подмёток прохожих, вот тогда в голове под черепной костью зажигается свеча и собственная кровь начинает пьянить, превратившись в слабое вино.

И сейчас это произошло. Веда никуда не исчезла, просто отошла в сторону и смотрела на пляшущий свет. Она словно нашла в шкафу коробочку с бабушкиными драгоценностями или увидела во сне звезду.

Она знала, что изменилась внешне и весьма. Наверно, вид у неё внушающий почтение. Она бы ухмыльнулась, припомнив вопли этих протрезвившихся бедолаг, если бы вместо губ в форме купидонова лука у неё не появилось острое рыло с вечной усмешкой треугольной пасти.

Вода тоже изменилась. Сравнение с шампанским теперь казалось неубедительным и слабым – зачем непьющей рыбе эти жалкие человеческие возбуждающие средства?

Вода теперь была не мокрая, а пушистая, как любимый плед. Она шевелилась, как множество букв и иероглифов, которые слагались в бесчисленное множество посланий. Вода видела Веду и говорила с ней и о ней. Она была безразлична и заботлива без меры в одно и тоже время.

Акула не двигалась, это море двигалось сквозь неё. Веда в уголке сознания сообразила, как далеко она заплыла. Побережья как не бывало.

Прокричала птица – из тех, что прекрасны наверху, на распластанных двумя потоками свободы крыльях, и разочаровывают, цепко сидящие на перилах пляжей. Молочно-белая птица с жёлтыми глазами, лапки снизу похожи на детские рисунки цветов, летала над водой, в том верхнем неустойчивом мире.

Рыба без лишних размышлений убралась под воду со своим плавником, не замеченным пока с поверхности: вернули лезвие в ножны.

Тут из угла выступила собственной персоной Веда Львовна и шепнула: «Не вздумай…»

Но тотчас шторы раздёрнулись. Веду ослепило, и она зажмурилась.

Вильнула бурая тень под волнишкою. Удар изнутри шевельнул затихшую воду. Красивый большой нож так ровно разделил поверхность, что тонкий проборчик сохранялся на незримую долю мгновения дольше, чем положено по закону.

Птица? Никаких птиц.

Плоское небо отразилось в маленьких бесстрастных глазах, беззвучно под водой сомкнулись зубы. Ничего особенного не произошло…

Из потайной глубины она услышала далёкие крики. Кричали люди, с отвращением и негодованием. Они пожалели птицу.

Гигантское – как им со страху показалось, почти золотое тело акулы вызывало только одно желание – чтобы её не было. Но она была.

Она увидела людей на колеблющейся, как поверхность чая в чашке, палубе и услышала, как что-то с треском разодрало воду.

Теперь крики были полны торжествующей ярости.

Но за что?..

Оставляя за собой розовый тоннель и ощущая вкус собственной крови, а вкус собственной крови ужасен, Веда медленно пробивалась сквозь отяжелевшую воду. Тело стало неподъёмным и глупым, точно Бог не продумал его во всех подробностях.

Она знала толк в возмездии. Это за птицу – сказала акула себе.

И хотя первым намерением рыбы было – выброситься на ближайший берег, освободясь от раненого тела, ставшего чужим, как кандалы, она подавила приступ паники.

Принимать человеческий облик было бы ошибкой и непростительно глупой. Рана, опасная для акулы из вида лисиц, станет смертельной для женщины из рода человеческого.

И её повело чутьё.

Миновать слой серного газа в западной части под нависающими подводными хребтами было первой задачей слабеющей акулы с помутившимся сознанием. Там хранились под саркофагом стратегические запасы дометеоритной Сурьи. Кроме того, сероводород, отпугивавший ныряльщиков, на этой глубине, и впрямь, опасен.

Морской домовой, наспех приняв образ конька с мужской головой и атлетическими плечами, тревожно выплыл навстречу невиданному здесь существу, брови стража смешно хмурились. Рот двигался, он что-то дожёвывал, тревожная весть о чужестранке оторвала его от завтрака.

Акула подумала, что НН терпеть не может мужчин, которые, что-то дожёвывая, вступают в беседу, но болезненный, уже бредовый смешок, родившись в мозгу, погас. Она только шевельнула страшным носом, и Домовой, всё поняв, отплыл, с сочувствием поглядев на раненого багажника. Помощи он не предложил, прекрасно зная, что ничем помочь не может, но зато подтвердил взглядом выбранное направление и оставался в оградительной позе на границе сероводородной области, пока хищная тень не скрылась в толще морского стекла.

Тоннели в воде вдоль побережья привели к подводному плато, по которому текла подводная река, не смешиваясь с окружающей водой.

Домашний проливчик пригрезился изнемогающей акуле, и даже человеческая фигура – та виделась из воды призрачной и двоилась. Это была фигура белоголовой женщины в сером узком платье и чёрных туфлях. Отложившая свою смерть, как откладывают птицы будущую жизнь в плотной скорлупе небытия, городская ведьма находилась в состоянии лихорадочного ожидания.

«Она знала свой долг», с бесчувственной усмешкой повторяла она себе. Сейчас она видела что-то, плывущее к берегу.

Зрение её, видимо, стало утрачивать обычную пронзительную остроту, ей показалось, что плывёт человек. Немного спустя она убедилась, что ошиблась – это была всего лишь очень большая рыба.

Потускневшая от боли плакоидная чешуя не мешала увидеть, как красиво было животное до того, как попало в переделку. Мириады каплевидных, покрывавших гибкую плоть убийцы чешуек в обычное время сливались в одно целое, как хороший тональный крем. Сейчас рыба выглядела, как встопорщенный обиженный ёжик.

Ведьма вошла в воду по колена, не подбирая серой юбки.

Без опаски она приблизилась к приподнимаемой приливом акуле. Одного взгляда оказалось достаточно. Плавник был повреждён у основания.