Крылатое человекоподобное существо. История одной семьи

Хохот за буфетом отвлёк его. Калерия сражалась с Ильёй, который сопротивлялся, постепенно вытягивая из-под куртки бутылку шампанского.

Калерия выхватила её.

– Да переменится участь. – Со вздохом молвил Илья. – Если на то воля с высот.

Каля цыкнула на него.

– Не суесловь.

В этот момент запутавшийся в проявлениях эмоций милейшей семейки лётчик краем глаза заметил, что Анастасия что-то подняла с полу, и решил подойти к ней, ибо двойственность была чужда этой душе.

Он столкнулся с распрямляющейся Анастасией в сутолоке креслиц между стеной и столом, и такого кроткого и побеждённого кротостью красивого лица, признал он, ему не доводилось видеть. Она ласково и открыто кивнула ему, и он растерянно прижался к стене, пропуская стройную высокую даму – задеть, хоть край рукава, помстилось ему немыслимым.

Калерия выпустила бутылку и отпихнула Илью. Мелькнувший за раскрытым воротом на его шее шнурок обратил на себя внимание лётчика и Поли, следившей за рыжим в эту минуту.

Медсестра прочирикала:

– Всё же вы носите под рубашечкой охранный знак, Илюша

– Да ни в жизнь – отозвался он, подымая бутылку. – Носить на коже знак казни, притом, добровольной – это не по мне. Из всей оставшейся семьи подобное целомудрие присуще только одной прекрасной моей сестре.

– У вас их две. – Заметила Оля.

Анастасия, склонив голову с прямым пробором, улыбнулась кому-то невидимому. Линия её профиля, как мерило правильности происходящего, таяла в сумрачном уголке застолья.

Два гигантских красно-коричневых яблока, крупно вылепленные светом на скатерти, словно цедили незримый яд в воздух. Красавица, без всяких дополнительных военных целей, повела длинными некрашеными ресницами и отпустила под их сенью бессловесное послание сестре.

– Вы заметили. – Кротко, без издёвки произнесла Анастасия.

– Ах, ах. – Воскликнул Илья. – Но реликвию носит только самая старшая.

Каля фыркнула.

– Я младше на десять месяцев. – Пояснила Анастасия.

Каля мрачно и насмешливо взглянула на неё.

Илья сманеврировал к лётчику своим треугольным костлявым торсом, затиснутым в пиджак, похожий на подобранную в театре в углу визитку, с развёрнутым щедро воротом, и шнур по-змеиному шевельнулся на жилистой шее.

– Вот вы, Валерьян, могли бы испросить благословения на полёты у неё. Она принесёт вам удачу, вам это нужно, ведь так?

Рыжий парень застеснялся. Покраснев до корней коротко обрезанных жёстких волос, он пробормотал:

– Не откажусь.

Калерия гневно сдвинула брови, и, казалось, глаза её тоже сошлись к переносице, тоже прямой и короткой, как у сестры, но более телесной, как у юного животного. Скульптурно точный милейший нос дамы должен бы заканчиваться кончиком-ринариумом. Валерьян Львович совсем перепугался. Он схватил и вертел бокал тонкими сильными пальцами, но над острым подбородком в уголке сжатых узких губ шевелилась, как живая, нескромная улыбка.

Медсестра метала нежные острые взгляды голубых глаз над столом, как воплощение молодой похоти, безразличной к выбору объекта.

– Не пугайтесь. – Присоветовал Илья и подбросил в кулаке бутылку с приподнявшимся уже и опасно пошаливающим штопором. – Не бойтесь немилосердную даму. Полина, это я не тебе. Вот я сейчас вам фокус покажу.

Каля взглянула на бутылку и сквозь оскаленные белые зубы прошипела:

– Попробуй…

Илья вертел в руке тело бутылки. Яблоки засветились, когда блик от лампы прошёл сквозь стекло, и глаза Ильи тоже сверкнули.

Лётчик искоса посмотрел и отметил, что кулак штафирки крепче, чем можно предположить по его сложению.

Илья без слов поднял бутылку повыше. Шампанское двигалось в бутылке медовым сгустком, как неведомая форма мыслящей жизни.

Каля привстала над столом. Летчик, почти болезненно отмечавший все её движения, вздрогнул: ему показалось, что девушка приподнялась вместе с креслом, такою силой повеяло от неё разом с грубоватым запашком дешёвого одеколона. Покатые плечи, следом узкая талия выросли над столом – очерк силуэта не имел ни единой неточности, как чертёж невиданной машины, да не будет это дурно понято.

Илья истолковал его вздох иначе и посмотрел торжествующе. По говору за столом лётчик понял, что готовится что-то, известное всем… его вовлекали в семейную шутку и от этого густого духа тайны он растрогался, ибо он был такой человек.

Кусок пробки также поднялся над бутылкой, вывинчиваясь в воздух, жидкость толкала его. Илья одними губами произносил сокровенные слова, корча арлекиновы рожи и пялясь на сестру огненными глазами. Бутылка ездила в его руках, подымаясь вбок в сторону, где сидели дамы. Поля изнывала от мелкой мармеладной радости. Анастасия, сидевшая на углу, подняла глаза – она не улыбалась, но глаза были мягко веселы.

Вслух он процитировал:

– И пробка в потолок.

Поднявшись в воздух, и, как показалось лётчику, зависнув на долю мгновения, сходный с пулей, кусок дерева полетел к Калерии через стол. Она вскочила, сдвинув креслице, и не отбежала, а отпрыгнула в угол комнаты, за диван. Оттуда она не взвизгнула, а прорычала что-то, исподлобья глядя на Илью.

Поля со смехом пошарила и раскрасневшаяся, с выбившейся на бледный лоб прядкой, показала выуженную из-под кресла Калерии пробку.

Все смотрели на неё секунду, потом повинуясь бровям Ильи, перевели взгляды на лётчика, оказывается, воздвигшегося во весь немалый рост и чуть скосившись над столом. Этакая мачта, устоявшая в шторм.

Громовой хохот обрушился на стол: яблоки дрожали. Илья ржал во всё горло, нескупо показывая рот, набитый зубами – желтоватыми, хорошими, виднелись даже клыки – приострённые, как у оборотня, про которого рассказывала Оля Доннерветтер неискушённому сотруднику. Блестели дурным светом глаза.

Девушки засуетились. Поля тянулась, откидываясь на кресле, и уговаривала Калерию не серчать.

– Вечно спектакль играют.

Лётчик оглядчиво сел, стараясь не грохнуть стулом.

– Что ты, Каля… – Щебетала медсестра.

Калерия вернулась за стол суровая и такая красивая, что у бедного лётчика язык присох к гортани, когда она, обводя стол тёмными от страха и гнева глазами задела его – по рыжей щётке надо лбом и портупее, матово блестевшей от светящего в углу рыжего абажура.

Бокалы были заполнены всего на одну шестнадцатую, но то было шампанское, притом хорошее. Золотые кружочки плавали над столом, когда все повторяли одно слово:

– Победа… Победа…

Илья указал:

– Мы все мал-мала делаем… а вот человек…

Лётчик холодно молчал, тяжело смущаясь и получая от этого удовольствие. Калерия оглядела его красные губы, очень точно очерченные, тонковатые, и длинный, как он сам, подбородок. Поля толкнула Анастасию. Олюшка прохладно рассматривала Поленькины пожимающиеся плечи, сидя ровно и вольно в кресле.