Планета Навь

– Ты это сказал.

– А мне-то казалось, я звука не издал.

Нин безжалостно отмела:

– Издал. Ты пыхтел. И сопел. И мысленно трогал себя за мундир.

– Если я для тебя открытая книга…

– «Клетка!» – Сказала Нин без выражения. – «Ужасно».

Энлиль собрался с духом. Он вспомнил то, что успел увидеть.

– А эти?..

Он изобразил руками объятие. Нин помедлила.

– Леану исповедуют семейные ценности. Ты видел, как супруга напоминает о клятвах и обязательствах. Афро знает его до тонкостей.

– Но они…

– Очень похожи. Я знаю. Очень похоже на то, как нибирийская женщина притягивает к себе нибирийского мужчину, без слов давая понять, что день был трудный, но он может быть уверен, что вот сейчас ему ничто не грозит. Знание типичной психологии умной женой предоставляет ей огромное преимущество в семейной жизни. Ашур ведь сразу забыл о том, что перебрал за обедом, верно?

– Но эти… локти и…

– Леану очень выразительны в жестикуляции. Особенности телосложения тебя поразили? Они изящны и грозны разом. Она женственна, а он мужествен – до предела. Но в отличие от нас, они всегда верны логике. Правда, Винус любит пошалить вроде бы беспричинно.

– Мне показалось сначала, что это кто-то из наших валяет дурака. Они…

– Забавно, что они кажутся одетыми. Видишь ли, – Нин окинула свою хрупкую фигуру критическим взглядом, – они одеты Творцом. Эти золотые скафандры не нуждаются в намыливании…

– Вот бы Энки так…

Она пообещала:

– Передам ему это колкое словцо.

– Вот этого не надо. – Серьёзно отозвался Энлиль. – Мстителен зело куратор. …Они очень сильны?

– Более того, их позвоночники куда умнее наших. Колени вывернуты правильно… Используют прямохождение только, когда это необходимо. Ревматизмом и артрозом не страдают.

– Откуда это слово?

– Леану? Оно из старых священных текстов. Из стихов древнего писания, полузабытых и восстановленных. Лингвисты не знают, что оно означает. Самая авторитетная диссертация, посвящённая этому слову, сводится к тому, что так называли какого-то древнего мифического хищника, которого боялись и почитали наши предки. Они не осмеливались назвать его настоящим именем. Чтобы он не пришёл и не съел их. Леану – это безопасная замена.

– Вроде как диктатор в тоталитарной стране. – Пробормотал он.

– Рада, что ты приходишь в себя. Но при папе такого не повторяй. В честь леану назван самый жаркий месяц лета.

– Мне кажется, – подбирая слова, сказал он, – что я видел что-то… какое-то изображение…

– На старой фреске. Куча докторских. Куча умных слов. Если отжать смысл, то наши предки были наивные дураки, которые изображали на стенах то, чего не существует.

– Мне показалось, что я видел…

– Арфу. Ну, что-то вроде. Винус часто дёргает струны, до тех пор, пока те двое не велят выключить свет.

Он хотел ещё что-то сказать. Она подождала.

– «Знаешь, Нин», – сказала она, – «что меня поразило больше всего?»

Энлиль подавил вздох.

– Хорошо, – сказал он. – Да. Я для тебя открытая книга. Но ты помни, что это взаимно.

– Я буду осторожнее.

– Чёрные волосы.

Она поощрительно кивнула.

– Все так говорят. Это кажется невероятным, верно? Когда мы с Энки… когда мы впервые увидели одного из них… это было довольно давно, меня больше всего поразила чёрная грива.

– Они будто мы… с чёрными волосами.

Нин оборвала его:

– Вот этого не надо. Это умные животные. Леану. Нет, я тебя не отпускала. Здесь я командор.

И она, не оглядываясь, ушла. Он, без колебаний последовав за ней, свернул за угол.

По дороге он обращал внимание на двери без надписей. К одной кто-то прилепил детскую липучку с изображением ДНК из двух змей – хохочущей и мрачной.

В глубине коридора вопросительно приоткрылась другая, и Энлиль увидел за плечом выглянувшей фрейлины бесчисленное множество стеклянных передвижных шкафов, заполненных до отказа каким-то образцами.

Другую, чёрную дверь, храбрый командор, упрямо остановившись, тронул сам. Нин вернулась и резко открыла её. Энлиль секунду смотрел – сначала он сильно вздрогнул – потом опустив голову, попятился.

– Закрыть тебе глаза локтем?

Он на ехидство не ответил и покорно потащился следом, приберегая высказывания, как поняла Нин, на сладкое.

Раскрашенная цветами дверь, двустворчатая и до того несоответствующая тому, что он ожидал здесь увидеть, дрогнула. Одна створка шелохнулась и отодвинулась. Дверь, совсем лёгкая, была рассчитана на то, чтобы открываться от слабого прикосновения.

Такое прикосновение и открыло её. Он постарался не смотреть, но посмотрел, хотел отвернуться, но шагнул к двери. Он ведь был очень мужественный аннунак.

Это и подумала Нин, вернувшаяся из боковой комнаты.

– Детская. – С неожиданной, но уже не казавшейся Энлилю неуместной, улыбкой сказала, упреждая его невысказанный протест.