Планета Навь

Энлиль сразу пожалел её.

– Девочка моя, я тебя нежно люблю. Твои чулки пусть занимают всего лишь всех инженеров в стройбате и офицеров в корпусе охраны.

Она не поддалась на попытку мирной разрядки.

– «Это звук страдающего чудовища, ведь так?» – Не сводя с него немигающего взгляда, сказала она.

Он решил преподать ей урок, хотя минуту назад и отказался от этой идеи.

– Опыты эти – против всего святого для любого мыслящего и страдающего существа.

– Чем мы тебе не глянулись? – С искренней усмешкой спросила она. – Разве они безобразны? Ты ожидал увидеть монстров в клетках?

– Нет…

– А напрасно, – вдруг изменившимся голосом, таким страшным голосом колдуньи, заманившей путников на ужин, сказала она.

Он не удержался, быстро посмотрел.

– Есть и такие.

Она постучала башмачком по грунтовой тропе. Он невольно посмотрел туда, куда указывала маленькая ножка Нин.

– Я шучу. – Сказала она.

– Они несчастны.

– Почему бы?

– Они не просили тебя, чтобы ты их создавала. – Проговорил он, чувствуя, как слабы его слова.

– Я за них в ответе. И ведь Абу-Решит создал нас.

Он рассердился.

– Ты и Энки кормите меня сегодня демагогией. Такой трепотни я не слыхал с начальной школы.

– Какие законы нарушают мои опыты?

Он сразу ответил. Готовился – первый ученик.

– Законы вселенской геометрии. Божьи законы. Свободу выбора.

Она отошла и позвала:

– Я тебе покажу то, что тебя убедит. Иди, иди. Ты ещё ничего в жизни не знаешь, командор.

Поманила к сарайчику, который притянул его взгляд, когда они шли к зданию-торту. С откровенно дрогнувшим сердцем нагнувшись, вошёл за ней.

Нин стояла посреди маленькой деревянной коробочки. Солнце жарко и не противно нагрело шкатулку, всю пропитанную запахом дерева, свежести, соломы. Клок соломы в углу явно служил наиприятнейшим местом отдыха некоей учёной девы. Ящики с клеймом нибирийского поставщика стружек… Он выдохнул своё напряжение коротким и, как он надеялся, незаметным вздохом.

Нин села на ящик и похлопала по тому, что напротив. Снова донёсся звук воркования, вроде птичьего, если только поднести усилитель к клювику голубя.

Но теперь он не напугал Энлиля.

– Что ты делал в той гостинице?

Солнце светило сквозь доски стен и потолка. Золотые потёки смолы перекрашивались в красные.

– Да, да. – Сказал голос Энки за стеной. – А теперь слушай внимательно. Это тебе для опытов пригодится.

Нин, смеясь, обернулась. Энлиль, закусив губы, отошел, присел на ящик, подтянув щепотками ветхую парусину брючин, и внезапно засмеялся.

– Нин, сестра моя. Я сейчас скажу непечатное слово – закрой ушки. …Как встреча с лидером? – Обратился командор к осторожно просунувшемуся к ним Энки.

Энки стал думать, как ответить Энлилю.

– Я думаю. – Сказал он, наконец.

– Как мне ответить?

Энки зацокал языком.

– О Господи, ну, почему ты всё время, ну, постоянно всё время язвишь, язвишь. Мне тяжело, вот тебе честное слово, смотреть, как ты мучаешься. Лучше расскажи, кого тебе Нин показала. Ты под впечатлением?

Энлиль отвернулся.

– Их надо всех отпустить.

– По домам, что ли?

– От них никакой пользы…

Энки завздыхал.

– Ты не мог бы повторить это на заседании нибирийского парламента?

– А твой Сфинкс? Или как его?

Энки возмутился, прижал руку к груди.

– «Или как его!» Его так зовут! Да, его так зовут! Это другое! Как ты можешь! Я его на животе воспитал! Только грудью не кормил! Но это, знаешь, не моя вина. …Он мой мальчик… мой сынишка… как Мардук.

Он повернулся к Нин.

– Ну, пошути как-нибудь насчёт того, что я не способен воспитывать детей и сфинксов. Давай! Оп-па!

Она непритворно раздражилась. Поискала взглядом и схватила из стружки тетрадку для рабочих пометок, протянула: