Планета Навь

– Нижний чин в этих.

Энки согнул крючками по два пальца и почесал воздух, изображая кавычки.

– Что скажешь? – Поторопил Энки.

Энлиль молча поклонился.

– Совершенная правда.

– Тебе известно? Автор этих слов чуть было не стал царём, и таким образом чуть было не вернул династию Алан на престол… но он…

– Предпочёл написать книгу…

Недалеко заиграла музыка – начался выпуск новостей из большого чёрного уха на столбе, возле площадки, где был произведён арест.

2

Энки всегда пропускал мимо ушей эти музыкальные выкрики, но сегодняшние события произвели в голове Энки перестановку, даже до чуланчика добрались. Поэтому обычные знакомые, как звук полосканья после чистки зубов, аккорды дивьим способом выдавили из его личных нагромождений воспоминание о том, как у них в школе проводили урок мужества. Память, как говорится, перенесла его на окраину мегаполиса, где в скромной общеобразовательной школе он, Энки, заканчивал последний класс.

С маленького двора открывался потрясающий вид на трёхэтажную школу, представлявшую собой старую летающую башню «Уничтожение». Списанная и высаженная на побережье триста лет назад, она принялась в здешних плодородных почвах, исторгающих лучшее вино империи, как выдержанное в запасниках, но не утратившее жизни семя.

Вздымаясь трёхъярусным зиккуратом до лилового неба с редкими голубыми облаками, она взрастила до самых верхних окон тонкие чёрные деревья, которые исправно стыли в любое время года с гвардейской отстранённостью, бросая длинные тени в широкие коридоры переобустроенных спецотсеков.

Мир пребывал в последнем зимнем месяце, отсчитывая последние дни зимы на побережье небольшого моря. Небо спустилось до самых крыш и стало серым, в качестве аванса первой грозы. В здешнем климате лучшее для Энки время – холод юга. Зима детства подошла к логическому завершению, метаморфоза готова была обнаружить себя. Напряжённое цветение маленьких розовых цветочков на корявых невысоких деревцах осеняло крутые лесенки пригорода, рождая ощущение обманчивой простоты жизни на побережье, будто бы этакая душка-провинция на задах плотоядной империи, ведать не ведала, что там делается снаружи, правда ли, что мы живём в черноте, где даже наша злато-красная Родина – всего лишь сплющенный у полюсов обкатанный камешек?

Ему семнадцать, три года назад кончилась война, вторжение было остановлено, с триумфом построенные в спешке за последний год натиска маленькие боевые астролёты бомбили столицу спутника, утратившего имя… Во время войны произошло окончательное объединение земель всех трёх материков Родины и укрепление системы абсолютной монархии, завоевавшей за годы мучительной борьбы столько сторонников, что и речи не слыхано о другом устройстве. Оформились игрушечные политические течения и театральная трёхпартийная схема – словом, война была победоносной для сторонников именно такой организации. Прорыв в военном строительстве случился просто вдохновенный.

И всё же война была не пожелай врагу… раны, нанесённые народам, залечивались со сдержанным сквозь зубы стенанием… А врата концентрационных лагерей, открытые в первый год войны торопливой рукой Ану, для того чтобы вытащить оттуда за шкирку, как он выразился на секретном совещании, полезных врагов Родины, снова открылись с угрожающим скрипом и колебались в безветрии, приглашая желающих.

Полезные враги, и впрямь, оказались полезны. Блестящие командиры, исхудавшие от изнурительных лагерных заболеваний. Лысые профессора – один из них придумал, как выиграть сражение в открытом космосе, маневрируя считанными танколётами в туманности так, что вторженцы, имеющие перевес, панически увели свой могучий флот. Врождённые интеллектуалы – все сплошь композиторы в области танколётостроения… теперь встал вопрос – возвращать ли их на место? Или использовать в мирном строительстве для предотвращения рецидива космической ли войны, происков ли тех, кто всё же не смирился с глобализацией геополитической карты Родины?

Первый год под девизом «Отстроим!» был и ужасен и радостен. Единый теперь народ Родины – нибирийцы – в едином порыве преодолевал трудности.

Вдохновлённые страстной речью царя на руинах столицы поверженного спутника нибирийцы разных национальностей и языков, утёрли слёзы возбуждения и забыли о том, что именно политическое поведение Ану было в возможной степени причиною этой войны.

Поиски внутренних врагов вместо отслеживания внешнего, бездарный сговор с верхушкой спутника, обернувшийся вторжением без предупреждения, и, наконец, такое странное поведение царя, пропавшего с экранов Мегамира в первые три дня войны, когда чёрные страшные корабли спутника бомбили древнюю столицу южного континента, а сотни подразделений, героически нёсших вахту в открытом космосе, оказались в кольце окружения – всё это было забыто счастливыми нибирийцами… забыто ли?

Как можно было забыть, что это именно они – простаки – отстояли государственные границы, соскользнувшие за край карты в бездну? Забыть политические распри политических двойников, злобную грызню за политическое наследство между теми, кто гордился своим безупречным происхождением?

У станков стояли дети… женщины копали траншеи… десятки тысяч прекраснейших девушек сгинули в водовороте войны и воскресли этак, что лучше и не говорить… десятки тысяч юношей не оставили сыновей, унося с собой в жирную нибирийскую землю или в пустоту междумирья бесценную генетическую информацию.

Два материка Нибиру в считанные дни оказались оккупированными, враг высадился на земле третьего и уверенной бронированной стопой шёл, выжигая на своём пути великие города, храмы, школы, испаряя озёра, вздымая беспросветное облако до небес, твёрдо и спокойно шёл к столице, древний воздушный купол которой помешал Высадке.

Ану не было. Когда он, наконец, выступил на радиоволнах Мегамира – под видом того, что изображение невозможно передать – голос его звучал задушенно, он глотал слова, и слышно было, как он перелистывает страницы. Как стало известно, его с трудом убедили выступить.

Он ждал ареста, ждал заслуженного возмездия за безмозглое управление, ждал заслуженного обвинения в предательстве, когда двери его кабинета распахнулись и несколько офицеров вошли к нему. Тотчас они преклонили колени и попросили его величество вдохновить народы, обожающие его.

Тогда он послал отворить тюрьмы, приказал восстановить служение в храмах во имя Абу-Решита, милостивого Творца – там уже долгие годы служили во имя Ану.

Ему написали речь, начинавшуюся со слов «Деточки мои дорогие!»

Тогда даже те, кто знал ему цену, замолчали.

Война кончилась…

Отец пожелал, чтобы царские сыновья прошли оставшееся обучение в общеобразовательных учебных заведениях. Это представило чрезвычайные трудности для службы безопасности, но они были решены.

И вот Энки бродил позади детской толпы. Нежные южане – они были в тёплых куртках, прятали руки в карманы.

Что-то делали с флагом.

Кусты, толпящиеся у сапог долговязых растительных гвардейцев, сразу ставшие похожими на маскировку, с пониманием важности происходящего прикрывали двоих ребят, обеспечивающих музыкальное сопровождение.

Приглашённые гости – местные отслужившие офицеры и гости из столичного корпуса – скромно стояли дураки дураками сбоку.

Только один не чувствовал себя глупо. Вольно свесив по начинающим тучнеть бокам мощные возле плеч руки, солидный и ладный полковник с золотистой бородкой, преспокойненько изображал выломанную из какого-нибудь шедевра архитектуры кариатиду, и метал вволю туда-сюда суженными от утреннего холодка светлыми глазами.

Энки уставился на него в надежде, что тот отколет какой-нибудь номер, вроде как изрыгнёт пламя.

Он знал, кто этот гость, до того как ведущий хлопотливо объявил, что флаг поднимет выпускник этой «замечательной школы» – был назван год – Хатор сир Алан. Да его звать Чжу Ба Цзе, – мысленно оборвал оратора Энки.

– Славный сын Отечества… герой великой войны…

Энки знал, что славный сын Отечества был старшим лейтенантом с убийством и со штрафротой в досье, когда война застала его вместе с девяткой патрульных на барражировке в далёком секторе космоса. Высадившись на дрейфующую цепочку небесных гор, они собирались осмотреться – то есть, попросту попьянствовать и расслабиться.

Они оказались в окружении быстрее, чем откупорили бутылки и расстегнули верхние пуговицы. Окаянный флот вторженцев, его смертники-фуражиры бесшумно оседлали хребты Далёкого Кольца.

Десятеро, из которых самым старшим был майор с восточного побережья, побросали бутылки в плетёные корзины. Пять маленьких истребителей времён конца предшествующей войны, вроде жестяных коробок из-под сардин, но вполне манёвренных, ждали на каменистой площадке, слава Абу-Решиту, под защитой большой скалы забавной формы. Комэск успел окрестить её такой сочной идиомой, что это даже стало поводом для первого, так и не орошённого ни единым глотком тоста.

Тщетно ждали приказа или вообще чего-нибудь, болтаясь у берегов средних размеров архипелага. Пару раз пришлось вплыть среди метеоритных островов в самую гущу кристаллического сора – пережидали громкоголосых флагманов захватчика, двинувшихся сразу следом за разведотрядом. Тяжёлые блестящие корабли, поворачивая пушечные дула, весело прошли, приминая серебристые облака, сытые, нос в табаке.

В эфире уловили и вволю наслушались переговоров между командирами кораблей. Тогда существовали только опытные образцы Мегамиров, которыми, конечно, эскадрильи салаг не оснащали. Все остальные штучки-дрючки, появившиеся в первое десятилетие после войны, тогда было возможно вообразить либо с перепою, либо от большого недооценённого таланта мультипликатора.

Потому оставался эфир, старый недобрый эфир, – и железные дракончики Ану – с полутысячей часов налёта, из которых большая часть приходилась на комэска – с величайшим интересом и ужасом слушали чужие голоса привидений в холодной черноте.

Восьмеро из них были прелесть, ну, почти невинные дети. Один был, как и сказано, командир. Один был будущий Чжу Ба Цзе.

Ану вёл переговоры с президентами материков, которых на родине было принято называть ренегатами, но именно они изъявили намерение перед лицом, жутким лицом из космоса, стать или назваться союзниками.

Критики политического устройства Южного Материка умолкли – требовать соблюдения прав нибирийца и свободных выборов было неловко: только эта несчастная страна, никогда ни одного дня не знавшая свободы, отказалась капитулировать.

Начались переговоры, которые – опережая события, скажем – ни к чему практически не привели.

Но тогда, они оказались спасены этим.

Корабль смылся… форпосты незахваченных территорий в ближнем космосе растерянно пропустили их, смолчав о нарушениях космограниц.

Вероятно, командиры погранок сами, на свои головы принимали решения, не видя на фюзеляжах нарушителей знака, который уже всем был известен и ненавистен. Короткие предупреждения в эфире быстро обрывались, и на чужих языках им было предлагаемо удалиться за пределы границ со всей возможной поспешностью.