Глобус Билла. Четвёртая книга. Дракон

– Он же светился. Ты говорил – он светился.

– Только когда летел. – Возразил Билл и даже показал, как это дракон делал, к счастью, не стремясь к доскональности.

Он подумал о новом ощущении в своей крови, которую видел со стороны. В воздухе вился-крутился пульсирующий серпантин, имеющий очертания биллова тела. Сердце, усыпанное блёстками, как дешёвый сувенир, опять показалось ему похожим на гнездо ремеза в конце аллеи.

Энкиду поиграл пачкой в квадратной ладони. Короткие жёсткие пальцы с широкими ногтями с виду не предназначались для тонкой работы. Но вытянули сигаретку для жертвоприношения хирургически точно. Приметив, что слабак Билл оставил свою на камешке, где уже высился сталагмитик пепла, экономный обитатель первого этажа снова затолкал получившую отсрочку сигарету в пачку.

– Я возьму твою?

Билл кивнул. Бледность и гаснущий блеск в страдальчески прикрытых глазах свидетельствовали – он придумывает повод тот самый приличный. Энкиду под надзором Аса и вернувшейся бабочки прикурил от протянутой над пламенем руки Аса.

Сел и без осторожности щедро втянул дым. Не закашлявшись, он прислушался к себе. Глаза его, яркие, как у брата, потемнели.

Ас небрежно узнал:

– Завещание-то где лежит? А то, кому штаны твои достанутся.

– Цветам и травам. – Ответил смутным голосом Билл. И показал дрожащим пальцем. – Они у него… ха… ха… одни… – (Билл глухо задумался.) – Правда, штанин-то две.

Ас хотел ответить, но они услышали шаги, и тут же, раздвигая ветви, вышла тонкая фигура. Мысль о жительницах деревьев, несомненно, посещала всех троих на протяжении сидения у костерка и приобщения ко злу цивилизации, потому что некоторое время они дико смотрели на золотые блики, одевшие голову подошедшей лёгким шлемом. Синь глаз на узком белом лице с алыми, начертанными неровной кистью губами, показалась им неземной, не эридианской.

– Мальчики учатся курить. – Шанни следила за тем, как они пытаются приподняться и жестом учительницы усадила их, сев сама на ту ветку, с которой взлетела бабочка. (Куртку Билла обе отвергли.)

– Где-то я это читала, причём помню точно, что было интереснее.

Она зорко оглядела их, оценив ситуацию. Указала на Билла.

– Придумайте ему причину, чтобы он мог пойти в лес.

Билл от раздражения протрезвел.

– Девочки не курят. Так что можешь спокойно…

Шанни вытащила что-то из рукава.

– Они зажигают.

Энкиду как раз скромно сунулся за второй сигаретой. Шанни положила трофей ему на коленку.

Билл ревниво вгляделся.

– Чувствую, все тут, кроме меня, пошарились в музее дяди Мардука.

– Зажигалка… тут почти ничего не осталось. – Энкиду щёлкнул затворчиком. Трое курильщиков вздрогнули при виде подпрыгнувшего огонька. – Спасибо.

Получалось, что Шанни подарила игрушку леснику и тот подтвердил право собственности этой сдержанной благодарностью. Ас это впечатление разрушил – руку простёр ладонью, узкой длинной, вверх и пальцами пошевелил.

Энкиду зашвырнул предмет в импровизированную колыбель для зажигалок. Ас на мгновение сжал пальцы в кулак, потом поднял исторический реквизит на свет.

– На один запал тут хватит, чтобы в последний раз почувствовать себя нибирийцем.

Билл промолчал. Ему кажется, стало легче, и он переводил взгляд попеременно на каждого и на Шанни.

Затем они продолжали разговаривать, как ни в чём не бывало.

Шанни посмотрела на его пальцы и отвернулась, вскользь оценив поделённое тенью лицо командира. Тот оставил курение и сидел молча, почти незаметно поменяв позу. Его лицо больше не было освещено костром, воображение коего разыгралось вместе с последними ветками, подброшенными тонкой фигурой с синими глазами. Энкиду заметил, что Ас продолжает держать в пальцах сигарету, а с нею прижатую к ладони двумя пальцами зажигалку. У многих есть такая привычка.

Пора возвращаться…

Четыре фигуры выросли в мечущихся языках костра.

Шанни, переступая ствол дерева, поваленного и опалённого – не билловым ли новым знакомцем? – спросила – если это был вопрос:

– Как ты думаешь, то, что он сказал…

Она опиралась в этот момент на запястье Энкиду.

– Кто? и что сказал?

Лицо Энкиду находилось в темноте, самой настоящей темноте и даже далёкий огонь в верхней башне Дома не освещал его. Шанни ничего не ответила, и Энкиду в свою очередь показалось, что она тихо вздохнула, собираясь продолжить игру «остров на озере, а на озере остров».

Шанни отступила и канула. В лесу треск и шаги, тень – и Энкиду понял, что она столкнулась с Биллом.

– Он в чём-то меня подозревает…

– А ты не понимаешь, в чём.

В темноте кто-то прошёл, наверное, драконарий. Они слышали тихие голоса. Лягушки заквакали? Но лягушки разговаривают о любви.

Билл, повинуясь лунному, проявляющему тайные желания свету, стал рассказывать Шанни, пару раз споткнувшись на кочке…

– …о моём гербе.

Шанни, озабоченная более своим равновесием, разговор поддержала в совсем необязательном ироническом варианте:

– Ты любишь финтифлюшки?

Билл обрадовался, что она отозвалась.

– Конечно, я люблю. А кто не любит? Мой герб с животными, воплощающими внутреннюю свободу, мне бы не помешал. Всякие глазастые совы… волки со шпагами… леану, крылатый и гордый… скажем, с клювом орла.

– То есть, целая лаборатория мутантов. И они разбежались, Билл. В твоей большой голове.

Они подходили к светящейся парадной двери. Брусчатка выглядела рекой. Шанни обернулась возле крыльца, заинтересовавшись.

– Дракон?..

Билл покачал головой и улыбнулся.