Глобус Билла. Четвёртая книга. Дракон

Билл говорил, как всегда – не поймёшь, шуткует… но что-то мелькнуло в его простодушном голосе, и на миг он сделался совершенно чужим и грозным.

Ас, привычный ко многому и обученный в своей военной шкурне не удивляться, так и встал. Билл угодил в него, и не по-настоящему благородным оружием, а так – рогаткой в какое-нибудь место, которое такой воспитанный командир не назвал бы вслух даже экивоками.

Он не знал, что и сказать. Билл, пустив эту струйку яда, развернул ко двору тыл нетронутый, и прошагал в дверь, не позаботившись придержать её для братана.

Энкиду за спиной утешительно молвил:

– Кому и нужен герб, так это особисту-аристократу… у него же владения…

Но широкое, как степь, лицо Энкиду, стоявшего в медленно освещающемся проёме двери, светлое – со всхолмием подбородка и нежными, как песочные холмы на солнце, губами было насмешливым откровенно. Вид невыносимый.

Ас отнёсся к издёвке терпимо – прошёл первым, сильно толкнув Энкиду плечом. Шанни ушла в дом своей какой-то тропкой в сдвоенной цепи фонариков. Неизвестно, слышала она распрю или просто подслушала.

Энкиду в похожем на ящик под гильотиной простенке у прихожей опять столкнулся с братом. И только улыбнулся. Билл, поворачиваясь, задумчиво спросил:

– Что было в твоём предсказании?

Энкиду мог бы усомниться, с ним ли говорит Билл, так как взгляд брата был направлен за плечо Энкиду в густую тень виноградника.

Но сомнения не появились.

– Зачем тебе?

– Или скажешь, что ты не помнишь?

Энкиду повернулся так, что луна покрыла его лицо светом.

– Билл, ты бы меня пропустил в дом. Я кушать хочу.

2. Билл и снег

– Что у тебя с лицом, красавчик?

Билл как будто не услышал, но принимая у доместикуса ложку и вбрасывая в свою тарелку много чего, попробовал затоптать тему:

– Дядя, ну, до чего вы неделикатны. Я же стесняюсь.

Он повёл широкой грудью и прикрыл половину лица, глядя почему-то на Аса. И тут же повернулся к доместикусу, цапнул за ускользающий фрак:

– Любезный, давно хотел сказать – вот это красное, горячее… Решпект.

Бледная немочь устроила на страшном лице такое выражение, что они все явственно услышали насекомый стрёкот – «с-спасибо…»

Шанни передёрнуло, и Мардук, заметив, огнём глаз изгнал дворецкого.

– Ну, всё, замолчи, Билл. Трещотка, ей-Абу-Решит. Ему слово – он в ответ целую декларацию сочинит.

Они ужинали. Портрет над плечами хозяина среди старых фресок постоянно привлекал то целый взгляд, то взглядец – мимо не проходите. Портрет нашла в музее Шанни и пожелала повесить в Гостиной. Она уверяла, что это замечательное произведение, кисти кого-то там.

Потом по поводу этой «кисти» было изрядно неумных шуток, отдающих духом предвечерней казармы, пока Мардук не поймал одну и сказал, что каждый из них рискует своей кистью, если не умолкнет.

Что за произведение? Ну, раз такая образованная барышня сказала, куда уж мужикам неотёсанным лезть. Билл неизвестно чему учился и где, не считать же кое-как завершённый университет… Энкиду – уличный кот. Ас, тот, пожалуй, мог бы влезть с суждениями – производил впечатление кой-чего нахватавшегося офицера, – но опять же: хорошо воспитан, чтобы в художественные споры с женщиной вступать.

Для Мардука же слово леди было законом – во всяком случае, в таких нетрудных проблемах, как меблировка и всякие повешенные на стенах – не примите дурно – господа.

В общем, сегодня, под влиянием наркотика из заначки великого поколения или злых слов, трое мужчин были слегка под шофе и возбуждены, как биллов конь после своего бегства. Возможно, по одной из этих причин портрет – это не очень яркое пятно в тусклом окоёме света – сделался полноправным приглашённым, почти одним из них.

Старые фрески казались вызывающе сочными и слегка двигались в густом слое превосходной штукатурки. Мардук проговорился, что собирается подновить «картинки» усилиями крепостных художников.

Шанни так возмутилась, употребив слова «святотатство» и другие, что старый джентльмен только крякал и смущённо озирался. Наконец, он был отпущен, дав предварительно заклятие, что не совершит глупости и не возьмётся доморощенными средствами реставрировать музейную ценность, достояние двух планет, духовное наследие Космической Расы и тары-бары.

Сегодня вопреки древности контуры планет на стенах обозначились отчётливее обычного. Казалось, что не минуло почти семь тысяч лет с того мгновения, когда беличий хвостик в последний раз коснулся стены и провёл финальную кривую вокруг мощного бока Кишара.

Пылающий синим и багровым царь Клетки выглядел живым до ужаса. Мастерство художника, болтавшегося вверх ногами в опасной зыбке под потолком с кистью пресловутой и палитрою, на которой дивно смешались краски творения, устроило так, что в определённом освещении Кишар начинал движение – неотвратимо и спокойно. Вместе с ним рыцарь Привал в своих латаных доспехах и пригожая Незнакомка летели в пространстве над головами сидящих и пирующих богов Нибиру.

– В самом деле, – Шанни поддержала хозяина, – рискуя прослыть грубиянкой… что означает эта боевая раскраска?

Напомню, что речь шла о синеватой печати, оставленной языком присягнувшего Биллу дракона.

– Он упал. – Уронил Ас.

Ответил вместо царского сына? Взял на себя обязанность – уже позабытую – телохранителя сюзерена и соответчика за его глупости.

– А выглядит так, будто сражался.

Мардук в упор рассматривал Билла. Тот лопал, изредка приподнимая моську и отвечая дяде почтительным взглядом, непонятно – обращённым к венценосному родственнику или к содержимому тарелки.

Шанни развлекала свою персону тем, что бросала в Энкиду зубочистками. Ас внезапно тоже попал в кадр, но радости от первой роли в дядином кино не испытал.

– Ты видел, помещик?

– Простите?

– Не прощу, ты же знаешь. – Добродушно отозвался Мардук, вдруг, как это с ним всегда в опасные моменты происходило, теряя интерес к жертве. – Да Бог с вами. Хотел просто разнообразить беседу, чтобы заглушить ваше чавканье, а вы сразу надуваетесь и перемигиваться начинаете.

Дядя опять принялся накаляться, как хорошо прогретая старинная сковорода, которой запросто можно убить нибирийца. Вдобавок, он раздул ноздри, и Биллу со страху показалось, что Мардук учуял ароматическую лесную добавку из музея.

– Будто я вам враг какой.

Едва они зашевелились, а Шанни метнула тревожный взгляд на Энкиду, а зубочистка, ударившись в щёку гиганта возле губ, рухнула копьём лилипутов на скатерть, как Мардук остыл. Он рассмеялся.

– Ну, вот… опять за рыбу деньги. Расслабьтесь, мордовороты. Извини, леди…

Он протянул руку и, задумчиво подняв зубочистку, вертел её – улыбаясь. Шанни не позволила себе перевести дух, но поняла – гроза пронеслась под самыми сводами потолка между росписей с планетами и улетела, как воющее привидение в окно.

Дядя Мардук сгрёб со скатерти ломоть хлеба и погрузил его в красную подливку. Затем, отодвигаясь, чтобы доместикус мог забрать блюдо с тремя торчащими костями, сказал мимо фрака:

– Чем-то пахнет…