– Но ведь девочки умнее мальчиков. – Вспомнил Билл старую мудрость.
– Это стереотип, Билл, стереотип. Теперь фиксируют случаи, когда всё наоборот.
– Да-а?
– В иных научных лабораториях, где полёт мысли не урезонен государственным финансированием.
– Ну, вот… приятно, честное слово.
– Обращайся.
Билл посидел ещё и странным образом успокоился, слушая отрывистые реплики Энкиду – сплошь не толерантного характера. Но так и не понял, мог ли Энкиду услышать, хоть кусочек его разговора с Шанни. Под конец он уверил себя, что это его мнительность, и, пожелав брату, чтобы его тарантул укусил, отправился к себе через двор. Он почему-то напрочь забыл о драконариях.
Наутро Шанни вышла к завтраку раньше обычного. Горы в окне выглядели незастланной постелью, да и сама она так торопилась, что не застлала свою. Синие и бурые рубашки смешанных карт – вот как постаралась осень. Горы гадали на встречу или на дальний путь. Всё это она разглядела за прямым плечом в домашнем мундире.
Он обернулся и пожелал ей доброго утра. Шанни ответила рассеянно и, пошарив взглядом на столе, не обнаружила непарных предметов, которые можно было бы вдумчиво перекладывать с места на место.
Ас посторонился, освобождая ей место у окна, чтобы она могла насладиться видом миллиарда оттенков между красным и жёлтым. Она так и сделала и, занимая позицию у подоконника, взялась за край занавески.
Заодно она сказала Асу:
– У меня с Биллом вышел разговор. В общем, он сошёл с ума и предложил мне… сам понимаешь, что… по всей форме…
Ас помолчал.
– Ну и ну. – Произнёс он, как «ну и что». – И ты?
– Ну, знаешь.
– Это моя реплика.
– Верно.
Ас прошёл к столу, провёл рукой по утренней лёгкой скатерти, непохожей на паруса с пиратского корабля, и собирался что-то сказать, но тут появился доместикус с широким и глубоким подносом, который вполне могли использовать вместо плота патрульные у ворот. Ас подождал. Когда сливочник, хлебница, маленькие ложечки, стопка хрустящих салфеток с серебряной, а не вечерней золотой монограммой на уголышках, две вазы с конфетами и многоэтажное блюдо с сыром, копчёными рыбками и круглишками паштета, а также два пакетика кофе – для Шанни, и только для неё, – заняли свои места, когда углы скатерти были одёрнуты заботливой рукой в перчатке, и поклон фрака с неподвижными над ним глазами состоялся, – Ас сразу приступил к допросу по форме:
– А он, что?
Голос был заинтересованный, чуточку насмешливый. Дожидаясь ответа, Ас смерил взглядом оба пакетика.
– Не могу понять… – Дипломатично ответила Шанни. – Расстроился вроде. Ну, ты же представляешь себе.
Ас вроде как кивнул. Это «представляешь себе» должно было означать, что все они осведомлены в особенностях реакции Билла на отказ дамы от предложения разделить престол и ложе.
– Он так и не знает? – Спросил Ас, и погладил стебло ложечки.
Совершенно ненужный жест, и сопровождать им текст – только стиль портить. Но жеста не выкинешь – он так сделал.
– Нет, очевидно. – Небрежно ответила она.
– Что же должно произойти, чтобы он узнал?
– Не знаю.
Шанни встрепенулась и удивлённо переспросила, показав, что её ответ был машинальным и необдуманным:
– А ты о чём? Не понимаю…
В эту минуту на крыльце Билл спросил:
– Дядя? Вот, спросить хотел… Как вы меня нашли вчера?
– Родственные узы. – Серьёзно ответил тот. – Огонёчек такой…
Билл нахмурился – мысль ускользнула. Ну, да, со мной это бывает, как говорят государственные служащие, забыв отправить ваш чек.
Завтрак игрался по нотам. После вчерашнего приобщения к никотину Билл обрёл богатый аппетит, то есть, ещё более богатый.
Мардук, как всегда, острил, и никакого многозначительного блеска в его глазах никто не заметил. Горячий сладкий пар подымался над стопкой толстых блинов. Зацепив двузубой гнутой вилкой верхний, Мардук швырнул его на тарелку и подвинул к Шанни.
Она поблагодарила, её лицо, прекрасное в клубах пара, – выглянула из облаков богиня утра, – почему-то выглядело очень довольным, более довольным, чем это мог бы вызвать вид блина.
Огромный, покрытый кратерами и медленно опадающими огненными пузырями, красно-жёлтый по краям и каменисто-песчаный к центру, он в тютельку был похож на своего двойника на потолке. Воплощение домашнего очага, он напоминал, что дом для нибирийцев – в небе, а не лишь на поверхности бедной колонии.
Шанни занялась блином. Мардук улыбнулся и замотал себе вилкой сразу два или три. Не глядя, он напихал в них серебряных рыб, и сунул в пасть целый свёрток папируса с торчащими блестящими хвостами.
Билл последовал его примеру. Энкиду пожирал блины без ничего, и только раз потянулся и сгрёб себе светящимися от жира пальцами кирпичик сыра, нарочно оставленный доместикусом для сира Гурда.
Заодно они обменивались взаимными остротами невысокого качества по поводу аппетита, не оправданного ни трудами…
– Ни ночью любви. – Проговорил Энкиду, едва прожевав вязкий острый сыр.
Пурпурные листья приправы свисали у него изо рта, будто у тигра, случайно прихватившего травки на пастбище.
Мардук тут же зыркнул на Шанни, изящно резавшую блин на четыре части, но слава духам дома – девушка не расслышала вольности.
Ас молчал, слушая обыденную богатырскую перепалку. Встал раньше обычного, сразу после того, как удалился Мардук, и, бросив салфетку на стул, направился к выходу. Ничего особенного, но почему-то все обратили внимание. Билл спросил:
– Ты чего?
Ас вместо того, чтобы – как и ожидал Билл – промолчать или брякнуть что-нибудь остроумное средней обидности, развернулся на плацу и, сверкнув глазами, слишком громко ответил:
– Пардон? Ты мог бы задействовать навыки членораздельной речи? В чём смысл твоего вопроса? Спрашиваешь ли ты – кто я, откуда и куда иду, либо твой интерес носит фамильярный характер не прожевавшего свой мозг обывателя?
Билл, слегка ошарашенный таким обвалом злых слов, пожал одним, другим плечом и движение его сопровождалось пристальным взглядом застрявшего у дверей Аса.
– Да я, собственно…
Что-то в глазах и на губах Аса зацепило его богатый внутренний мир. Билл, дожёвывая, и вытирая руки обо что-то, встал.