Глобус Билла. Четвёртая книга. Дракон

Ас, слегка смущённый, что так оплошал с простодушной догадкой, сердито приказал захлопнуть дверцы, и, не дождавшись, когда приказание будет исполнено, так тронул машину с места, что Билла откинуло на затылок, и он-таки вскрикнул.

Не своим голосом, – как он тут же уточнил.

– Извини. – Не оборачиваясь, сказал Ас.

Билл продолжал причитать, держась почему-то вовсе не за оскорблённое место.

– Нет, ты соображаешь? Вот они, плоды скороспелого образования в техническом корпусе звездолётчиков.

Он пытался словить глаза Аса в забавном зеркальце впереди, но там выскакивали всё время посверкивающие смехом фиалки брата или собственные негодующие глуповатые глаза леану.

Энкиду утешил его:

– Их учат по системе взлёт-посадка, иначе это станет экономически невыгодно. Остальное они доучивают налету, как пластические хирурги.

Билл сопел и жаловался, так вертясь на заднем сиденье драндулета, что Энкиду наконец сказал:

– Тиш, тиш… киса.

Ас хихикнул, глядя на дикую грунтовку, заключённую, подобно тоннелю в серые высокие стены, когда-то ограждавшие закрытую для посещения территорию Старых Лабораторий. Дорога прыгала впереди, как живой проволочник, этот вредитель огородов, изловленный пронырой-дачником.

Билл прямо руками всплеснул, так что Энкиду резко откинулся к низенькому окну, по которому стегали сухие чёрные ветки.

– Это же вам не литература. Тут речь о жизни и смерти. Надо всех вас перевешать. Вот вернусь домой, так мигом займусь.

Ас отозвался:

– Сидите смирно, здесь дорога будто в пекло ведёт.

Билл огрызнулся:

– Чёртик в помощь. Дать тебе отвёртку, чтобы ты подкрутил под собой чего-нибудь?

Энкиду вдруг сказал:

– А я бы графоманов перевешал. По-моему, они хуже недоученных лётчиков.

Билла обуял дух противоречия, и он сварливо возразил:

– Что они тебе сделали?

– Написали декларацию прав. – Ответил водитель-Ас.

Билл примолк и переглянулся с Энкиду, понимающе кивнувшим.

– Верно. – Медленно согласился егерь. – Ни одного слова правды на огромном листе бумаги.

Билл заметил:

– Так это ж талант нужен, чтоб так врать.

– Пусть бы сожрал свою декларацию за такой талант. – Ласково сказал Энкиду.

Билл призадумался.

– Есть занятное мнение, как опознать графомана – он не правит.

– Позволь?..

– Ну… не режет.

Энкиду, хмуро поразмыслив, посветлел лицом, лоб разгладился:

– Ты имеешь в виду буквы… – Повернувшись. – Это он буквы имел в виду. – (Ас кивнул.)

Билл подтвердил:

– Не исправляет нечестного, не вырезает лишнего… не переписывает к чёртовой матери целый эпизод, не подметает, горшков не выносит… словом, мерзость запустения. Совы, лисы… тень рогатая туда-сюда.

– А чё там, и мерзость бывает занятная. – Вступился Энкиду. – Всякие, понимаешь, развалины, по две луны зараз и пр.

Ас, следя за дорогой, полез в разговор с кхеканьем и академическим апломбом:

– Друг мой, сей господин не графоман, это просто бедолага, который не имеет тиража, вследствие чего он утрачивает ощущение гравитации. Он себе может здорово попортить сантехнику… а ещё бывает, так сильно героев своих любит, что уж всё им прощает и они всюду, как тараканы, лезут. Этот бедолага уже не видит их недостатков, а достоинства преувеличивает сверх меры. Неблагодарные пролазы в свою очередь в гробу видали своего патрона и, как испорченные подростки, лепят к дорогим обоям жвачкою гнусные афиши, от которых папа, едва дверь приоткрыв, шарахается.

Билл оборвал разглагольствования:

– А ну, останови.

Ас только плечом пожал. Машина перестала скакать, как преследуемый кролик, и теперь показывала Биллу голубое – океан, Энкиду – жёлтое: они выбрались на западное побережье полуострова, и лиловые шляпы гор пару раз показались за мощной надбровной дугой старого низкого массива самых древних гор на планете.

Билл сделал нетерпеливый жест. Ас продолжал крутить устройство, напоминавшее лакомке-Биллу кондитерское изделие, а самому Асу – фигуру тороид.

Билл с помощью, признаем, выразительной жестикуляции дал понять, что остановиться – необходимо.

– А потерпеть?

– Останови сей секунд.

– Маленький ты, что ли?

Энкиду выказал солидарность.

– В самом деле.

– Это у вас поветрие?

Энкиду возмутился: