Глазами маски

– Да… – едва слышно проговорила Сола.

– Ясно. Ты влюблена в него?

– Ой! Не надо. Это все глупо. Он и не знает, и не любит, в общем, давай о другом.

– Как хочешь, но он все-таки – мой брат, хотя я его не очень хорошо знаю. – Заретта опустила глаза. – Он странный, правда?

– Правда! – воскликнула Сола, словно слышала слово «странный» впервые, и была очень удивлена и обрадована, найдя верное определение мучившим ее догадкам. – Да, именно странный. Его словно бы что-то гнетет, и оттого он такой… – она задумалась, – …странный.

Глава 14. Оборванный аккорд

В театре было тихо. Все его обитатели разбредались по домам.

– Я ненавижу ее, – Квентин сжимал зубы.

Азраил с любопытством наблюдал за ним. Он уже оделся и теперь стоял, прислонившись к стене:

– Значит, совсем наоборот. Думаешь, она Гордаса любит?

– Думаю, что она меня не любит, – голос Квентина звучал непривычно жестко. – А что там с Гордасом… – он лихорадочно ломал пальцы.

– Да брось, она искусство любит, а ты его чистое воплощение…

– Так же, как и ты, – перебил Квентин. – Все, не хочу об этом. – Он взял с вешалки тонкое осеннее пальто,

– Постой, – Азраил, уже давно догадывавшийся о чувствах Солы к себе, растерянно разглядывал тяжелый браслет в виде змеи, врезанный в его руку. – Не надо спешить. Ты всегда успеешь сделать выводы. Напиши ей письмо, объясни в нем все толком, ну, как ты умеешь, она должна понять и оценить.

– Что? «Сола, я тебя люблю? – спросил Квентин, комически прыгая на высокой интонации и пытаясь попасть руками сразу в два рукава. – И жду от тебя того же?»

– Нет, зачем так? – Азраил взял у него пальто, встряхнул и помог одеться. – Просто напиши то, что ты чувствуешь. Ничего не утаив. Квентин, ты же поэт, ты можешь то, чего не могут другие, – так действуй. Зачем ты чувство свое лелеешь втайне? Оно ведь законное, нормальное здоровое чувство, имеющее все шансы на успех и права на существование. – Азраил сам не заметил, как перешел на шепот, и в шепоте этом было что-то зловещее, горькое, неприятное.

Квентин испуганно посмотрел на него:

– А поехали ко мне, отметим премьеру.

– Нет, – отрезал Азраил. – Уже поздно. Скоро – день новый… – он улыбнулся, проглотив свои тихие слова, и те были ужасны на вкус.

– Так самое интересное обычно по ночам происходит! – глаза Квентина наполнялись лукавой дымкой. – Покинем же наш полуночный театр!

– Тогда – ко мне, я Руфусу обещал… – Азраил замялся.

– Я поеду, – просто согласился Квентин.

* * *

«Пережить бы эту зиму… – Ключи дрожали в руках. – Вроде бы все?»

Барри устало огляделся? вымытый пол, свежие скатерти на круглых столах, стулья отодвинуты в позиции, приглашающие присесть, за окнами – неуютно темно. Он хотел идти, как вдруг передумал. Положив ключи в карман, Барри сел за барную стойку и налил в стакан воды. Лицо его было изможденным, сумрачные тени под глазами стали заметнее. Все остановилось… – продолжал рассуждать он. – Я не справляюсь… Работать здесь, потом бежать на конюшню… за всем следить, проверять… Как же я устал… Домой идти не могу. Сестра сошла с ума! – Барри передернуло. – Бросилась мне на шею, наговорила таких странных слов, не хочет, чтобы я уезжал… – он до боли сжал пальцы. Вода в стакане дрожала. Надо было уехать вместе с ним…» – Барри не мог оторвать глаз от этой дрожащей воды.

– Уехать с ним… – произнес он вслух. – Или убить. Ведь до его появления все было нормально…

Странно, Барри хотел, но также не мог, никак не мог разозлиться на того, о ком вспоминал. Вместо этого он разозлился на воду, взял стакан и выпил до дна.

– Что он имел в виду, сказав, что Мидора погибнет, если я останусь здесь? Какое отношение моя свихнувшаяся сестра имеет ко всему этому? Они виделись с ней всего раз… Решено. Уеду! – закричал он и потом добавил устало. – Пережить бы зиму… Только бы это…

Барри вздрогнул. Ему показалось, что слова, которые он сначала вот так прокричал, а потом добавил, и те, и другие были сказаны не его голосом. Этот новый голос был старше прежнего лет на двадцать. Барри понял: что-то внутри него надорвалось, окончательно изменило форму и цвет, стало другим. Он знал: подобное необратимо – и только усмехнулся этой метаморфозе, больше ничем ее не отметив.

* * *

Азраил и Квентин вышли из театра. Ледяной ветер царапался, и хотелось спрятать лицо. У входа их поджидал Руфус. За спиной у него привычно висел гитарный футляр. Никто и никогда не видел того инструмента, что лежал в нем, давно воспринимая этот футляр просто как продолжение самого Руфуса.

– Пойдемте быстрее, – скомандовал Азраил.

– Эй, подождите, – из тяжелых дверей театра вышел Хэпи. Ветер накинулся на него с жадностью. Руфус глубже запрятал руки в карманы пальто

– Холодно, – процедил Азраил сквозь зубы.

– Угу, – пробормотал Квентин.

Одеты они оба были странно, словно о существовании прогноза погоды никогда и не слышали. Нельзя сказать, что их не интересовала погода: разумеется, и Азраил, и Квентин замечали смену сезонов, последний даже писал циклы стихов о временах года, – и все же природу они воспринимали несколько необычно, отдельно от себя, вроде некой эстетической категории, о которой можно писать, восхищаясь, которой можно поклоняться, но не более того. То, что природа примитивно диктует людям, как надо одеваться в тот или иной сезон, Квентин не воспринимал, считая такое положение дел оскорблением предмета своего обожания. Как думал о природе Хэпи, понять было сложно. Однако одет он был по погоде и не испытывал никакого дискомфорта от холода. Хэпи подошел к стоящим на ветру.

– От кого бежим? Кстати, Квентин, я видел Солу около часа тому назад, она уходила из театра…

Лицо Квентина болезненно скривилось, он закрыл глаза и уже набрал в легкие воздуха, чтобы ответить, но Азраил, посчитавший это опасным, ответил за него:

– Он не хочет ничего о ней слышать, так что не продолжай. Хэпи пожал плечами:

– Мне просто было интересно, куда это она…

– Ну, сказал же, – перебил Азраил. – Все, пока не хотим. – Он мельком взглянул на Квентина, тот с полными воздуха легкими смотрел куда-то вдаль. Азраил принял это за одобрение: – Раз с нами, Хэпи, – идем. А ты, случаем, Верти не видел?

– Верти пакует вещи. Завтра с первым поездом мы лишимся его светлого гения. Обещал писать письма.

– Верти в письмах… – задумчиво проговорил Азраил.

Дорога тянулась в молчании. Квентин, не поднимая головы, двигался машинально, след в след за Азраилом, недавняя сцена с Солой и Гордасом все еще разыгрывалась в его памяти, обрастая новыми и новыми вариантами прочтения. Наконец Азраил сказал:

– Пришли.

Уже подходя к дому, он заметил одиноко стоящего посреди улицы человека. Волосы его были убраны под шляпу, а на лице сверкали солнечные очки. Человек смотрел в небо, в котором громко каркали птицы.

– Забавно, – произнес Хэпи.

– Да. – Руфус настороженно вгляделся в одинокую фигуру.

Квентин предположил глубокомысленно:

– Солнечные очки… может, у него глаза заплаканы… Азраил только нахмурился и свернул во двор. Квентин последовал за ним.