Глазами маски

Равномерный стук, похожий на поспешные шаги, мгновенно удалился.

– Огня, огня… – стонало страшное эхо.

Именно от этого гулкого многоголосья, пробившего наконец плотную темноту, возник огонь. Оранжевым столбом взметнулось пламя, осветив душное пространство. Стены колодца были ярко-красного цвета. Бесконечная высота, протяженность вертикальных линий – и обжигающий свет. Распространяясь по четкой спирали, оранжевый огонь, чьи кольца походили на змеиные, поднимался по стенам колодца все выше и выше. Языки его пламени напоминали морды страшных существ. Они то и дело скалили зубы, рычали и лаяли друг на друга, выплевывая искры. Хищная пружина растягивалась, тянулась вверх, пока вдруг не остановилась. В том месте на стыке двух граней возник разлом. Мгновение – и он превратился в небольшой проход. Стены колодца, подобно податливому материалу, легко обогнули новое пространство, даже не обозначив углов. Через него на огненную лестницу въехал необычный экипаж. Он был похож на спешно сколоченный ящик, к которому приделали колеса. В ящике мертвым грузом лежало что-то завернутое в лоскут черной материи. За экипажем двигались две тени. Как только они ступили на огненную лестницу, проход в стене затянулся, и живой огонь продолжил свое восхождение. Послышался знакомый стук. Этот звук неизменно сопровождал полупрозрачные тени. Те перемещались по воздуху, и шагами его назвать было нельзя, так как ног эти тени не имели, да и стуком сердец тоже нельзя было назвать: вряд ли у теней могут быть сердца.

– Милорд, вот то, что вы просили. – Они обступили с двух сторон подвижный ящик.

– Сюда! – раздалось эхо тысячи голосов.

Тени подлетели к тому месту, которое не трогал свет от огня. Это был некий концентрат той темноты, что еще недавно заполняла гранатовый колодец. Она слепилась в форму бутона. Ни одна струйка огненного света не могла проникнуть внутрь цветка, так сильно он сжимал лепестки.

– Мантию! – грянуло изнутри цветка.

Тени начертили на яркой стене большой прямоугольник, сорвали его с гранатовой плоскости и протянули в черную сердцевину. Один взмах – и шелковый звук разорвал лепестки бутона, цветок раскрылся. В его центре бил кровавый гейзер, разбрызгивая алые капли. Несколько оранжевых искр упало на черные лепестки, и по ним начал расползаться змеиный огонь. Прожигая насквозь, он словно перерисовывал их на свой лад, и через мгновение это были уже не лепестки, а крылья летучей мыши. С мягким шелестом они взмыли вверх и вскоре исчезли из вида. Другая пара лепестков начала скручиваться в трубочки, тянуться, извиваться, превращаясь в стебли вьющихся растений. Стебли эти ползли, цепляясь за стены черными усиками, все выше и выше, пока их не поглотил огонь. Оставались еще два лепестка. С зеркальной симметричностью чуть заметно трепетали они у подножья кровавого гейзера, словно тени на воде. Но вот и они, пронизанные светом, наконец разбились, забрав с собой последнее напоминание о глухой темноте. Внезапно падающий поток замер, капли застыли в движении. Вода превратилась в материю, струи – в складки. Кровавые, они ниспадали шелковыми лоскутами. Мантия была сложена так, что казалось, покрывала тело какого-то существа, однако на месте, где должна была быть голова, ничего не было, ворот окаймлял невидимую шею.

* * *

– Верни мне боль мою и скройся!

Мы с ней наедине судьбу разделим!

Величие отринув, демон перед тобою на коленях,

Так узри!

Азраил упал на колени. Минутное молчание. Мысли продолжали путаться. – «Разменивая жизнь на красивые акты, я готов умереть в своей роли, лишь бы нож оказался настоящим орудием смерти…» – театральная пауза оборвалась:

– Ты прости меня, бог, и рази прямо в сердце,

Чтоб не билось оно тленной жизнью в груди.

Под прохладным покровом ночной вселенной

Бей безжалостно, ты победил!

«Вот и все, мои последние слова… Сейчас – аплодисменты». Азраил не любил аплодисментов и света, что зажигали после последнего действия: на их волнах он переплавлялся в обычную жизнь, наигранное таинство разбивалось в мелкие осколки. Азраил считал их слезами на лицах зрителей. Стоят ли эти слезы мучительной игры актера, болезненной инъекции, вживающейся в душу, стоят ли они того, чтобы им искусно созданный мир вдруг исчез, погребенный под грубым шумом благодарных рук? Ответа Азраил до сих пор не знал. Но вот электрический поток облил его с ног до головы, вырвав из уютного мрака, и тогда он застыл в мыслях, невольно переключившись на всю пятизначную физику человеческих ощущений. Азраил чувствовал, как по затекшим ногам побежала дрожь. Он встал с закрытыми глазами, сделал несколько шагов к краю сцены, наконец, открыл глаза – и увидел все то, о чем думал недавно: аплодирующих людей, на их лицах уже высохли слезы.

– «Наверное, от этого жуткого света», – равнодушно подумал он. Но вот что было непонятным: в этот раз Азраил именно видел аплодисменты, но никак не слышал их. Он вообще ничего не слышал. Глухие толчки где-то на уровне горла шевелили затекший разум колючей болью, которую хотелось проглотить. «Что со мной?» – брезгливо и как бы между прочим подумал Азраил. Ему было жаль отвлекаться от прежних мыслей на эту новую.

Занавес опустился. Картина благодарности опять ожила в звуке и неприятно ударила по вновь включившемуся и оттого болезненно обостренному слуху. В гримерке заиграла знакомая мелодия телефона. Азраил хотел пошевелиться, но ноги не подчинились желанию. Из груди его вырвался сдавленный стон.

– Азраил, что с тобой? – Ему навстречу выбежала девушка в беленом парике и мятом кринолине.

Азраил не ответил.

– Азраил! – вскрикнула она уже откуда-то с поверхности погружавшегося в шумный круговорот сознания. – Азраил! – Еще раз, еще; голос ее становился все тише.

* * *

Стены небольшого дома были выкрашены нелепой серебристой краской. Сходившиеся к крыше под углом, они создавали иллюзию свода. Среди высотных зданий с застекленными глазами и модными вывесками эта постройка выглядела странно. Погода стояла теплая, и окна в доме теперь были распахнуты. Перед ними в квартире нижнего этажа сидела девушка, шепча что-то про себя. Она сжимала в пальцах нераспечатанный конверт и казалась далекой от происходящего. Надвигавшийся дождь распугал всех прохожих. Опустевшие улицы нагнетали душную тишину. Зачастивший в этом месяце со своим внезапным появлением осенний ливень уже начинал шевелиться, роняя беспокойные капли. Девушка закрыла окна, за которыми вот-вот должна была развернуться стихия, и надорвала конверт, вынув из него письмо. Сперва она мысленно пробежала половину листка, открыв глаза на середине. Пара попавшихся наугад слов ее успокоила, и она принялась читать сначала.

Отдававшие холодом серые глаза, прямой нос, аккуратный маленький рот, бледная кожа и светлые, будто бы выцветшие, волосы, делали ее непривлекательной, почти что некрасивой. Говорить же о красоте тут надо было, пересматривая и переписывая все ее веками складывавшиеся законы. Но так как никому говорить о красоте таким образом не приходило в голову, все, кто хотя бы мельком видел Заретту, разочарованно опускали глаза, упрекая природу в непростительном отсутствии энтузиазма.

Заретта прочла письмо до конца. Потупленный взгляд и ледяное спокойствие в сочетании с улыбкой на бледном лице немного пугали. Проходя мимо незаконченной картины, висевшей среди прочих на стене, девушка остановилась, глядя в незаполненное пространство холста: было в нем что-то притягивающее. За окнами с упрямым напором происходило обычное действо осени – город принимал прохладный душ.

* * *

Красная Мантия переливалась тягучей теплотой живой краски. В тяжелых струях, складках этой блестящей материи виднелись прорези для рук, монарших рук, что собрали в один кулак всю свою власть, а в другой – жалость; и было бы не так жутко, если бы руки эти, страшные, ужасные, с когтями, слипшейся от крови шерстью, действительно были – но их не было. Вместо этого из прорезей Мантии с невозможной правдоподобностью выглядывали бутоны нежных роз. На заостренные их лепестки падали оранжевые искры, но розы не воспламенялись, распускаясь в пышные цветки одного цвета с пламенем. Прозрачные тени отпрянули в сторону. Под красной Мантией возник другой мир. Раскрашенный насыщенными цветами, зримый, но едва ли доступный, он был отделен от жаркого пламени прозрачной перегородкой. Необычный ландшафт, с хрустальной зеленой травой и жемчугом вместо песка. Крупный, мелкий, круглый и причудливых форм, он был насыпан в виде небольших горок, что окаймляли янтарное озеро. Зеркальная водная гладь сверкала наподобие отраженного солнца.

Тени замерли, покорно ожидая.

– Где он? Я хочу его видеть! – рвануло, отскочив от высоты колодезных стен.

Тени с черным свертком подлетели ближе. Как пара заводных кукол, двигались они синхронно, и каждый жест одной повторяла другая. Голоса их звучали одинаково. На туманной отрешенности отсутствующих лиц застыла печать угодливости. В груди полупрозрачных плащей, похожих на ожившие вещи, как раз там, где у людей находятся сердца, бились, стучали метрономы. Назад, вперед, назад, вперед перемещались тяжелые стержни. Тени опустили свободные рукава, и сверток рухнул на затуманенный лед.

Глава 2. Премьера

– Моей любви полуденное солнце…

Мне душу распяли,

Как Божьему сыну когда-то жизнь распяли под небом…

Все для тебя,

Без тебя мое сердце пустое…

Я один – никому не известный осколок жизни извечной,

Здесь, на земле в трухлявый тлен обращусь…

– бормотал Азраил, лежа с закрытыми глазами на полу маленькой комнаты, интерьер которой составляли многочисленные стулья и ширмы.

Такого не было в роли, – тревожно проговорила девушка. Локоны ее беленого парика разметались по спине и плечам.

Сола сидела на полу рядом с Азраилом и задумчиво смотрела на его закрытые глаза. Заботливое беспокойство жаром разбрасывалось по ее лицу.

– Азраил бредит, – догадался парень в костюме лучника, незаметно подошедший к ней. Он перестал размешивать сахар в уже успевшем остыть чае и уставился на Азраила.

– Замолчи, Хэпи! И откуда ты только берешься со своими убийственными репликами! – выкрикнула Сола.

– А что? Роль-то он отыграл, – не меняя тона и выражения лица, заметил тот, опустившись на пол рядом с Солой, – и какую роль… Это были яркие краски, Азраил, – он похлопал неподвижного Азраила по плечу. – Я видел, как текли слезы по растроганным лицам, перемешиваясь с падающим светом, цветные слезы… – Хэпи хотел продолжить, но Сола окатила его таким презрительным взглядом, что он предпочел отдалиться на безопасное расстояние, предварительно отпив пару глотков для демонстрации своего равнодушия к ее эмоциям.

Молодой человек в монашеской рясе и с тяжелым железным крестом в руках появился в дверях:

– Что у вас тут происходит?

– Оставь ты его, Сола, пойдем: в последнем действии Азраила нет, а вызывать в конце начнут, так его отсутствие и не заметят.