Вечер взаперти

ВЫБОР

Родителей у Андрея не было. Не было ни брата, ни сестры. Даже бабушки не было. Его воспитывал дед.

Дед работал в школе преподавателем истории. Платили мало, и чтобы денег хватало, дед часто брал дополнительные часы, занимался репетиторством, подрабатывал сторожем в той же школе, где и преподавал. Андрей постоянно был рядом. Все учителя его знали и ждали, когда он уже наконец станет полноправным учеником.

Андрей любил школу, потому что в школьной столовой хорошо кормили. У деда, при всех его стараниях, так вкусно не получалось. Обычными блюдами в их доме были хлеб, пельмени, копченая колбаса, отварная картошка да яичница. Правда, с каждой зарплаты дед обязательно делал Андрею подарок: покупал шоколадку, бутылку лимонада и апельсины, клал все в пакет и оставлял у кровати спящего внука. Андрей просыпался, находил этот нехитрый набор, и тогда был настоящий праздник.

Прошло время, Андрей окончил школу, начал работать. Поступить в институт не получилось, да, собственно, и не больно хотелось. Надо было зарабатывать на жизнь.

С деньгами стало немного легче. Куда чаще на их столе появлялся хороший сыр, мясо или колбаса. Теперь конфеты и апельсины Андрей покупал сам. В общем, все шло хорошо. Жизнь, конечно, не искрилась разными красками радуги, но, с другой стороны, и не ведала черных пятен разочарований и утрат. Ведь, как известно, чем меньше мы имеем, тем меньше поводов для печали.

У Андрея появилось увлечение, даже страсть: он стал писать рассказы. Кто-то, может, усмехнется: тоже мне занятие. Нет смысла их переубеждать. Бесполезно. Но те, кто познал радость творчества, кто хоть раз в жизни доверял свои самые тайные мысли, самые искренние вопросы бумаге – те поймут.

В общем, Андрей писал рассказы. Поначалу просто так, для себя, втайне ото всех. Однажды, набравшись храбрости, показал написанное деду.

Прочитав, тот сказал:

– Сходи в школу, к Щеглову. Дай ему посмотреть. Он посоветует, что дальше с этим делать.

– А тебе? Тебе понравилось?

– Да.

Лев Ефремович Щеглов был учителем русского языка и литературы в той самой школе, где работал дед Андрея и где еще совсем недавно учился сам Андрей. Про таких, как Щеглов, говорят: у него в груди камень, а в голове алмаз. В школе Лев Ефремович для учеников был строгим, но справедливым учителем, а для коллег – принципиальным, холодным в общении педагогом высшей пробы. Щеглов жил один, и от этого у него выработалась непереносимая для многих привычка говорить в лицо любому все, что он о нем думает. Андрей поначалу засомневался: нести рассказы Щеглову или нет? Он хорошо помнил седого, вечно сурового преподавателя русского языка и литературы, и эти воспоминания не рождали желания снова с ним повидаться. Размышлял несколько дней и в конце концов решился.

Щеглов встретил Андрея холодно, молча выслушал его сбивчивую речь, взял рукописи.

– Завтра приходи. В это же время, – сказал.

Прошел день.

– Садись, – кивнул Щеглов Андрею.

Андрей послушно присел, а Щеглов положил на стол перед собой рукописи. Спросил:

– Давно пишешь?

– Не очень.

Щеглов протянул Андрею пачку листов.

– Каждую пятницу я и несколько ребят собираемся в школьной библиотеке. Они тоже пишут. Приходи, если хочешь.

– Хорошо.

Так Андрей стал ходить на занятия к Щеглову.

Щеглов был замечательным педагогом, хотя и несколько угрюмым, даже иногда циничным. Однако все, что касалось языка и литературы, его профессиональной деятельности, воспринимал с неподдельным интересом и всерьез. Он тонко подмечал шероховатости и неточности в текстах начинающих авторов и давал дельные советы. Андрею посоветовал больше времени уделять работе над текстом уже после его окончания.

– Убирай все лишнее, – твердил Щеглов, черкая слова в очередной рукописи. – Не ленись и не жалей написанного. Если при прочтении взгляд зацепился за слово, за абзац или даже запятую – убирай, ну или переделывай. На шахматной доске не может быть ни шестьдесят пять, ни шестьдесят три клетки. Только шестьдесят четыре. Ни больше, ни меньше. Так и с текстом, с каждым рассказом: столько слов, сколько нужно для его существования. Твоя задача как писателя найти тот самый оптимальный набор слов и расставить их в единственно правильном порядке. А все лишнее – долой!

Андрей согласно кивал и, приходя домой, перечитывал ранее написанное, пытаясь понять, сколько же все-таки клеток на его доске.

А еще Щеглов посоветовал не ждать милостей от природы, а брать и посылать свои рассказы на всевозможные конкурсы, в журналы, издательства, одним словом заявлять о себе.

– Конечно, сейчас не девятнадцатый век, – говорил он. – Книга уже не занимает того места, которое занимала когда-то. Но тем не менее люди читают. Факт. Не храни рукописи. Отправляй куда-нибудь, публикуй. Может, заметят, может, и не заметят. Но коли не отправишь, точно не заметят. Поэтому не бойся, отправляй, а там видно будет.

Годы медленно катились в неизвестное будущее.

Дед Андрея сильно постарел и уже не работал: ноги стали отказывать, и Андрей вынужден был купить ему инвалидную коляску. Сам Андрей повзрослел и работал сразу на двух работах. А в свободные часы, которые выпадали теперь не так уж часто, писал. Писал все лучше и… таинственней. Несколько раз он даже побеждал в каких-то конкурсы, и они вдвоем с дедом праздновали это шампанским с конфетами.

Неожиданно пришло странное письмо: в обратном адресе значилась Германия. Когда-то Андрей посылал свои рассказы на международный конкурс сценаристов, и вот теперь, почти год спустя, организаторы сообщают, что он является одним из пяти победителей. А в качестве главного приза ему дается возможность пройти обучение в престижном германском университете за счет устроителей конкурса. Это было похоже на сон. Андрей снова и снова перечитывал письмо и не верил в свалившееся как снег на голову счастье. Пять лет в Германии! Жилье предоставляется, выплачивается стипендия. Письмо то было, словно привет с Луны…

И вдруг улыбка на лице Андрея померкла. Дед! Как он мог забыть?! Пять лет в Германии… Даже если принять в расчет, что он сможет приезжать домой раз в год… Нет-нет, все не то. Дед не может даже до магазина сам дойти.

– Конечно, поезжай, – сказал он, узнав о письме. – Когда еще такой шанс выпадет? Езжай, учись, пока зовут.

– А ты?

– А что я? Я жизнь прожил. Мне главное, чтоб ты человеком стал. Пять лет – ерунда. Отучишься и вернешься. А глядишь, там останешься да еще и меня к себе заберешь.

Андрей горько улыбнулся. Конечно, эти слова были враньем. Враньем из самых лучших побуждений, из любви к нему. Андрей видел – дед за последние месяцы сильно сдал: руки дрожат, глаза стали мутными. Какие пять лет! Хотя бы пару еще прожил.

Не зная, как поступить, Андрей пошел к Щеглову.

Тот выслушал парня молча.

– Такой момент рано или поздно настает, – вздохнул он, когда Андрей закончил. – Момент принимать решение. Тебе нужно выбирать. Но, честно говоря, я не понимаю: между чем и чем ты собираешься выбирать? Не вижу дилеммы.

– Если уеду, то, скорее всего, больше никогда не увижу деда, – нахмурился Андрей.

– Ты его и без того скоро не увидишь. Как, наверное, и меня. Нам обоим до могилы осталось несколько шагов. И что? Это причина, чтобы отказываться от такого предложения? Тебе выпал шанс в корне изменить свою жизнь! Поменять в лучшую сторону. И такой шанс выпадает только раз.

– Но у меня никого, кроме него, нет!

Щеглов встал из-за стола, подошел к окну. Андрей заметил, что его учитель ссутулился и едва заметно прихрамывает на правую ногу.

Глядя в окно, Щеглов медленно заговорил:

– Ты, может быть, ждешь, что я скажу нечто вроде «настоящий художник не должен думать ни о чем, кроме искусства»? Тем более о старике, который все равно умрет?

И посмотрел на Андрея:

– Нет, я так не скажу.

Опять отвернулся к окну.

– Я скажу более прозаично и приземленно. Но ты все равно выслушай. Все мы должны чем-то жертвовать. Так устроена жизнь. Постоянно мы делаем выбор – и что-то утрачиваем, какую-то возможность. Мы часто сходим с дороги и теряем тот путь, который – пойди по нему, – не исключено, вывел бы нас к иной жизни. Каждый из нас, порой даже и не замечая, ежедневно приносит в жертву обстоятельствам этот путь. А смерть старика – это не жертва. Это естественный ход вещей…