Вечер взаперти

– Жераром, например.

Семен рассмеялся:

– Вздор! Я сам забрался сюда четыре часа назад, от жары спрятаться. И никакого Жерара не видел. Полезли.

И они полезли наверх.

Матрос напевал себе под нос что-то задорное и вообще выглядел значительно веселее с того момента как решил свести счеты с жизнью. Он улыбался и то и дело приглаживал волосы рукой, как перед свадьбой. Алеша решил, что появление цели, а самое главное стопроцентная цверенность в достижении этой цели предали матросу сил и энергии.

Лестница была деревянной, местами подгнившей от сырости и постоянно шаталась. Они поднимались уже минут пять, дно погреба давно скрылось во мраке, а конца лестнице все не было. Алеше стало не по себе от этого затянувшегося подъема.

– Семен! – позвал Алеша. – Долго еще?

Последние пару минут матрос лез абсолютно молча, и Курбатов вдруг потерял его из виду.

– Семен! – завопил он.

Никакого ответа.

Алеша ощутил, что его сердце набирает обороты, а ладони покрываются ледяным рассолом. Он замер, посмотрел вверх, затем вниз, затем по сторонам. И вверх, и вниз лестница уходила в бесконечность царящего в погребе мрака, и не было видно, где она начинается и заканчивается. Стен тоже не было видно. Единственной реальностью оставалась сама лестница. Почувствовав, как от страха у него развязываются шнурки на ботинках, Алеша решил, что просто стоять и бояться глупо, и стал спускаться. Минут двадцать он честно спускался, пока наконец понял, что эта затея так же безнадежна, как и подъем.

Легкое головокружение, подкатывающая тошнота, и:

– Вот скотство! – сказал сам себе Алеша.

– Вот скотство! – крикнул он невидимым стенам.

– Вот скотство! – крикнул лестнице.

– Вот скотство-о-о!!! – заверещал Алеша, отталкиваясь что было сил от лестницы и падая в черную бездну бесконечного погреба…

Проснулся Курбатов от того, что прямо над ухом громко кукарекал петух.

Он открыл глаза и увидел, что лежит на зеленом лугу, в зарослях клевера и ковыля. Светило солнце, гудели стрекозы и пчелы.

Алеша поднял голову, привстал. Неподалеку стоял небольшой сарай и рядом стог желтого сена. По лугу бегал молодой петух и истошно горланил, а за петухом с серпом в руке гонялся матрос Семен. Из-за стога доносилось чуть слышное пение и негромкий смех.

– Семен! – позвал матроса Алеша. – Ты чего?

Семен изловчился, прыгнул и в полете швырнул в петуха серп. Серп просвистел над землей, срезая головки одуванчикам и подорожнику и стукнул петуха рукояткой по гребешку. Крякнув по-утиному, петух покатился по траве. Матрос шустро подскочил, схватил беднягу и резким рывком скрутил ему шею.

– Наконец-то! – выдохнул облегченно. – Попался, гаденыш!

Алеша встал и подошел к матросу.

– Проснулся? – не то спросил, не то просто констатировал Семен.

– Ага, – кивнул Алеша. – А что случилось-то?

– Ты уснул прямо на лестнице. И упал. Не помнишь?

Алеша отрицательно помотал головой.

– А я достал тебя, – продолжал Семен, – положил на траву, сам же пошел к колодцу, топиться. Иду топиться и вижу, петух этот скачет. Нет, думаю, дудки! Не уйдешь от меня! Ну, я серп, что у колодца валялся, хвать – и за ним. Минут десять бегал. И вот, поймал-таки! – потряс убиенным петухом перед носом Курбатова. – На, дарю.

Алеша, взяв петуха, посмотрел в сторону стога, откуда все еще доносились переливы звонкого смеха. Теперь к ним еще и гармонично примешивалось звяканье расстроенной гитары.

– Семен, а кто там за стогом? – спросил Курбатов, кладя петуха в траву.

– Когда мы с тобой вылезли из погреба, туда завернул неизвестный мужик в сопровождении двух каких-то старшеклассниц, – поведал Семен. – Прелюбодеи, ясно же.

– Так это, наверное, Жерар! – обрадовался Алеша. – Ну конечно, кто еще? Школьниц спаивает!

– Все пьяные были, это точно, – брезгливо поморщился Семен и сплюнул.

– Айда к ним, – потянул Алеша Семена за рукав в сторону сена.

– Нет! – отдернул Семен руку. – Ступай один, а мне еще топиться надо. Я лучше к колодцу пойду.

– Ну, как хочешь, – отмахнулся Алеша и поспешил к стогу.

Он сделал несколько прыжков, как вдруг поскользнулся и упал прямо на валявшийся в траве серп. Неприятно кольнуло в области подмышки.

«Черт! – подумал Алеша, глядя вслед уплывающим от него облакам. – А ведь что-то с подмышкой у меня уже происходило… Какая-то травма… Вот только никак не вспомню, какая именно…»

В тот самый миг, когда Алеше показалось, что он вот-вот вспомнит, что же именно стряслось ранее с подмышкой, подбежал Семен и стал поднимать его с земли.

– Что с тобой? Ты ранен? О, Господи Боже!!!

Последнюю фразу Семен прокричал, увидев торчащий из Алешиной подмышки серп. Матроса начало отчаянно рвать, и помощи от него ждать явно не приходилось.

«Да и не нужна мне помощь, – успокаивал себя Алеша. – Сам справлюсь».

И он дернул серп за ручку. Из подмышки потекло что-то теплое. Алеша потрогал рукой и увидел на пальцах кровь. Голова закружилась, он сел на траву и попытался зажать рану рукой. Увидевший это Семен скорчился в очередном, еще более злостном приступе рвоты.

– По-моему, я теряю сознание, – прошептал Алеша, вновь медленно опускаясь в траву.

Последнее, что мелькнуло перед глазами, были Семеновы штаны и лужа блевотины посреди клевера.

Проснулся Курбатов от того, что прямо над ухом громко кукарекал петух.

«Этого не может быть, – не поднимая век, подумал он. – Радиоприемник разбит Семеном. Петух убит им же. Так что, как ни крути, кукарекать некому. Наверное, это мое воспаленное подсознание играет со мною шутки. На самом деле кто-то разговаривает, а мое воображение, растревоженное последними событиями, говорит, что это кукареканье. Вот открою сейчас глаза – и кукареканье превратится в голоса…»

И, не откладывая дело в долгий ящик, Алеша стал потихоньку открывать глаза. И действительно, никакого кукареканья не было. Говорили люди.

– Пришел в себя! – воскликнул Семен.

Рядом с ним стояли Жерар и какие-то мелкие девицы, на вид лет шестнадцати. Девицы были пьяны и слегка покачивались в такт дуновениям ветра. Да и сам голый по пояс Жерар, похоже, изрядно выпил. Одна девица держала его за локоть, а другая безостановочно ковырялась пальцем у него в пупке.