Неугодные люди. За чертой отчуждения

Игорь Огурцов, Михаил Садо, Евгений Вагин и Анатолий Аверичкин – дважды, последний раз совсем недавно, получили отказ в реабилитации, то есть и по сей день являются преступниками…

Но возвращаюсь к истории свидания Валерия Нагорного с отцом. Мне ли пришло в голову, Валерий ли предложил – не помню, но отстучал я через стенку коротенькое письмо, которое Валерий намеревался тайно всучить отцу, советскому генералу, для переправки моим родителям.

Вот часть текста того прощального послания:

«Мама, папа!

Итак, я исчезаю на шесть лет. Исчезаю тогда, когда вы во мне больше всего нуждаетесь. Можно упрекать меня и не упрекать, но верьте, не было другого пути, кроме того, который привел к кризису. Мои долги перед вами неисчислимы, и я утешаюсь лишь тем, что когда-нибудь все же смогу хотя бы частично отплатить вам добром. Очень хотел бы убедить вас в том, что вам не нужно стыдиться меня. Я жил так, как подсказывала мне моя совесть…

Не удивляйтесь чужому почерку. Письмо диктую через стенку.

Прощайте. Целую всех. Леонид».

Отчетливо помню, что именно когда отстукивал текст, тогда-то и прощался с родителями. Шансов на то, что передача письма состоится, практически не было.

А как все произошло в действительности, знаю от Валерия. На встречу с отцом ему дали полчаса. Разумеется, в присутствии двух надзирателей. Полчаса они говорили. И когда настало мгновение прощания, Валерий сунул в руку отцу, изготовившемуся для прощального рукопожатия, плотно скомканную бумажку. О том, как побледнел советский генерал, о том, как долго сын тряс руку отцу, чтоб эта рука соответствующим образом отреагировала на «подарок», знаю с его же слов… Валерий что-то говорил, говорил, и тряс, тряс руку… Наконец, как он рассказывал, папина рука ответила должными судорогами… И это все на глазах у офицеров… Затем прощальное объятие, и руки разомкнулись. «Ксива» ушла!

В бумажке, что Валерий всучил отцу, он приписал адрес моих родителей и страстную просьбу отправить письмо по адресу. Как сам признавался, не был уверен, решится ли отец… Не нарушение – преступление!

Но вскоре мои родители получили чужой рукой переписанное письмо, разумеется, без обратного адреса. Сохранилось и письмо, и та бумажка… Она передо мной, и я с трудом разобрал карандашную запись… Тютчев прав много больше, чем сам предполагал: Не только «Умом Россию не понять», но и русского человека… Даже когда он советский генерал. Нет! В особенности, когда он советский…

Моя дружба с Валерием Нагорным в лагере продлилась недолго. По прошествии стольких лет с грустью думаю, что «мечты, связующие нас» я все же умудрялся превращать в оковы. Он отстранился. И правильно сделал. Потому что я мог еще раз поломать ему жизнь, поскольку относительно своей жизни у меня все уже было определено по максимальному раскладу. Мы встретились в Питере через тридцать лет, и не было для меня большей радости, чем убедиться, что он, прожив свою жизнь по-своему, прожил ее порядочно, как и было заложено в нем от роду».

Валерия Нагорного уже нет с нами, но все, кому приходилось с ним общаться, не забудут этого человека, твердо стоявшего на своих убеждениях и не способного предать.

Под присмотром

С появлением в Луге «неблагонадежных граждан» естественно был увеличен и штат сотрудников КГБ.

Если верить данным сектора учета Лужского горкома КПСС, исправно платили членские взносы 26 сотрудников, членство в КПСС для кэгэбэшников было обязательным. В переулке Советском появилось новое здание управления и несколько спецмашин. Насколько известно из рассказов лужан и самих сотрудников, оперативной работой они занимались редко. Если не считать ареста Бородина и нескольких обысков, в основном занимались профилактикой: вправляли мозги заблудшим и стращали новоявленных борцов, например, из клуба «Перестройка». После ночных обысков и допросов по «делу» о листовке неизвестного происхождения подписанной от имени клуба, в нем произошел явный раскол. История темная, не исключено, что это была провокация. Еще была налажена работа с осведомителями. Их часто засылали на места возможных встреч и диспутов. На «Белкозине» это был шахматный клуб, где главную скрипку играл международный мастер Лев Квачевский.

Инженер-биохимик, автор и распространитель Самиздата. С 1966 один из лидеров диссидентского кружка (группа Ю. Л. Гендлера – Квачевского Л. Б.).

Арестован в августе 1968 вместе с другими участниками группы. Приговорен к 4 годам ИТК строгого режима

Официально за распространение протестного письма генпрокурору Руденко в связи с событиями в Чехословакии.

В приговоре письмо не фигурировало, и трое обвиняемых, подписавших это письмо, шли по статье «хранение литературы антисоветской направленности».

Интересный момент – один из обвиняемых некто Студенков, сослался на то, что подписал письмо по-пьянке, признался в самогоноварении и получил наименьший срок – один год.

Квачевский виновным себя не признал, но получил больше всех.Правда, говорят, что лишний год ему добавили и за заявление в его последней речи на суде, где он громогласно заявил, что Ленина выдающимся философом не считает, а относит его к совершенно посредственным человеком. И что в корне не согласен с его мнением о загнивающем капитализме – он нисколько не загнивающий.

Лев Борисович Квачевский

Жена и сын Квачевского тогда проживали в Ленинграде, а ему после освобождения пришлось поселиться в Луге. Здесь его, как инженера-химика высокого класса, приняли лаборантом на «Белкозин». По мнению сотрудников лаборатории, в создании дубильной жидкости на отечественных компонентах главная заслуга была именно его. Когда в лаборатории возник пожар, одной из главных версий был поджог помещения антисоветчиком, о чем говорили его частые вызовы на допросы.

Однажды Квачевский зашел в общежитие поздравить девочек-лаборанток с 8 Марта. Через пять минут в комнату заглянул молодой мужчина и попросил Квачевского покинуть помещение. Такое внимание раздражало и терпение Квачевского лопнуло. В 1974 году он уволился и уехал в Ленинград к семье. Угрозы нового ареста на него не подействовали. И тогда ему предложили покинуть страну.

В 1975 году Лев Квачевский с семьей был уже в Вене. Будучи отличным шахматистом, он работал там шахматным обозревателем, дружил с чемпионом мира Гарри Каспаровым.

Еще одним пристанищем «политических» стал Лужский кожевенный завод, где работали С. Д. Хахаев и его жена В. И. Чикатуева. Но первые 3 года он работал в ПМК-105.

С Валерием Ронкиным, появившимся в Луге несколькими месяцами позже, Сергей Дмитриевич проходил по одному делу. Они вместе написали программную книгу «От диктатуры бюрократии – к диктатуре пролетариата», печатали просветительные листовки для молодежи и некоторое время издавали журнал «Колокол». За что каждый получил по 7 лет лагерей и 3 года ссылки. Кроме них, по тому же делу было арестовано и осуждено семь человек.