Истории из жизни уездного городка. Встречи с неведомым

– Все! – вновь рубанул Мирон. – Перерыв на полдник!

Колька быстрыми отработанными движениями вымел на стол всю имеющуюся закуску и приборы: граненые стаканы и гнутые алюминиевые вилки, в незапамятные времена перекочевавшие в котельную из соседней шашлычной.

Мирон слегка его подколол:

– Эх, Колек, а метал бы ты так уголек!

Колька опять хохотнул, выловил из трехлитровой банки соленый огурец и начал нарезать его не очень ровными дольками. В пять минут стол был накрыт.

В пять минут стол был накрыт.

Кондратий безошибочно налил каждому по сотке – один в один. Потом взял кусочек хлеба, положил на него дольку соленого огурца и замер. Мирон и Колька тоже подняли свои стаканы, молча поглядывая на полупрозрачную жидкость. Каждый думал о своем и вспоминал Володьку. По сложившемуся в кочегарках этикету было положено: кто наливает – тот и говорит.

Ждали. Пауза тянула на минуту молчания.

Тогда Мирон решил взять инициативу на себя.

– Пусть земля ему будет пухом! – сказал он и, вздохнув, опрокинул содержимое стакана.

– Все там будем! – в тон ему дополнил Колька и сделал то же самое.

– Там нас ждут… – глубокомысленно произнес Кондратий.

Колька, прожевав закинутый в рот вслед за ядреным «голубем мира» огурец, удивленно произнес:

– Не по-о-нял, это кто же нас тама ждет?

– Наши, – Кондратий внимательно посмотрел на Мирона. Тот молчал, осмысливая сказанное гостем.

Тогда Кондратий продолжил:

– Ну, те, кто туда раньше нас пришли.

Ведь если они отсюда ушли, значит, туда пришли. Верно я говорю, Колян?

Колька, как и Мирон, был воспитан в духе советской материалистической идеологии и в загробные дела не верил.

– Не знаю, – промямлил он, хотя тема его все же заинтересовала. – А где тогда сейчас наш Володька?

– Аккурат у ворот чистилища. Он хоть и сам себя убил, но ведь не нарочно же, просто ошибочка вышла. Пройдет чистилище и прямиком в рай.

– Погоди-ка, погоди, – вмешался в разговор молча слушавший всю эту трепотню Мирон. – Не нарочно? А не ты ли его научил стеклоочиститель пить?

– Ну я, – Кондратий чуть заерзал по скамье, будто что-то ему мешало. – Так я ж его пью, и ничего. Я Володьке четко объяснил: на пузырь одна таблетка аспирина и две норсульфазола, взболтать и подождать; когда диффузионные процессы закончатся, и только тогда принимать.

– Какие-какие процессы? – переспросил Колька.

– Диффузионные. Это когда все пузырьки отойдут. А Володька, видно, поторопился или таблетки перепутал.

– А можно мне рецептик записать? – Колька вынул из верхнего ящика стола дежурный журнал.

– Я тебе запишу! – цыкнул Мирон. – Я тебе так запишу, что мать родная не узнает!

Нарастающее напряжение снял Термометр. Он запрыгнул на скамейку, где сидел Кондратий, и, упершись передними лапами в край стола, всем своим видом показал, что готов разобраться с почти нетронутым закусоном.

– Ну что, Бегемот, уже прижился тут? – Кондратий погладил кота по голове, нацепил на вилку кусок колбасы и поднес к его морде.

Кот, аккуратно помогая себе лапой, определил серо-розовый полукруг в то место, где ему надлежало быть.

– Какой он бегемот? – хохотнул Колька. – Он скорее крокодил! Бегемоты – они ведь траву едят, а этому все колбасу да мясо подавай.

Колька был доволен, что ему удалось блеснуть своими познаниями, ведь у него по зоологии, в отличие от литературы, была твердая «тройка», а еще он никогда не пропускал свою любимую телепередачу «В мире животных».

Молча допили оставшееся.

– Ну, все! – сказал Мирон, которого тяготило общество Кондратия. Помянули, и хватит – работать надо.

Но гость ловко подхватил пустую бутылку со стола, и тут же, как по мановению волшебной палочки, на ее месте оказалась полная.

– Это на вторую ногу, пусть Володька там не спотыкается.

Колька, видя сомнения старшего по смене насчет продолжения мероприятия, решил продолжить разговор на заинтересовавшую его тему потусторонней жизни.

– Слышь, Кондратий, а чистилище – это вроде нашей бани, что ли?

– Да есть что-то схожее, – Кондратий налил еще по полстакана. – Безгрешных людей не бывает. Только к одним грехи как бы снаружи налипают, а другие – насквозь ими пропитаны! Там и распознают, у кого, значит, как.

Светлые-то души отмываются, а темные – их ничем не отмоешь. Потом, Колян, сам все узнаешь, а сейчас живи и радуйся. Пока молодой, баб не пропускай да водку в меру потребляй – эти грехи отмоются.

Снова наступило молчание. Кондратий поднял стакан:

– Ну, вздрогнули!

Все выпили, и «голубь мира» полетел с благой вестью в их души. Термометр дожевывал очередной кусок колбасы. Глаза его сегодня горели неестественно ярко, и казалось, что он внимательно прислушивается к разговору. У Мирона и так весь день было какое-то нехорошее предчувствие, а сейчас тревога стала нарастать еще больше.

– Пойду проверю паровой, – подумал он, но ноги его словно окаменели. – Неужели так повело? Это с двух-то стаканов?

– Колька, – сказал он, – сходи-ка проверь подпитку. Сейчас Петруха Морозов и Ванек Угрюмов мыться придут, так приоткрой так, чтоб им горячей воды на все принчиндалы хватило.

– Я это мигом! – гоготнув, ответил напарник и не совсем уверенным шагом направился в дальний угол котельной.

– Какие-какие процессы?

Мирон перевел взгляд на Кондратия – ну не нравился ему этот мужик, хоть убей! Эти серые ногти на руках, грязноватые волосы, шляпа, которую он никогда не снимал.

– Интересно, почему у него шляпа не спадает даже тогда, когда он наклоняется? И чего он так странно ерзает, когда садится? – Мирон еще внимательней посмотрел на Кондратия.

В голове вереницей крутились вопросы, но задавать их он не решался.