Истории из жизни уездного городка. Встречи с неведомым

Гость же, никак не прореагировав на это заявление, вновь плеснул в стаканы и, не дожидаясь собеседника, выпил. Кочегар последовал его примеру.

– Ты думай, думай, времени у тебя осталось минут десять, не более.

Смысл этих слов дошел до Мирона с последним глотком. Поперхнувшись, он пролепетал:

– Как десять минут?

– Да ты не дрейфь. Это я тебя, так сказать, со своими проблемами нечаянно познакомил. А так у нас условия будьте-нате: бары, видеосалоны, бассейны с минеральной водой, сауны и прочие достижения цивилизации.

Там ведь не как здесь, там у нас кое-чего из рабовладельческого прошлого сохранилось, то что вы давным-давно забыли. А предки наши по части удовольствий большие выдумщики были. Да и снабжение у нас, как в ваших закрытых городках атомщиков, даже лучше.

Кондратий повертел на вилке последний кусок сероватой колбасы и продолжил:

– От такой дряни быстро отвыкнешь. А захочешь молодость вспомнить – что ж, доставим и ржавую селедку, и плавленый сырок, и кильку в томате.

Термометр, улучив момент, быстренько смахнул с вилки закусон и, ничуть не боясь, что у него отберут, спокойно стал с ним разбираться на коленях Кондратия. Гость ласково потрепал кота по загривку, как бы одобряя его наглость, и продолжил экскурс:

– Пройдешь девятимесячное обучение – получишь контракт на двести лет. Все будет нормально – еще на двести, опять нормально – еще.

У нас один тевтонец уже четвертый срок тянет, он еще по молодости с Александром Невским воевал. Правда, после того как Гитлер войну проиграл, сдавать начал. Он на фюрера большую ставку делал, может, только этой надеждой и жил. Теперь пить начал, никак не остановить – барабашки контрабанду наладили по полтергейстовому каналу.

А этот тевтонец у меня паросиловым хозяйством заведует. Замену ищу. Вот ты, Мирон, на это место явно потянешь. У тебя котлы уже по три срока отработали, и ничего, ни одной аварии. Правда, Бегемот? Ты же уже присмотрелся?

Кот замурлыкал, как бы отвечая на вопрос, и стал тереться о рукав Кондратия.

– Нет, – продолжил гость – ты мне скажи, что тебя здесь держит? Работа? Семья?

Мирон и вправду задумался.

Работа? Да осточертела эта совковая система – пашешь, пашешь в этой грязи, а получаешь гроши, и никаких тебе баров, бассейнов…

Семья? Да он на свою Вальку уже лет пять смотреть не может, не то что там… Всех и удовольствий-то – щи классно варит, да еще, когда он на нее цыкнет, то пятерку на бутылку из заначки достанет. Ну а своих сыновей-шалопаев, как им по восемнадцать стукнуло, он из дома выгнал на вольные хлеба, – не кормить же их до пенсии.

– Ты насчет щей не сомневайся, – как ни в чем не бывало продолжил Кондратий. – Каждый день не обещаю, а на какой там праздник – день рождения, например, – прямо с плиты тебе Валькины щи будут доставлены.

У нас практиканты шустрые, им это раз плюнуть. Такие фокусы выделывают! Они моментом содержимое домашней кастрюли на столовские щи меняют, а потом от смеха падают, когда едоки в этой баланде мясо пытаются выловить!

Гость ехидно хихикнул и взглянул на часы.

– Мысли, что ли, читает? – подумал Мирон.

– Ты фонтаны любишь? – неожиданно сменил тему Кондратий.

Мирон, не вписавшись в такой поворот, промямлил:

– А че их любить-то, они ж не бабы…

– И то верно.

А в городе сейчас фонтан открывают, – как-то задумчиво произнес Кондратий и после паузы продолжил:

– Ты что же думаешь, я каждого вот так, как тебя, уговариваю? Это, считай, элемент демократии. У вас скоро перестройка грянет, а у нас уже вовсю идет. Хотелось бы с тобой по-хорошему договориться. Специалистов мелкого пошиба я набираю просто: хлоп – сердечко остановишь, и готов новобранчик. Как это у вас называют?

– Кондрашка взяла… Так это ты, что ли?

– Ну, не обязательно я, хотя в принципе все верно. А Кондратий у нас не имя, это должность. Кадровик по-вашему.

Термометр вдруг забеспокоился и выгнул взъерошенную спину. Прямиком пробежав по столу, он запрыгнул на подоконник и неестественно громко мяукнул. Глухой удар послышался из дальнего угла котельной, затем еще, еще…

– Все! – произнес Кондратий. – Время вышло.

– Это паровой! – Мирон попытался встать. – Что случилось?

– Фонтан заработал – вся вода на него ушла. Вот так, дружище, не видать тебе премиальных, а то и вообще с работы полетишь.

– Котел может рвануть!

– Да, – заулыбался Кондратий, – сейчас будет весело. Слышь, а в бане-то сейчас ни холодной, ни горячей воды. Разгар помывки, все в мыле, все орут: «Давай воду!»

А глазки-то мыло ест, хоть пивом ополаскивайся.

И пока банщики побежали начальству звонить, Васька Щегол под шумок в раздевалке карманы обшаривает. Эту комедию посмотреть надо, тут-то уже ничего интересного. Ну все, Мирон, я думаю, мы с тобой договорились.

У Мирона перед глазами встала нарисованная Кондратием картина. Он как будто воочию увидел своих корешей Петьку Морозова и Ваньку Угрюмова в смешном и неприглядном виде.

– Договорились, говоришь?! Договорились?!

Да я тебя сейчас в порошок сотру! – Мирон весь напрягся, с неимоверным трудом оторвался от стула и неуверенным шагом двинулся на Кондратия, выставив вперед руки и пытаясь схватить его за горло.

– Убью гада! – не то выкрикнул, не то прохрипел Мирон. И в этот момент он ощутил страшной силы удар, словно разряд молнии пронзил его тело…

Больше он ничего не помнил.

– Чего это там черти делают?..

Сознание возвращалось медленно. Сначала появилось светлое пятно, которое постепенно превратилось в тусклую закопченную лампочку под самым потолком. В горле комом стоял запах серы. Издалека доносились топот, шипение и матюги.

– Чего это там черти делают? – подумал Мирон – Хуже, чем в нашей котельной! Тоже мне, бары и бассейны – всю жизнь накалывают. Вдруг перед самым его носом возникло лицо Кольки Щербатого.

«Еще и этот здесь – ну полный атас!»

– Как ты, старшой? Ничего ты себя разукрасил! Встать можешь? Сходи умойся, сейчас начальство подвалит, а я пока бутылки спрячу.

Голоса и шипение стали тише. Мирон с трудом поднялся с пола и прошел сквозь задымленное помещение в душевую. В зеркало было страшно смотреть.

Потом его на «Скорой» отправили в больницу. Дежурный врач промыл раны и ссадины и установил сразу три диагноза: сильный ушиб, легкое сотрясение мозга и средняя степень опьянения.

Обо всем остальном в подробностях Мирон узнал позже.