Истории из жизни уездного городка. Встречи с неведомым

– Ну что, – сказал непрошенный гость, – давай говори, что спросить-то хочешь. Я же вижу, что хочешь, только стесняешься.

Мирон пытался сконцентрироваться и подобрать слова, но вдруг выпалил:

– Ты зачем здесь?

– За тобой.

– К-к-ак это за мной? – Мирон даже чуть заикнулся.

– На работу хочу нанять.

– Куда это на работу?

– Туда, – Кондратий показал себе под ноги.

Мирон хоть и подозревал что-то неладное, но не до такой же степени. По большому счету, ни в Бога ни в черта он не верил.

– Дурит Кондратий! – мелькнуло в голове. – А если нет?

Мирон был в растерянности.

Лучшая оборона – нападение, это он знал с детства. И тут ему припомнился гоголевский «Вий»:

– А как я тебя сейчас перекрещу?

– А ты попробуй, – засмеялся Кондратий.

Мирон вновь попытался приподняться из-за стола. Ноги совершенно не слушались, однако голова была достаточно ясной. С большим трудом он все же привстал и изобразил некое подобие креста:

– Сгинь, нечистая сила!

Термометр взъерошился, выгнул спину и зашипел на Мирона. Кондратий вновь засмеялся:

– Ну вот, смотри, как кота напугал. Ты что же, думаешь, что я от твоих пассажей хвост подожму и убегу? Сейчас!

Во-первых, ты, Мирон, некрещеный. Батя-то у тебя, почитай, двадцать лет профсоюзом на стекольном заводе заведовал, активистом, коммунистом был. И ведь как мать с бабкой его ни уговаривали тебя окрестить, он ни в какую – запретил под страхом развода. А священнику двустволкой грозил, если он тайком тебя окрестит.

И имя-то тебе батя сам выбирал. Тебя ведь бабка хотела Михаилом назвать в честь архангела, а он все одно: Мироном будет, мол, сокращенно – Мировое Освобождение Народов.

А во-вторых, крест силу имеет только от истинно верующих, а в тебе, Мирон, истинной веры нет. Впрочем, это хорошо и для меня и для тебя.

У Мирона голова пошла кругом.

Откуда Кондратий мог знать про него такие подробности? Мать об этом всю жизнь молчала, только перед смертью ему эту историю поведала. Пятнадцать лет с того момента прошло, он уже и сам вспоминать перестал.

Кондратий снова плеснул в стаканы:

– Ну вот, ты и матушку вспомнил, давай заодно и ее помянем. Кстати, у нас там свидания с родными нормальное явление, как поощрение за хорошую работу.

Мирон уже плохо соображал.

– Нет, что несет пустобрех? Еще и лыбится ехидненько! Так бы и затряхнул эту снечисть да вышвырнул из котельной!

Он досадовал и на себя, на свою временную слабость, но ничего не мог сделать – руки и ноги были будто свинцом налиты.

Он снова взглянул на Кондратия, и на мгновение их взгляды встретились…

Холодок пробежал по спине у Мирона.

И тут у него вдруг наступило какое-то безразличие к происходящему:

– Да пусть себе брешет, видно, тоже повело родимого. А я, как пацан, всю эту брехню всерьез принимаю.

Мирон опорожнил стакан и произнес благодушным тоном:

– Валяй, рассказывай, какие у вас там условия и прочее, а потом я подумаю.

Кондратий похорошел даже:

– Хорошо, я вкратце.

Понимаешь, когда Землю сотворили, то внутри печечку для подогрева поставили. Ваши-то по недомыслию ее пеклом называют. Там, конечно, никто не работает, все на автоматике, точнее, сделали так, что идет все на самотеке. А тут вдруг проблема с топливом появилась, печечка сдавать начала. Ты про ледниковый период слышал?

Мирон кивнул, он помнил что-то со школьных лет.

– Тогда решили новый вид энергии попробовать – психотропная называется. Она в людях вырабатывается, на эмоциях и всяческих переживаниях замешана. Кстати, экологически абсолютно чистая. Проблема в одном: в людях она намешана, переплетена, и ее разделять надобно.

Простейший пример электричество – плюс и минус. Ну а здесь на светлую и на темную поделить требуется. Сам-то себе светлую, понимаешь, забирает. У Него забота одна: все черные дыры по своему космосу латает. А нам темную на поддержку пекла оставляет, притом разделение на нас повесил. Светлые они если отмоешь легкие становятся – фьють и уже нет. Да и они нам на фиг не нужны, блаженные.

Но время то идет, а все оборудование устарело давно. Работает на пару, газах и магнетизме – прошлый световой век!

Одно хорошо: проверками не изводит, в наши дела не лезет. Но персонал, говорит, сами подбирайте, воспитывайте его и обучайте. Вот и мучаемся. Хотя, конечно, не так, как ваши попы в своих проповедях обрисовывают, но забот хватает.

Кондратий вздохнул, поскреб небритый подбородок, поправил шляпу, поерзал и, осмотрев свое пальто и пузырящиеся брюки, как-то по-простому, по-приятельски пожаловался:

– Надоел мне этот прикид, скорее бы скинуть всю эту хлобутень.

Он провел ладонью по спине кота. Мирон удивился: Термометр никогда чужих не жаловал, но сейчас, положив голову на колени Кондратия, довольно замурлыкал.

Гость вернулся к существу дела:

– Пока поначалу все более-менее фурычило. Но потом кое-кто из нашего среднего звена расслабляться начал. Например, мой предшественник по работе с персоналом в средние века набрал штат из инквизиторов и палачей. Им бы только допросы с пристрастием друг дружке учинять, а не технику изучать.

Вот тут и пошло: то газы прорвутся, то гейзеры из графика выбьются, а то гидроудары по всей системе. Не мне тебе объяснять! Заметил, как у вас землетрясений прибавилось? Да что там говорить, климат на Земле постоянно теплеет от этих протечек, утечек и прочей ерундистики. Короче, вся надежда на новые кадры. Вроде тебя.

– Складно брешешь, Кондратий! – Мирон сплюнул на пол и закурил.

– Надоел мне этот прикид, с скинуть бы всю эту хлобутень…