Варенье из падалицы

Потом подали сливовый джем, видом напоминавший солидол и вкусом тоже.

За нехваткой текстов в посмертное издание включили пухлый том истории болезни.

О, эти гнущиеся в руках типографа тяжелые кипы свежеотпечатанных листов!

К вымершим породам домашней утвари, вроде кофейников и чернильниц, теперь присоединились и пишущие машинки.

Вот подрастут вылупившиеся в словарном гнезде кукушата – и разлетятся по газетам.

В Париже выйдешь из музея на улицу – а вокруг все те же Моне с Писсарро.

Показывая пруды в королевском замке, гид рассказала, что в них плавают зеркальные карпы, выведенные еще Людовиком XIV.

– Я их так вкусно готовлю… – вздохнула старуха-экскурсантка из Израиля.

Пианист разошелся и наяривал так, словно запускал руку с засученным рукавом в мешок, набитый нотами, зачерпывал их там пригоршнями и швырял на клавиатуру.

– Это у вас цена или номер телефона?

Прислал стихи, отпечатанные на какой-то нервной пишущей машинке со скачущими буквами.

Когда С. заходит в редакцию, то тут же заполняет всю ее своими сумкой, ранцем, какими-то брезентовыми свертками в ремнях – точно тут расседлали лошадь…

Заточенная в стеклянной будке у подножия эскалатора дежурная не дает покоя своему микрофону, все время общаясь по громкой связи с плывущей толпой: «Гражданин с чемоданчиком – вправо!.. Дамочка в шляпке, проходите!..» Она чувствует себя ведущей ток-шоу.

Люди делятся на тех, кто при виде расшалившегося ребенка морщится, и тех, кто улыбается.

Покупая сыну кеды, разговорился с продавцом-кавказцем о вымахавших незнамо в кого чадах: «Они все теперь такие аксельроды…» – печально заключил азербайджанец.

«Ты, блин, из тех солдат, у кого на сапоге шнурок развязался!»

А у нас тут все редколесье да криволюдье…

В одном из переходов Эрмитажа я обнаружил окошко с неизвестным пейзажиком Марке: с рекой в гранитном парапете и бело-голубым трудолюбивым катерком, разводящим буруны на серой невской воде.

Центральную площадь украшал гранитный пьедестал с человекообразной статуей.

Зеленщик уже раскладывал по прилавку скрипучие кочаны.

Молодая испанистка отдалась своим занятиям с таким пылом, что едва не забеременела от Сервантеса.

– Смотри, схлопочешь славу!..

Говорил он довольно складно, сложными фразами, вот только, на манер неумелого пианиста, то и дело попадал не в те слова, что имел в виду, а в соседние.

По звуку Баба-Яга должна бы говорить по-немецки.

Вот бы подставить в гардеробе ЦДЛ плечи под гоголевскую крылатку! А подают тебе заплатанную башмачкинскую шинель. Да еще рупь отдай за услугу…

Велеречивые похороны.

На стол поставили блюдце с восточными сладостями, похожими на разноцветные обмылки.

Похоронный жулик

(канва рассказа)

Неброское ремесло похоронного самозванца подсказали ему скромная, но достойная ветеранская внешность и случайная путаница: на похоронах давнего сослуживца уехал с кладбища не с тем автобусом.

Два-три раза в неделю он отправляется в какой-нибудь из моргов, или прямо в крематорий, выбирает там похороны помноголюдней и присоединяется к провожающим в последний путь. Внимательно слушает прощальные речи, запасаясь зацепками для застольного разговора, и солидно отправляется закусить, выпить, пообщаться на поминках. Уходит обыкновенно одним из первых, ссылаясь на отдаленное место жительства.

Не обошлось без приключений. Раз завезли в Ногинск, еле выбрался. В другой приняли за приехавшего из Уфы брата покойного и ни в какую не хотели отпускать.

Конец карьеры: усопший оказался полным тезкой и однофамильцем, да еще и год рождения совпал. Наслушавшись прощальных слов, так расстроился, что даже не поехал на поминки. Вернулся домой, лег на диван – и помер.

Принадлежал поколению, еще помнящему значение слова «промокашка».

Рояли для дуэта составили вплотную, выемка в выемку – так что походило на совокупление двух черных лакированных туш.

В ту раннюю детскую пору, когда в толпе я видел только хлястики.

Еще там был со своей крашеной старухой отставной кагэбэшник такого медвежьего вида, точно врагов советской власти он ловил и душил голыми руками.

– То ли «частный мастер», то ли «честный мастер». Тут неразборчиво.

У него было две секретарши, беленькая и черненькая, но на удивление одинаковые, как сестры. Вопреки логике, черненькая всегда дежурила днем, а беленькая по вечерам и допоздна, сколько шеф засидится.

Раздавленная тушка воробья на снегу в алой розетке крови, как орден…

Темпераментный пианист все жал и жал педали, как автогонщик.

Скрипач то и дело вскидывал брови, показывая красные веки.

Верь мне: растает снег, и прилетят из теплых стран, из Турции и Вьетнама, яркие футболки, и шорты, и кепки с гусиными солнечными козырьками!..

2002

Если бы записать разговор двух бабьих шубок на вешалке!

Одноногий танцор Динато, в конце позапрошлого века развлекавший публику в саду «Эрмитаж».

– Это ваше кахетинское даже не моча, а просто ссаки.

Гренадерского роста певица в кружевном черном платье, то вздымая брови домиком, то опуская очи долу, голосила романс.

В антракте дипломаты вы?сыпали из своей ложи, ринулись черной стайкой в буфет и оживленно закаркали: «Ка-ви-ар! Ка-ви-ар!»

До чего ж поэты пьющи! Оттого и неимущи.