Последний из Первых Миров. Эпоха Тишины. Том 2

– Почему же? – все еще не оборачиваясь к собеседнику, чуть наклонил голову старик. – Зачем тебе туда идти?

– Хотел бы я знать. Мне просто кажется…что я должен быть там. – задумался Лирой, окончательно уходя в собственные мысли, вполне возможно перепутанные с неким доселе незнакомым даже старику инстинктом, что пронизывал мир с самого его основания, но механизм которого так и не был никем объяснен.

«Что это? Голос сердца? Или же голос Проклятья?» – думал про себя старик, продолжая слепыми глазами рисовать перед собой образы лишь того, что он знал, с чем сталкивался, и стараясь выбрать достаточно верное объяснение сего феномена именно из этого. – «Каждый новый Первый Мир восполняет события своих предшественников. Все Кацеры собирались в Синокине. Но разве в том, что произойдет там, участвовал Лирой? Тогда Мир не может звать его туда, если его там еще не было, пускай он и может предотвратить неизбежное. Но он все равно это почувствовал? Почему…даже я этого не понимаю…»

– Мы пойдем туда? – перебил мысли Правителя Лирой.

– Нет. – уверенно и спокойно, будто сам с чем-то смирившись, ответил старик. – Это не наше дело. У нас свой путь, Лирой. У тебя своя судьба.

– И в чем же моя судьба?

Старик снова улыбнулся. Пускай он был слеп и глух, не чувствовал запахов или температур, не чувствовал боли, голода, и ни в чем не нуждался, его тело все еще имитировало типичную для своего вида активность, которую он проявлял когда-то давно, в других Первых Мирах, пока не потерял свой истинный облик и цели, да и пока вовсе не забыл сам, кем был. Его голова повернулась назад, к месту, где, еще прижавшись спиной к дереву, упираясь одной ногой в землю, а другой обвивая первую, стоял тот потомок Археев имтердов, что некогда, и уже будто навсегда, пропал из истории мира, и так скрылся ото всех его существ, что до сих пор желали его получить и использовать для изменения хода истории. Старик смотрел на него улыбаясь, так и сопровождая каждое сокращение его грудной клетки от участившегося лишь теперь дыхания своим мертвым, но еще полным какой-то загадочной надежды взглядом. Даже Лироя пугал этот взгляд, пусть он и должен был уже давно к нему привыкнуть. Их путешествие по миру с того момента, что Геллар вторгся на Восток, передав тому Проклятье Забвения Красного Пламени, разделив его с сестрой Имперой, с чего и началась вся история трагедий мира в Эпоху Грома, длилось уже почти 400 лет. И Лирой едва ли что-то из этого помнил, и почти ничего в нем не понимал.

– Кацеры соберутся вместе, чтобы узнать сокрытое. Ты не можешь быть с ними, пока не узнаешь того, что сокрыто в тебе самом. Мы идем к Алому Озеру, к моему старому другу. Остальным там, внизу, займется Геллар.

Улыбка старика стала добрее.

– Не бойся. Скоро мы оба…снова найдем свою цель.

Глава 7: Глубины

Лестница закончилась на узкой квадратной смотровой площадке, куда Френтос спрыгнул уже с последних ступенек, не нащупав одну из них ниже ногами, и потому решив, что там лестница и кончалась. Как оказалось, не хватало у этой лестницы только одной ступеньки, наверняка сломавшейся и отвалившейся от коррозии, пагубного влияния на металл окружающего влажного, теплого, и землистого воздуха. Запах подземелья был полностью оправдан своим окружением – довольно большое восьмиугольное помещение с высоким потолком и несколькими лестницами c площадками по разным этажам, уходящими вниз. Кое-где стены были точечно порушены, будто от времени пробитые давившей на них с обратной стороны землей, теперь частично засыпав ей через дыры пол на три этажа ниже, а также некоторые площадки ближе к дальней от Френтоса стене. Он подошел к краю площадки, огороженному высоким заграждением, и посмотрел вниз, уже улавливая не только пресный запах тяжелого воздуха, но и всем телом уже чувствуя на себе его душный жар. Только за время, что он спускался по лестнице вниз, он уже успел отогреться, и теперь прекрасно себя чувствовал по крайней мере в этом плане. Как ни крути, при его состоянии как физическом, так и внешнем, с его уже открытым для любых температур голым торсом, тепло было куда предпочтительнее холода, и источником такового в канализации наверняка были еще работающие тут и там, эхом гудящие насосные станции. Френтос узнавал их звук, идущий из левого коридора, что был парой этажей ниже, и именно на место обслуживания подобных станций все помещение вокруг него и было похоже. Единственным прочим звуком, помимо тихого и почти булькающего звука тех станций ниже, был звук разбивающихся капель воды с потолка о пол первого этажа и некоторых частей площадок этажами выше. Не устаревающие и не требующие отдельного обслуживания кристаллы Зоота светили на весь зал вверх лишь первого этажа, но вряд ли потому, что изначально закреплялись на стенах только там – выше со стен они либо уже отвалились, либо их снесло потоками земли из щелей над ними.

Правее Френтоса тоже была лестница, но уже не вертикальная, а угловая, и он без особых раздумий отправился по ней вниз, все еще осматриваясь и думая, где ему будет лучше спуститься вниз. Под ним было еще два этажа с подобными площадками и мостиками от одного конца помещения к другому, но с одной стороны, как раз на этаже под самим Френтосом, площадка была серьезно завалена землей из дыры в стене как раз между тем этажом и серединой лестницы, по которой теперь спускался Френтос. Он мог пройти по той куче, или же мог пройти по мостику на другую сторону, к еще немного выделяющейся на фоне серых блеклых стен белой, с ржавыми подтеками, двери. Единственное «но» – с той стороны вниз не шли никакие лестницы, а прыгать с середины мостика вниз наш герой просто не хотел, ведь и без того чувствовал себя плохо, и не хотел ухудшать свое состояние еще сильнее, тратя внутреннюю силу. При обычном прыжке с такой высоты, разумеется, он наверняка переломал бы себе ноги.

Спустившись к той самой горе грязи на этаж ниже, все-таки решив лишний раз по ней не лазить, он медленно прошел по скрипучему, слегка танцующему под его весом, мостику к дальней двери, и, не увидев решения альтернативного, потянул влажную и скользкую дверную ручку на себя, с каким-то, похожим на электрические разряды, скрипом медленно открывая дверь на себя. Встретила его кромешная тьма, едва освещаемая светом из его помещения, тем не менее сразу давшая ему небольшой запал для обсуждений с самим собой того, что теперь ему явно не нравилось, и о чем он был только рад лишний раз подумать, чтобы отогнать сонливость. Еще одна, но уже стандартная бетонная лестница, была как раз справа, и ее он даже в темноте еще хорошо видел. По крайней мере он видел ее начало.

«Руки сломать этим строителям…» – зло думал про себя он, проходя к той лестнице, и уже по ней спускаясь на первый этаж, по пути целиком проваливаясь в темноту, идя уже на ощупь. Была та лестница чуть влажной и скользкой, но он еще крепко стоял на ногах, и ему это не слишком мешало, в отличии от темноты.

И что, все-таки, ему не понравилось, если эта лестница немало ему помогла? Скорее всего, ему пришлось потратить несколько секунд на выбор пути из-за отсутствия тех же лестниц у двери на площадке, где, фактически, также было логично их разместить. И только за это ломать людям руки? Вопрос проектирования канализации, с учетом ее планируемого запустения в течении месяцев и годов, решался по принципу «чем надежнее, тем долговечнее». Двери частенько заедали от коррозии, особенно активной в подобном месте, и в случае, если одна из них заест, работники получали возможность попасть в помещение через другую дверь, так, по лестнице снаружи, быстро и просто до нее добираясь. Что происходило с лестницами внутри от коррозии, думаю, повторять не нужно, и наверняка потому их не стали делать сразу с двух сторон.

«Могли бы сделать лестницы с обеих сторон.» – про себя вздохнул Френтос, уже медленными и аккуратными шагами по невидимым в темноте ступенькам добравшись до первого этажа, и там с ходу, слева, нащупав руками дверь. «Или свет бы на лестнице оставили. Черти.»

Скорее всего, проблема заедающих дверей уже была некогда встречена работниками канализации, которых отправлял туда с «важными целями» Серпион, поскольку у той двери, ручку которой теперь безрезультатно пытался нащупать в темноте Френтос, этой самой ручки, как и замка, уже не было. Маленький лучик света пробивался к нему в темный коридор как раз через дыру, оставленную самой ручкой, наверняка вырванную с корнем, когда она начала заедать.

Одно легкое движение руки, толчок двери рукой вперед, и свет снова озарил раздраженное и уставшее лицо Френтоса, пропустив его в само помещение с насосами, кое-где заваленное землей, а в некоторых коридорах, идущих от восьмиугольного центра высокого зала, вовсе заваленное намертво. Таким был и широкий коридор правее Френтоса, где, судя по виду завала, обрушился сначала потолок, а потом на него обрушилась и земля по бокам. Если это было так – в коридоре второго этажа, который по лестнице проходил Френтос, не было пола, и даже хорошо, что он не пошел туда в подобной темноте.

Перед ним была еще одна дверь, но она, скорее всего, вела на все ту же лестницу, на смежной с которой он уже был, и где ему было делать нечего. Пройдя в центр зала, кафельный пол которого уже давно покрыл слой притоптанной и грязной в некоторых местах земли и мелкой травы, ему на левое плечо с характерным звоном будто с самых небес (из выходящей над потолком дырявой трубы) упала капля теплой сточной воды. Дождей в Ренбире не было уже давно, так что это, скорее всего, был всего лишь конденсат, судя по температуре, пробежавший по трубам теплой канализации немалое расстояние, прежде чем упасть на плечо нашему герою. По мнению же Френтоса, было той каплей конденсата нечто нехорошее, состоящее из сразу нескольких странно скомпонованных грубых слов, которые я, как всегда без вашего позволения, уже в сотый раз за одну только эту часть книги, пропущу мимо текста. Именно на трубу выше Френтос и посмотрел, получив тот пугающий удар безобидной водички, тем не менее немало его перепугавший, и, с нехорошими мыслями уже об этом, отошел в сторону. В сторону насосных станций.

Металлические полукруглые бачки с множеством шестерней с одной стороны, и выходящими из них трубами с другой стороны, гудящие словно «моя голова после праздника», как выразился Френтос, и так же судорожно трясущиеся. Не все они работали, и поломки некоторых из них даже Френтосу, с его смазанным усталостью осознанием окружения, были понятны. У этих станций был довольно странный механизм работы, основанный на гидравлическом ударе, заставляющим автономно гонять воду от одной станции к другой, перегоняя ее через трубы побольше, отсеивая так нечистоты в сточной воде через решетки и задвижки, так же открывающиеся и закрывающиеся автономно при изменениях давления внутри самих труб. Плюсом такой системы, конечно, была ее невероятная долговечность без обслуживания. Минусы – сложность самой системы в плане обязательной расстановки станций строго на определенных расстояниях друг от друга, и, разумеется, их надежность. Стоило лишь одной станции очистки выйти из строя, как вся система, в которой она участвовала, мгновенно прекращала работу. Если сбой происходил где-то в подключенной к станции цепи труб, и та прекратила работу от него – найти причины, и даже место неисправности, было очень проблематично. И, разумеется, станции, стоящие в помещении перед Френтосом, не были подключены в сеть между собой – они все принадлежали к разным системам, занимающимся очисткой разных стоков по всей канализации. Френтос слышал о подобных системах еще полгода назад в Манне-Доте, где таковые механизмы боролись с постоянными дождями в городе, и где с целью прочистки одного такого стока и были вызваны славные, благородные, но охочие до денег любыми средствами, Братья Кацеры. Механизм работы подобной системы ему объяснял Таргот как раз перед тем, как на них троих напал «канализационный монстр» в виде жутковатого бездомного мужика. И нет, вовсе не Таргот был плохим оратором, просто Френтос был слишком плохим слушателем. Он совершенно ничего из рассказа брата не запомнил.

Комната с очистными станциями (и было их всего шесть) была тупиковой, и не имела никаких выходов по бокам или спереди. Позади Френтоса был еще один завал, как и в коридоре правее, рядом с которым он вышел недавно. С другой стороны, перед тем, как спускаться по лестнице в темноте за дверью выше, он обратил внимание на то, что лестница тогда была лишь справа от него, но слева была стена. Даже Френтосу казалось нелогичным расставлять вокруг одного коридора сразу две лестницы, если обе они вели в одно место. Возможно, что дверь перед той, через которую он вышел на первый этаж, вела уже в совершенно новое место, откуда он сможет спуститься ниже, как и собирался с самого начала. Не забывайте – он искал подземный город, спрятанный где-то глубоко под самой канализацией. И нет, ни о каком отсутствии лестницы и, тем более, логике, он тогда, на самом деле, не думал. Это были уже мои преукрасы. Просто, дверь левее завала на первом этаже, куда он хотел пойти с самого начала, была теперь единственной, которую Френтос не трогал, и идти ему было больше просто некуда.

Стандартная процедура открывания старых, но еще, каким-то чудом, работающих дверей, и встретил Френтоса впереди совершенно новый коридор, но до боли в глазах от темноты похожий на старый, что встречал наш герой совсем недавно парой этажей выше, но который явно вел в другую сторону. Терпеть подобное было невозможно, и идти наугад, чтобы случайно где-нибудь упасть с лестницы, или, тем более, упасть в сточные воды, Френтос не собирался, и потому взял с собой туда с пола неподалеку еще ярко светящийся небольшой кристалл Зоота с кусочками его бывшего держателя. Так оно было безопаснее, и, по крайней мере, не могло закончиться чем-нибудь опасным, или хотя бы неприятным. Привычка лазать по грязи у него прошла еще в шестнадцать лет, когда родители запугали его «монстром, приходящим за грязными детьми», в которого Френтос пусть сразу и не поверил, от воспоминаний о его внезапном появлении за его спиной со словами «я тебя научу уму-разуму» все еще никак не мог отделаться. Так же родители запугивали его и на многие другие темы, и, почему-то, всеми их выдуманными монстрами в итоге оказывался Таргот. Способ этот был проверенный и надежный, но, все-таки, немного жестокий.

Со светом Зоота в руке ему было уже куда лучше видно то, что его окружало. Было это довольно интересно – это были серые стены. Коридор множился в длине с каждым шагом Френтоса, и пусть тот шел довольно быстро, уже не спотыкаясь по пути ни о какие серьезные препятствия вроде гор грязи, еще растущих кое-где по бокам из стен коридора, в окружающей темноте совсем не видел повороты справа и слева, которые, на самом деле, там были. Так, на самом деле, было даже лучше. Все окружение слишком сливалось красками вокруг него, его глаза слипались, а в голове все еще свистел ветер. Мало того, с каждым шагом он чувствовал себя все более сонным, пусть и было ему уже легче как дышать, так и думать. Упадок сил все больше переходил в сонливость, как в обычное желание сна, без каких-либо выходящих побочных эффектов. Это была уже здоровая сонливость. Пусть она и резала внимательность Френтоса, он все еще хорошо представлял себе свою цель, и соображал меры ее достижения. Он должен был спускаться вниз до тех пор, пока не доберется до некоего города. Этого, пожалуй, было уже достаточно, чтобы от этого можно было отталкиваться.

Но больше никаких путей вниз впереди не было, пусть и был небольшой подъем впереди, откуда, в сам темный коридор с Френтосом, светом Зоота лишь ограничившим себе круг парой метров в диаметре, часто вырывались отчетливые и звенящие в остальной тишине удары капель воды явно о другую воду. Этот звук легко привлек его внимание, и он, несмотря на идею «всегда спускаться вниз», решил подняться по плоскому каменному полу с небольшим уклоном наверх, там же через пустой дверной косяк почти сразу выйдя в слабо освещенное, но весьма обширное новое помещение.

Волнистыми и мутными бликами от света Зоота на каменной площадке, где стоял теперь Френтос, по всему Y-образному помещению, в частности по его стенам и потолку, мелькали светло-зеленые блики воды. Широкое помещение с высокими потолками, уходящее от площадки Френтоса влево, а оттуда еще влево и вправо, было минимум на метр в глубину затоплено мутной, правда зеленовато-коричневой, сточной водой. Стены выглядели облезлыми, слизкими, а под водой у некоторых стен еще виднелись выходящие в помещение медные (или ржаво-железные), засоренные комками неизвестных субстанций, трубы. Под трубами были крупные решетки, а от них по всему помещению впереди направо и налево, к другим трубам, шли неглубокие, но широкие борозды. Очевидно, что все решетки под трубами были засорены, и вода не смогла через них пройти, со временем затопив помещение вокруг. На подобные случаи и были созданы борозды с еще несколькими решетками внизу, и, очевидно, они тоже, в какой-то момент, были засорены, что только подтверждало теорию о том, что работников для прочистки стоков, по определенным причинам, в канализацию уже давно не отправляли. В таком состоянии зала путь налево для Френтоса, очевидно, был закрыт.

Но уставшую от раздумий, вспотевшую и уже грязную голову Френтоса вообще редко посещали очевидные и логичные идеи, и он всегда находил им альтернативы, пусть и не всегда плохие, но явно недоступные для восприятия человека адекватного. Громко и протяжно вздохнув, подумал лишь раз о «да ладно, и не в таком говне бывали», закрыв нос рукой от уже давивших на его самочувствие неприятных запахов застоявшихся в воде нечистот, он с полной уверенностью и спокойствием шагнул по скользкой от воды и чего-то слизкого лестнице правее в самую воду, теперь уйдя в нее по самый пояс, тем не менее, не заметив в этом ничего неприятного и, тем более, отвратительного. Сточная вода, грязная и страшная, зловонная до рези в глазах…но Френтосу она показалась на ощупь даже приятной, согревающей тело, и не слишком густой, что было бы логично для таких нечистот. О спектре болезней, которые мог подхватить обычный человек, лишь коснувшись такой воды, даже потом помыв руки и тело целиком, он даже и не думал. Мыть руки ему все равно потом будет негде, да и обычным человеком он точно не был. В его состоянии ему уже все было ни по чем. У него была цель, и он к ней шел – остальное было не важно.

Один раз едва не провалившись ногой в невидимую под слоем грязной воды борозду, в последний момент перепрыгнув ее вправо, так и закидав уже свое лицо и волосы брызгами той ужасной воды, он, медленно но верно гоняя своим телом все последнее время стоячую воду, добрался до правого угла зала, по пути несколько раз едва не выпустив из второй, не занятой зажатым носом, руки кристалл Зоота. Он светил куда ярче под водой, что было неудивительно, учитывая его особенность преобразования давления материи в поток частиц света. Давление воздуха куда ниже, чем таковое воды, и потому сдавленным водой он светит ярче, чем на свету. Его свет отлично помогал Френтосу в ориентировании под водой, освещая путь под его ногами, куда он начал активно смотреть только после недавней встречи тех его ног нижу с опасной во избежание «ныряния» бороздой. Диагонально правее-вперед того угла, до куда как раз добрался Френтос, была еще одна каменная площадка с небольшим кристаллом Зоота на подставке, имитирующей фонарь, и именно туда, все еще проверяя под своими ногами каждый сантиметр пути, наш герой и продолжил путь.

«Все обосрали.» – вдруг изрек в своей голове неприятную мысль он. «Вот видишь, Соккон? Я за тобой тут по дерьму иду, а никто другой бы не пошел. Я один такой герой. А ты мне еще припоминаешь историю с лужей перед домом, которую подорвал Лык, а вас с Лиликой грязью закидало. Ха! Да грязь это моя стихия!»

Падение очередной капли воды с потолка ему на голову и выбило из нее мысли о том, что было тогда очевидно, но описания чего я так старался избежать. Ведь все мы знаем, что обычно смывается в канализацию, и почему теперь нечистоты ее имеют подобный коричневатый цвет. Пожалуйста – немедленно прекратите читать эту главу, если вы сейчас едите. Или я уже опоздал?..

Все равно, не только отходы человеческой жизнедеятельности наполняли конкретно эту канализация, и я еще вернусь к этой теме совсем скоро, когда придет время описывать уже флору и фауну конкретно самой канализации, куда не без причины Серпионом отправлялись на задания по обслуживанию стоков только хорошо подготовленные воины, уже знакомые с пугающими и загадочными условиями этого места. Странно было тогда то, что вода вокруг Френтоса не светилась, как это было во многих других частях канализации. И, все же, это было достаточно очевидно – в том помещении собирались трубы из помещений ближе к поверхности, куда местные обитатели редко заходили. Пускай «редко» и не значит «совсем» не заходили.

Крайне не вовремя Френтоса поглотила зевота, и он остановился уже перед самым подъемом на заветную площадку правого пути, где побоялся случайно поскользнуться, и еще открытым в зевке ртом захлебнуть немного местной панацеи – коктейля «Канализация», лекарства от болезни под названием «жизнь». Так, в конце зевка покачав головой, подняв при этом в руке уже над водой свой кристалл Зоота, он прошел по бетонному подъему на площадку выше, и, уже оставив все мысли о своем состоянии, о капающей с него ручьем на пол воде, прошел в дверной проем правой стены, где и самой двери уже не было, если она там вообще когда-либо была, пусть и оставила от себя пару черных от коррозии щепок у нижнего правого края дверного косяка. Восприятие Френтоса все ухудшалось, и теперь он едва ли обращал внимание даже на зловонный запах, который несла вода помещения уже позади него, и которую он нес, особенно на промокших от нее штанах, теперь на себе. От той же воды немного щипала права рука Френтоса, все еще не восстановившаяся после боя с Серпионом, и тем более не желавшая пускать в свои разорванные ткани настолько токсичную воду, а сам Френтос даже не подумал, что пускать подобное в открытую рану было как минимум опасно. Он не думал о запахе, о боли, и, да что там, он не думал уже вообще почти ни о чем. Его мысли становилось тяжелее, и не только сонливость в нем мешала раздумьям. Пускай он, все еще, всеми оставшимися силами старался не обращать на это внимания.

Очередной коридор, но куда уже чернее, с шершавыми и будто обугленными стенами, с обсыпавшейся от времени и наверняка чужого окто сухой бетонной пылью. Помимо собственного дыхания, звуков падения капель воды с его тела, как и с потолка в помещении позади него, Френтос не слышал уже ничего вокруг, и даже в свете его Зоота, кристалл которого он специально на секунду направил вперед для освещения своего пути, коридор тот казался темнее и мрачнее, чем прочие, и будто сам поглощал излишний свет. Здесь в стоячем воздухе витал запах гари, но при этом и было в нем куда холоднее, чем в помещении за его спиной. Недобрые мысли посетили теперь голову серьезно, насколько это было возможно, задумавшегося, навострившего уши Френтоса. Он уже встречал подобные места в прошлом, и знал, сколь дурно они влияли на своих случайных посетителей, если когда-то в них свершались злые дела. Темнота впереди была слишком аномальной. Она поглощала свет, и распространяла от самых стен в коридор уже древний, но уже не способный никуда уйти в мертвом стоячем воздухе запах смерти.

Френтос шел по тому коридору быстрым шагом, сначала свернув по очередному невысокому подъему налево, потом так же направо, в общем потратив на дорогу всего около минуты, тем не менее показавшейся ему куда дольше и даже страшнее. Вокруг ничего не происходило, а впереди холод медленно пропадал, воздух становился легче, а от прежнего зловонья затопленного зала сзади под конец пути не осталось и следа. Стены были обуглены везде, везде на них виднелись трещины и маленькие дыры, а где-то под чернотой бетона и вовсе еще выделялась едва заметная, совсем уже коричневая и блеклая кровь. Коридор смерти, залитый пламенем – это напоминало ему одну недобрую историю, которую он слышал еще от Соляры из Налоговой, носившей, в свое время, культовый характер, пусть и подробности которой так и не были до конца раскрыты. Около двадцати шести лет назад горняки Волшеквии, тогда еще державшей мир с Ирмией, сгорели заживо в одном из гротов близ северной границы королевства без каких-либо причин. Подрядчиком их выступал человек известный, богатый, и очень влиятельный – он бы не потерпел прекращения работ в прибыльном месте без веской причины, и, для расследования произошедшего, наверняка бы отправил в грот целый отряд наемников и экспертов. Но он и сам в тот же день пропал без следа. Не было следов и на месте произошедшего. Все работники лежали на животе с инструментами в руках, а каменная земля под ними была выжжена так, будто их зажарил огненным рыком самый настоящий дракон. Туннель, который они прокопали, был тупиковым, и в нем совершенно точно не жило никаких ардов, а по мере расследования того дела количество фактов только росло, и с тем росло недоумение ученых – они никак не могли связать факты происходящего между собой. Это была просто какая-то бессмыслица.

Уже приоткрытая дверь в конце того коридора, о сути произошедшего в котором когда-то Френтос теперь старался даже не думать, встретила его веселым танцем огненных змеев в каменном костре на площадке за ней, хорошо освещающими вокруг уже воистину огромный полукруглый туннель, похожий на гигантскую трубу в разрезе. Едва Френтос подошел к той заранее приоткрытой двери, толкнул ее, и уже шагнул вперед, как легкий ветерок коснулся его спины, а от того впереди затрепетал и огонек. Но лишь на мгновение. Вдруг ветерок дунул еще раз, но сильнее, едва не затушив окруженный крупными камнями впереди огонек, а у Френтоса дернула рука, и по телу резко побежали мурашки. Он перескочил дверной проем с такой скоростью, что его не догнали даже транслируемые им в голове мысли на тему посыла происходящего у него за спиной куда подальше, с чем он, резко махнув дверью за собой, едва не треснул последней дверной косяк. Хлопок двери был настолько громким и резким, что поток ветра от него снова ударил по горящему меж камней костру, и с тем на мгновение перебил остальной шум, которым уже был полон прямой туннель левее площадки, где остановился Френтос, и куда тот, даже слыша тот шум, пока не смотрел. Он смотрел в сторону только что закрытой им двери, еще немного дрожа и тяжело дыша, перебивая окружающий шум в своей голове только тем дыханием и собственным сильным сердцебиением. Руки его все еще немного тряслись.

«Д-да что тут за хрень в этой вашей канализации…» – сглотнул он. На самом деле, даже мне сложно сказать, было ли то виной его воображения, или в том коридоре правда было что-то жуткое – Френтос сам себя запугал байками Соляры, и теперь был только более уязвим к различным неприятным происшествиям, заранее подготовив к ним свой уставший мозг. Хотя и не сказать, что внезапно холодный и влажный ветер, что подул ему тогда в спину, был частью его воображения. Да и почему же кристалл Зоота в его руке вдруг на мгновение стал светить ярче, а я забыл об этом упомянуть?

И шум, доносившийся по туннелю справа от еще смотрящего на дверь Френтоса, тоже не был частью его воображения. Теперь он бросил взгляд туда, четко разобрав правым ухом чью-то речь, от расстояния еще неразборчивую и бессвязную, но наверняка похожую на человеческую. Туннель уходил недалеко вперед, и дабы его получше разглядеть, Френтос спустился с невысокого порога площадки, соединявшего собой развилку двух путей чуть ниже. Левого, идущего диагонально спереди под углом в 90

, и правого, идущего от левого симметрично под тем же углом. Всего в десятках метров слева была стена с дверьми, в некоторых местах усеянная заграждениями из острых шипов, даже еще с кровью и остатками неизвестных Френтосу форм жизни, скорее всего каких-нибудь канализационных ардов, что было для таких мест вполне частым явлением. По пути к тем заграждениям были и меньшие баррикады, а кое-где на прямом каменном полу еще лежали, также сложенные из камней, импровизированные мирно горящие костерки. Туннель выглядел поврежденным в некоторых местах по стенам и полу, откуда частенько выглядывали растущие тут и там травы и мерцающие разными цветами растения, даже грибы, а сами стены частенько скрывались под немалыми слоями мха и слизи. Разрушения туннеля наверняка были уже старыми, также вызванными неизвестными боевыми действиями, как и в недавнем коридоре, чего Френтос пока просто не понимал, ибо никогда не интересовался историей этого места раньше, и уже не думал об этом теперь. Похожие на голоса людей звуки доносились издалека, скорее всего с нескольких метров уже после заграждений, и Френтос, ориентируясь по словам недавно встреченного им у входа в канализацию старика, быстро понял, кому те голоса могли принадлежать. Местные жители, недружелюбные к не званным гостям. Блуждания в одиночестве и темноте ему, конечно, нравились меньше, чем присутствие в округе кого-либо враждебного, ведь то, в любом случае, были разумные живые существа, и, в отличии от каких-либо потусторонних сил, включая силу гравитации ям в полной темноте, были для него не столь опасны, и даже немного его успокаивали своим присутствием. В случае чего – с ними, по крайней мере, можно будет поговорить, и это спасет его от смерти в подобном состоянии, в котором из него боец уже точно был никакой. По крайней мере, он на это надеялся.

Но идти туда, налево, он все равно не собирался, ведь был еще слишком слаб, чтобы так рисковать своим здоровьем, и подвергать себя опасности быть зажаренным на костре местными жителями, если бы оказались те не так уж разумны, но, что было уже очевидно, очень любили жечь костры. Правее, но уже чуть дальше, в свете множества расставленных тут и там на все протяжение коридора костров, отчетливо выражался крупный и широкий мост, наверняка проходящий через немалую пропасть, куда все последнее время и стремился попасть Френтос. Он повернул в ту сторону, и шел очень быстрым шагом, чтобы, во избежание лишнего риска, не попасть на глаза обитателям местного подземного убежища неизвестных существ, которых там, судя по звукам, точно было немало. Он был так измотан, а глаза его уже так слипались, что он даже не заметил, что с самого того момента, как он хлопнул дверью коридора позади себя полминуты назад, за ним со стороны тех же укреплений начали следить две пары звериных, скорее всего мышиных, блестящий в огне костров глаз. Его восприятие окружающего мира гасло, а сам мир перед его глазами начинал медленно таять. Даже давления света, особенно хорошо ощущаемого октолима, он уже не разбирал.

Хоть и быстро, но все же он ковылял вперед довольно неуклюже, почти не разбирая перед собой дороги. Он вышел на мост меньше, чем за минуту, но его даже не удивила его величина, от самого моста уходящая в невидимый от темноты потолок намного выше, и бескрайнюю бездну под ним, также ширящуюся на многие десятки, а то и сотни метров во все стороны. У моста не было перил, а от его начала слева, по стене, в сторону смотровой площадки с несколькими этажами и еще парой неизвестных помещений, хорошо видимых с моста от яркости своих костров, уходила навесная металлическая и решетчатая лестница. С двух сторон, из стен справа и слева от моста, в сторону пропасти большие круглые трубы гнали тогда совсем небольшие, и не слишком бурные потоки грязной воды. Своеобразный шум и гул внизу были почти неощутимы от расстояния, и это только радовало Френтоса, говоря ему о немалой высоте сих водных горок, по которым он уже как раз собирался спуститься на самое дно. И, в ту же очередь, кое-что его не радовало совсем. Подняв руку у себя перед лицом, стараясь разглядеть ее хотя бы в свете собственного кристалла Зоота, он с ужасом для себя осознал, что почти совсем ничего не видит даже вплотную, или, по крайней мере, образ этого совсем не откладывается в его голове, и совсем не видимы им были изменения в самом ранении руки, уже принявшим по-настоящему нездоровый вид. Даже шум труб, откуда бежала вниз вода, был его ушами почти неощутим от собственного протяжного свиста. Его состояние резко ухудшилось. В таком виде спуск стандартным для него путем был невозможен, поскольку невозможно было после него его выживание. Он просто не успел бы вовремя отреагировать на появление опоры внизу при прыжке, и не смог бы правильно использовать окто, чтобы спастись от судьбы «разбиться в лепешку», с такой высоты возможной даже при ударе об воду. Он больше не мог продолжать путь как собирался, и должен был поскорее отдохнуть, причем весьма серьезно. По крайней мере, ему обязательно было нужно что-то поесть – иначе он просто мог уснуть, и уже не проснуться, ведь его силы продолжали его покидать, а организму уже не из чего было их восстанавливать. Его жизненные силы тоже уходили безвозвратно.

Чертыхнувшись и качнувшись на месте от осознания собственного бессилия, он шагом, быстро насколько мог, побежал вперед, сам уже немного спотыкаясь, уже замечая, как тело его само тянется к земле. Звуки его сердцебиения, отдавшиеся по всему телу шумом в ушах, как и его двоящееся в голове дыхание, все нарастали, с чем окружающий мир для него становился все темнее, а в дрожащих конечностях все сильнее коренился болезненный холод. Особенно холодно было его руке, все еще ужасно выглядящей после ранения, что ей нанес в бою Серпион, но ставший за последние несколько минут еще страшнее, облезая и облупливая кожу, и принимая совершенно бледный и жуткий синюшный вид. Кровопотеря, трата внутренней силы, недостаток ресурсов тела для регенерации, и еще одна особенно важная причина, которую я уже упоминал ранее, но забыл указать степень ее важности – состояние Френтоса было уже критическим, и он должен быть понять это сразу, и вовсе не соглашаться так отправляться в путь, тем более в столь заранее недружелюбное к нему место. Даже теперь, на новой развилке за мостом в одно сильное движение обеих ног сразу перескочив с пола туннеля на уступ площадки выше, он продолжал игнорировать жгучую, но почему-то такую холодную ноющую боль по всему телу, продолжая использовать возможности своего сильного тела так, как будто было все с ним еще хорошо, и в обратное он верить просто отказывался. Он потянул за ручку двери той площадки с мыслью, что сможет вырвать ее вместе с замком, и сразу пройдет внутрь, но его сил, разумеется, не хватило на это варварство, и рука его от рывка бессильно скользнула по ручке, а сам он, отшатнувшись назад, чуть наклонился, упираясь левой рукой в стену рядом с дверью, а правой в еще поврежденный Серпионом живот, болезненно и хрипло кашлянув, затем еще пару секунд наблюдая в глазах черными и синими волнами заволакивающие их «облачка». Его тело уже почти его не слушалось, но в его сознании еще оставались лучики света, и с ними же еще горело где-то глубоко внутри него пламя жизни, которое он никак не желал оставлять.

Он мысленно, обрывочными фразами, уговаривал себя, что с ним все еще хорошо, а когда-то «бывало и хуже». Снова, но уже без прежней спешки, чуть отдышавшись, он все-таки отворил дверь перед собой, и, уже чуть наклонившись торсом к земле от бессилия, пошел, в прямом смысле, куда глаза глядят, вдоль правой влажной и чуть склизкой стены, опираясь на нее рукой. То был спуск вниз, достаточно освещенный Зоотом еще на его изначальных держателях, теперь еще лучше освещаемый кристаллом в левой руке Френтоса, который тот, для контроля тела в рабочем состоянии, с каждой секундой старался сжимать все крепче и крепче, силой вынуждая свой организм «не отключаться». Несколько прямых спусков, но вроде лестниц, привели его во внезапно приятно выглядящее, не облупленное тут и там по серым стенам, ухоженное и относительно чистое помещение – наверняка комнату, ранее предназначенную для работников самой канализации. Была эта комната небольшой, не слишком просторной, не слишком высокой, но для Френтоса в самый раз подходящей на роль временного убежища. Бешено бегал он глазами вокруг интерьера комнаты, где и были то всего пара кроватей, один кривой и грязный синий диван, да стол со странным аппаратом из металлических трубок, уходящих в большую стеклянную бутыль, и…едой?

Не раздумывая, грузными и уверенными движениями ног, передвигая их словно немощный, но очень тяжелый старик, он подошел к тому столу, и, не волнуясь за состояние своих грязных рук перед едой ввиду отсутствия волнения теперь вообще о чем-либо из-за бессилия, принялся закидывать в рот, как бревна в топку, все съедобное, что выглядело таковым на том столе. Он буквально лег на тот стол всем телом, настолько склонившись над ним грудью, что едва его ей не касался. Он не чувствовал особого голода, поскольку ощущение подобного у октолимов было постоянным, и со временем после обретения окто они теряли способность его выделять из массы прочих чувств. Странное и жутковатое жареное мясо, нарезанное большими ломтиками будто под пасть арда, а то и целыми кусками, было разложено здесь так, будто кто-то совсем недавно, в этой самой комнате, готовился как следует перекусить, и появления там увядающего от голода октолима просто не ожидал. Или, может быть, кто-то специально оставил эту еду в том месте, чтобы ее нашел Френтос? Все последнее время он шел наугад, не разбирая дороги, и мог просто не заметить, что кто-то его опережал, все время идя впереди, но не подавая виду. Это было, конечно, неправдой, и почти никто в той канализации, на самом деле, еще не знал о появлении там Френтоса. Я всего лишь предполагаю, чтобы немного растянуть время – трапеза Френтоса длилась слишком долго, возможно с несколько минут, и не слишком интересных.

Его состояние перестало ухудшаться теперь, хотя и еще не начало значительно улучшаться. Мясо было сочным и вкусным, и вряд ли только в понимании изголодавшего и почти бессознательного Френтоса. Он утолил свой голод сполна, несколько раз в процессе давившись, едва уговаривая свою челюсть теперь работать как следует для поедания всего того объема пищи, который был необходим, на самом деле, и ей. Мясо на столе закончилось, и он уже восполнил запас необходимых ему ресурсов организма с его помощью. Он было вздохнул даже, думая, что теперь спасен от голодной смерти, а пара часиков сна после этого точно окончательно вернут его в «мир живых», чтобы он продолжил свой путь вниз как ни в чем не бывало. Он посмотрел на стол перед собой, и его краски уже правда не сливались перед его глазами. Но что-то все еще было не так. В глазах Френтоса теперь вообще не было стола. Вокруг стало слишком темно.

Свист в ушах, заглушенное сердцебиение, и тяжелейшее дыхание в миг поглотили мир вокруг него. Его с головой поглотила тьма, а ноги подкосились, словно превратившись в вату, так же мгновенно залив все его тело смертельным холодом. С грохотом и сдавленным вздохом все звуки вокруг него пропали, а подбородок, в последний момент ударившийся о стол, заболел лишь на секунду, с чем его и покинули остатки сознания и чувств. Теперь он лежал на полу, совершенно безжизненно, распластавшись словно труп, пусть и явно был еще жив, более не издавая никаких звуков. Его дыхание почти пропало, совсем ослабло сердцебиение, а мозг впал в подобие летаргии. Он успел спастись, то было правдой, но его состояние было уже слишком тяжелым, и все последнее время он двигал свое тело к тому спасительному свету комнаты с едой неизвестного происхождения одной лишь силой воли, у которой тоже были установленные телом лимиты. Затопленное помещение, в котором был он недавно, сделало своего дело, и отравило ослабший до уровня обычного человека, даже более слабый теперь, организм Френтоса, и тот никак не мог бороться с его ядами, тем более впитавшимися с водой в его кровь через рану на руке. Водой, что переносила по канализации отходы жизнедеятельности и населяющих ее ардов, и без того содержащие множество смертельных токсинов. Его тело буквально пало под тяжестью той интоксикации, и он был еще счастливчиком, раз прожил с таким их количеством столь долгое время.

Час, два, шесть часов – Френтос больше не осознавал себя самого в мире живых, и не замечал течения времени. Он будто пропал, испарился, и более ничего не чувствовал, и ни о чем сам не думал. Возможно, это состояние можно было назвать смертью, и пусть он предпринял попытки спастись, он опоздал, и тело его уже умирало, пусть и мозг его частично еще продолжал работу даже после полного отключения функций остального организма. Мимолетные вспышки возникающих в его подсознании образов становились все отчетливее, и в одной из них, уже частично осознавая свое положение, он даже почувствовал, что слышал голос Соккона, за кем и рисковал своей жизнью в этом оставленном Богами и Демонами месте, для кого и всеми силами игнорировал свою боль, и игнорировал даже саму смерть. Его окружала тьма, и в ней он снова слышал шепот, но вовсе не Соккона, и не Синего Пламени. Он не понимал его, но и не хотел его отрицать. Он не казался ему злым, и даже не навевал на него тот мертвый холод, что он чувствовал каждый раз, вспоминая о Черном Пламени человека, который, все же, оказался ему отцом, и о чем он много раз думал, постоянно затыкая собственные мысли, уверяя себя в одном – этот человек должен умереть за то, что он сделал.

Где-то за тем голосом был и другой голос, но уже куда более отчетливый. Он звал его, просил очнуться, подняться, и жить. Когда-то давно он уже слышал этот голос, но никак не мог вспомнить, кому он принадлежал. Он был таким же, как тогда, теплый и добрым, родным сердцу, согревающим будто саму его душу. Будто этот голос возвращал его из небытия, вырывал мягкими и нежными руками, и даже сейчас, невольно, Френтос тянул к нему свою руку, пускай еще не видя его впереди, лишь ощущая его приближение с каждой секундой каждой своей клеткой, сопровождая его движение все усиливающимся биением собственного сердца. Даже если он был мертв, он чувствовал себя живее всех живых, всю его душу заливала приятная и счастливая дрожь, а в ушах все рос веселый гомон будто из его прошлого, откуда и пришел за ним, во спасение, тот до слез родной и близкий голос. Он был уже рядом. Он был…снова рядом.

«Спаси меня. Пожалуйста.» – в мольбе счастливой дрожью заикался голос будто самой его души. – «Я должен…найти брата.»

Его рука остановилась, а по ладони ее разлилось тепло прикосновения другой родной руки.

– Ты его нашел…братец.