Русский прорыв за Южный полярный круг. Жил отважный адмирал

19 мая с 4 часов дня бушевал шторм, но он не причинил особого вреда, если не считать сорванной со шкафута «Востока» сетки[53 - Коечная сетка – нечто вроде глубокого жёлоба или узкого открытого сверху ящика: такие «сетки» располагались вдоль бортов на верхней палубе и служили для хранения в течение дня свёрнутых матросских коек. Шкафутные сетки находились по бортам шкафута – участка верхней палубы между фок- и грот-мачтами.], налившейся в жилую палубу и отчасти в трюм судна воды и ушибленного плеча старшего офицера Завадовского: тот попытался выбежать наверх через парадный люк, как раз когда из последнего хлынул вниз водяной поток. Беллинсгаузен, однако, опасался за мачты, которые у его шлюпа изначально были сделаны чрезмерно высокими.

20 – 21 мая постоянно дули с севера крепкие противные ветры, и начальник эскадры засомневался, смогут ли шлюпы, особенно «Восток», пройти к востоку (прошу прощение за каламбур) севернее Новой Зеландии. Решив не ждать у моря погоды (получается – в прямом смысле, без кавычек), он избрал другой путь – между двумя крупнейшими островами Новозеландского архипелага (Северным и Южным), через пролив Кука. Уведомив Лазарева семафором об изменении маршрута, Фаддей Фаддеевич назначил местом встречи кораблей (на случай, если они в пути потеряют друг друга из виду) бухту Королевы Шарлотты внутри этого пролива.

Берег Новой Зеландии увидели уже 24 мая (5 июня) в 7 часов утра, а 28-го (9 июня) в 4 часа дня, «Восток» стал на якорь в вышеназванной бухте, с северо-западной стороны острова Мотуаро (впоследствии выбрали другое место для якорной стоянки, поскольку первоначальное, как объяснял Ф.Ф.Беллинсгаузен, «не обещало совершенной безопасности от сильно дующих здесь NW (северо-западных – А.Л.) ветров, и наливание бочек свежею водою по дальнему расстоянию сопряжено было с затруднением»). «Мирный» запоздал с входом в залив из-за сильного противного ветра и встречного течения и с наступлением темноты всё ещё лавировал. Чтобы показать Лазареву местоположение «Востока», на последнем подняли 2 фонаря и иногда жгли фальшфейеры[54 - Фальшфейер – пиротехническое сигнальное устройство в виде бумажной гильзы, наполненной специальной смесью, которая горит ярким пламенем белого цвета.]: иначе на «Мирном» могли бы принять за сигналы с флагмана огни разведённых туземцами на берегу костров. Только в 11 часов шлюпу Михаила Петровича удалось подойти к «Востоку» и стать рядом с ним на якорь.

Моряки с тревогой вглядывались в незнакомые берега. С трёх сторон – высокие, крутые, в основном покрытые лесом горы, на севере синеет другая, тоже высокая земля… Все на кораблях знали о том, что Новая Зеландия населена каннибалами, слышали о зверском убийстве аборигенами матросов первооткрывателя этих земель Абеля Тасмана, десяти человек из экипажа сопутствовавшего Куку в его второй «кругосветке» капитана Фюрно (как раз здесь, в заливе Королевы Шарлотты!), о страшной участи французского мореплавателя Мариона[55 - Марион-Дюфрен, Никола Тома (1729 – 1772) – французский капитан, исследователь антарктических вод, острова Тасмании и Новой Зеландии. В 1772 г на Северном острове последней был обманом завлечён в западню, убит и съеден туземцами.].

Вскоре после прихода «Востока» в бухту к нему подошли две пироги, в одной из которых сидело 23 человека, в другой 16. Носы лодок были украшены сквозной резьбой, улитковыми линиями и изображением человеческого лица с глазами из ракушек и высунутым языком, а кормы представляли собой прямоугольные брусья примерно в 1,83 м высотой. Туземцы гребли типичными для жителей островов Полинезии лопаткообразными вёслами, которые, как и лодки, были тёмно-красного цвета.

Чуть–чуть не дойдя до шлюпа, пироги остановились; сидевший в одной из них старик, которого Беллинсгаузен правильно, как потом выяснилось, посчитал вождём, произнёс длинную и совершенно непонятную нашим соотечественникам речь. Ему ответили взмахами белого платка, и новозеландцы, видимо, понимавшие смысл этого жеста, приблизились, а вождь поднялся на борт. Фаддей Фаддеевич подарил ему бисер, зеркальце, куски грубого ситца и ножик и, видя, что подарки старику понравились, произнёс по-новозеландски «рыба» («гийка»). Старик засмеялся, переговорил со своими соплеменниками, и уже на другой день, по завершении перехода к новому месту стоянки, команды шлюпов получили свежей рыбы в достаточном для ужина количестве и плюс к тому местные ремесленные изделия – в обмен на бисер, зеркальца и другие безделушки.

Рисунок 45. Пирога новозеландских маори. Рисунок участника экспедиции Абеля Тасмана (см. главу 3).

После того, как начальник эскадры потёрся, по обычаю жителей Океании, своим носом о нос вождя, обнял его и отобедал вместе с ним и Лазаревым в капитанской каюте «Востока» (прочих гостей угощали на шканцах сухарями, маслом, кашей и ромом), «взаимное дружество», по выражению Фаддея Фаддеевича, как будто утвердилось. Туземцы приглашали русских к себе в деревню и показывали знаками, что там будут женщины. Но на кораблях не торопились принимать эти приглашения: в отличие от несчастного капитана Мариона, введённого в заблуждение показным дружелюбием дикарей, наши моряки нимало не обманывались насчёт новозеландского «радушия». В наибольшей степени это относилось к самому Беллинсгаузену, за плечами которого был опыт участия в первом русском кругосветном плавании Крузенштерна – Лисянского, когда он, в то время молодой мичман на корабле И.Ф.Крузенштерна «Надежда», лично убедился в «своеобразии» представлений полинезийских дикарей о дружбе и гостеприимстве.

Это произошло 18 мая 1804 г. Корабли экспедиции выходили тогда из залива Тайо-Гое острова Нукагива (Нука-Хива) в Маркизском архипелаге, жители которого, как и новозеландцы, были каннибалами. Вот что писал об увиденном в тот день Иван Фёдорович Крузенштерн в своей книге «Путешествие вокруг света в 1803, 1804, 1805 и 1806 годах на кораблях «Надежда» и «Нева»:

«… во всю бытность нашу в заливе Тайо-Гое не только не подавали мы повода к какому-либо негодованию, но, напротив того, всевозможно старались делать им всё доброе, дабы внушить хорошее о себе мнение и возбудить если не благодарность, то, по крайней мере, благорасположение, однако, ничего не подействовало. При выходе кораблей наших из залива, разнёсся между нукагивцами слух, что один из них разбился. Сие, конечно, произошло оттого, что мы принуждены были стать на якорь весьма близко берега … Менее нежели в 2 часа собрались множество островитян на берегу против самого корабля, вооружённых своими дубинками, топорами и пиками. Никогда не показывались они прежде в столь воинственном виде. Итак, какое долженствовало быть их притом намерение? Верно, не другое, как грабёж и убийство. Прибывший в то время на корабль француз подтвердил то действительно и уведомил нас о возмущении и злонамерении жителей всей долины».

Уже в первую ночь стоянки в заливе Королевы Шарлотты вахтенным выдали заряженные ружья и приказали быть в полной боевой готовности. В последующие дни матросам и офицерам приходилось неоднократно съезжать на берег для наполнения бочек пресной водой, заготовки дров, сбора съедобных растений и ловли рыбы. Посетили они и селение, в которое их так настойчиво зазывали, и некоторые другие места по соседству. Старый вождь, между прочим, сдержал обещание и предложил Беллинсгаузену, как выразился последний, «не старую, но довольно отвратительного вида женщину»; капитан вежливо отказался. Но куда бы и на какое бы время ни отправлялись путешественники, всегда перед высадкой они принимали меры для обеспечения своей безопасности.

В книге Ф.Ф.Беллинсгаузена находим описание виденных русскими маори – аборигенов Новой Зеландии:

«Жители залива Королевы Шарлотты роста среднего, сложением тела крепки и довольно стройны, только колена несколько толстоваты; лицом и телом смугло-желтоваты, глаза чёрные, быстрые, волосы чёрные, у всех проколоты уши, а у большей части и средний носовой хрящ. Лица испестряют набивными, кривыми, но правильными линиями и натирают тёмно-синею краскою, знатные люди более, нежели прочие. У некоторых женщин только губы были испестрены».

Рисунок 46. Татуированный вождь маори. Изображение 1784 г.

Об одежде туземцев сказано следующее: «… покрывают тело, начиная из-под грудей до половины ляжек, куском белой ткани, которую перевязывают узким поясом; чрез плечо набрасывают кусок белой или красной ткани, весьма искусно сделанной, с тёмным вокруг узором, и на грудях зашпиливают шпильками… из зелёного базальта и костей, вероятно, человеческих или собачьих, ибо, кромке собак, других зверей никто из путешествовавших здесь не встречал. Сии шпильки висят на тонких верёвочках, чтоб не потерялись. Когда прохладно, сверх всего надевают мохнатую бурку наподобие черкесской. Так одевался старый начальник…; молодые по большей части, кроме бурок, ничем не прикрывались… Голову убирают, завязывая на теме волосы в пучок, воткнув в оные несколько белых перьев. В уши продевают кусок птичьей шкуры с белым пухом. На груди носят безобразные человеческие изображения, застёжки или род ножичка из зелёного камня, а у других просто косточки. Все сии вещи охотно променивают, и потому невозможно полагать, что принадлежат к их кумирам».

Внимание путешественников привлекли «пету» – кистени маори из нефрита или костей морских животных, с резьбой длиной 38,1 – 45,7 см, шириной в 10,16 и толщиной в 5 см и с дырой в рукоятке – для верёвочки, за которую кистень обычно держат. Также новозеландцы изготовляли три вида оружия из крепкого тёмного дерева – пику длиной примерно 9 м; нечто, напоминающее алебарду длиной 2,44 м с резным изображением отвратительного лица, в глазницы которого вставлялись раковины отражающего зелёного цвета; наконец, некое подобие топора длиной в половину второго из перечисленных предметов. Последние два были замечены у вождей и предположительно служили знаками их статуса.

Предостерегая мореходов, могущих впоследствии посетить Новую Зеландию, Фаддей Фаддеевич подчёркивает следующие особенности маорийского менталитета:

«От привычки с юных лет не обуздывать своего нрава и следовать всем худым и добрым движениям сердца, жители Новой Зеландии хотя и горячи в дружбе, но непостоянны, за малейшую причину доходят до ссоры, которая производит пагубные последствия… Когда старый начальник у меня обедал, я спросил его, ест ли он человеческое мясо, и показал на руку. Он объяснил, что очень охотно ест, и кажется в том нет никакого сомнения, ибо капитан Кук был сам очевидцем, как зеландцы с удовольствием ели мясо своих неприятелей, убитых в сражении».

Рисунок 47. Ф.Ф.Беллинсгаузен и М.П.Лазарев с отрядом вооружённых матросов наблюдают пляску маори на берегу залива Королевы Шарлотты. Художник П.Н.Михайлов.

Понятно, что, несмотря на великолепие местной природы (Беллинсгаузен описывает пение птиц в Корабельной бухте, где запасались водой, как «отзывавшееся подобно фортепианам с флейтами и обвораживающее слух») и отсутствие видимых признаков враждебности со стороны обитателей побережья, нервы у участников экспедиции были напряжены до крайности, и в глубине души каждый мечтал поскорее покинуть эту имевшую столь чудовищную репутацию землю.

«Во время семидневного пребывания нашего близ берегов острова… мы были в всегдашнем согласии с его жителями, но это потому только, что они боялись наших пушек и ружей, – писал астроном И.М.Симонов. – При первом посещении своём на шлюп «Восток» они показали нам, что знают действие нашей артиллерии, и, показывая на пушки, с некоторым страхом произносили «пу». Однако ж, при всей уверенности их в превосходстве сил наших, мы никогда не решались посещать места, ими обитаемые, без оружия и достаточного прикрытия».

Поэтому когда 4 (16) июня туземцы, видя приготовления к отходу шлюпов, выражали своё сожаление и просили русских остаться в бухте ещё ненадолго, для моряков их вздохи и просьбы звучали скорее настораживающее, чем трогательно. Впрочем, ни Беллинсгаузен, ни Симонов не сомневались, что огорчение, например, старого вождя было искренним, «потому что, – как иронически заметил учёный, – он (вождь – А.Л.) ещё надеялся за свои безделки выменять у нас много необходимых для него вещей». Некоторые аборигены, в основном юноши, и вовсе просили взять их с собой в Россию, и один добился-таки согласия командира «Востока», но старейшины, поняв намерение парня, почти силой заставили того вернуться к соплеменникам.

Зная, как маори непостоянны в своих привязанностях и непоследовательны в поступках, Фаддей Фаддеевич и Иван Михайлович с не меньшим, чем все остальные на шлюпах, облегчением смотрели на удаляющийся берег.

Но оказалось, что это чувство было преждевременным. Не успели суда покинуть гавань, как тучи закрыли небо, и сильный противный ветер с юга стал сносить их обратно, в залив Королевы Шарлотты. В полночь ветер, по словам Беллинсгаузена, «скрепчал и дул сильными порывами с дождём, снегом и градом; по временам молния, сопровождаемая громом, освещая берег, показывала нам близость оного и опасность. Порывы ветра наносили ужасные густые облака, и кроме водяных насосов (смерчей – А.Л.), мы в сию ночь испытали всё, что производит атмосфера Южного полушария».

5-го июня лучше не стало: ветер всё усиливался, дождь чередовался с градом и снегом, видимость даже днём оставалась нулевой – с «Востока» не было видно «Мирного», и наоборот. К ночи шторм бушевал уже вовсю; на зажигаемые на «Востоке» фальшфейеры «Мирный» не отвечал. 6-го, когда ветер, оставаясь противным, слегка сбавил силу, на каждом судне по-прежнему безуспешно пытались разглядеть в море корабль-спутник; и только утром 7-го шлюпы, наконец, обнаружили друг друга.

В течение, в общей сложности, шести дней суда лавировали в проливе, рискуя быть разбитыми о прибрежные скалы. По свидетельству Симонова, «капитан Беллинсгаузен беспрестанно пытался выйти из Кукового пролива, но всякий раз при выходе в открытое море встречал сильный противный ветер … Сильные порывы ветра преобразовывались иногда в совершенную бурю, иногда в штиль, а это в тесных морях не лучше бури, потому что зыбь несравненно беспокойнее волнения при ветре; а когда, при безветрии, течение повлечёт корабль к таким берегам, где нельзя бросить якорь, тогда надобно готовиться к кораблекрушению. Это шестидневное плавание взад и вперёд в Куковом проливе мы почитали одним из самых опасных случаев нашего путешествия…»

Действительно, крушение у берегов Новой Зеландии означало для мореплавателей в то далёкое время одно из двух: в лучшем случае – гибель в волнах вместе со своим разбитым судном, а в худшем – встречу на суше с каннибалами, давно наблюдавшими за их агонией в море и теперь ожидающими их, обессилевших, безоружных и лишённых поддержки корабельной артиллерии…

К счастью, 10 (22) июня слабый, но попутный ветерок позволил русским шлюпам миновать мыс Пализер у восточного выхода из ставшего для них проклятым пролива. В тот день путешественникам казалось, что они удаляются от адских врат. А ведь им предстояло ещё много чего пережить и узнать…

Глава 10. Сюрпризы сердитых морей и опасных архипелагов

Теперь путь «Востока» и «Мирного» лежал к известному с 1791 г острову Опаро (сегодня – Рапа-Ити). Остров получил такое странное название потому, что, как утверждал открывший его капитан Ванкувер, местные жители, которых он встретил, часто повторяли это слово.

С борта «Востока» Опаро увидели на рассвете 29 июня (9 июля), и не успел шлюп приблизиться к берегу, как появились лодки, в каждой из которых сидело по 5, 6 или 7 туземцев. В «Памятнике» (дневнике) матроса 1-й статьи Егора Киселёва находим в связи с этим следующую запись:

«29-го. Пришли ко острову Опаро. На оном острову народу дикого премножество и народ преразбойный, того глядит, где бы гвоздик украсть. Тут приехали к нам 22 лодки, одеяния никакого нет, как рыба по воде плавают, так они питаются земляным хлебом, и народ прездоровый собой».

С моря, на расстоянии 8 с небольшим километров (подойти ближе шлюпам мешал слабый, но встречный ветер), остров выглядел как несколько довольно высоких островершинных горных хребтов, тянувшихся на восток и на запад. «На некоторых из вершин гор видны некие устроения, как будто бы укрепления, куда токмо по тропинкам входить можно», – указывал Ф.Ф.Беллинсгаузен; увиденное навело его на мысль, «что островитяне разделены на разные общества, имеют также свои причины к прерыванию взаимных дружественных сношений, и в таком случае укрепления служат им убежищем и защитою».

Рисунок 48. Лодки жителей острова в Океании. Ретро-фотография.

У него же говорится, что лодки островитян, непохожие на виденные путешественниками в Новой Зеландии, были «вероятно, по неимению на острове достаточной толщины дерев, составлены из нескольких досок, вместе скреплённых верёвочками, свитыми из волокон древесной коры … С одной стороны вдоль лодки на отводах был брус в 3 с половиной дюйма (8,9 см – А.Л.) толщиною, заострённый с обеих сторон наподобие лодки, который служит для равновесия. По узкости лодок дородные островитяне не усаживаются в оные, а местами прикреплены дощечки, на которых они покойнее сидеть могут»[56 - Фактически здесь мы имеем дело с примитивным воплощением идеи катамарана: судна с палубным настилом, уложенным поверх двух параллельных корпусов. Двухкорпусная конструкция современного океанского судна позволяет добиться большей остойчивости, чем у однокорпусных судов сопоставимых габаритов. По словам пассажиров катамаранов, качка на них, в отличие от обычных судов, практически не ощущается.]. Модель такой лодки была доставлена М.П.Лазаревым в Музей государственного Адмиралтейского департамента.

Туземцы, по свидетельству капитана «Востока», были «вообще среднего, а некоторые довольно высокого роста, по большей части все стройны, крепкого сложения, много дородных; в телодвижениях ловки и проворны, волосы … кучерявые, особенно быстро сверкающие чёрные глаза, бород не бреют, цвет лица и тела тёмно-красный, черты лица приятные и не обезображены испестрением, как то водится у многих жителей островов сего Великого океана».

В том, что опарцы, как и новозеландцы, знакомы с действием европейского оружия, сомневаться не приходилось. Они не сразу решились подняться на борт, но желание получить в подарок вещи, которые показывали им моряки, оказалось сильнее страха. А освоившись на судне, дикари проявили те самые свои качества, которые вызвали такое раздражение не только у матроса Киселёва. «Жители острова Опаро обнаруживали великую наклонность к воровству и старались красть всё, что только им попадалось в руки, – негодовал Ф.Ф.Беллинсгаузен. – Часовые с заряженными ружьями везде присматривали за ними. Один из островитян, бывший в кают-компании, успел украсть спинку от стула и бросился с оною прямо в воду. Лишь только сие увидели, прицелили на него ружьё, он испугался и возвратил украденное».

Это произошло на «Востоке» 29-го, т.е. в первый день пребывания кораблей возле Опаро. На другой день островитяне посетили и шлюп Лазарева, который накануне был довольно далеко от берега; 30-го оба шлюпа держались уже рядом друг с другом. От внимательного взгляда начальника эскадры не укрылся один хитрый приём туземцев: «островитяне переезжали с шлюпа на шлюп, ибо, получив подарок от меня, спешили за тем же к господину Лазареву, Одарённые им, возвращались ко мне, протягивали руки и знаками объясняли, что ещё ничего не получили». И именно на «Мирном» разразился новый скандал, связанный с попыткой воровства.

Павел Михайлович Новосильский описал инцидент следующим образом:

«Один островитянин, выдернув со шкафута железный сектор с фалрепом[57 - Фалреп – это «верёвки, служащие вместо поручней для входа на судно или из кают на палубу» (Примечание самого П.М.Новосильского).], бросился с ним в воду. В то же мгновение и все островитяне, как будто по сигналу, последовали его примеру, только один старик по дряхлости своей не успел броситься за борт и был задержан. Ему дали знать, что освободят его не прежде, как возвращён будет похищенный сектор, и указали лодку, в которой он был спрятан. Старик…, переговорив с сидевшими в ней опарцами, уверял нас, что в ней нет ничего.

Видя, что старика не отпускают со шлюпа, опарец, укравший сектор, выдернув из него фалреп, спрашивал: не ту ли вещь у них требуют? потом шарил внутри лодки и показывал то изломанную корзину, то кусок камыша и, подняв руки кверху, делал знаки, что более ничего нет. Наконец, удостоверясь, что все его хитрости ни к чему не ведут и задержанного старика не освобождают, принуждён был, хотя очень неохотно, достать спрятанный сектор и отдать на шлюп. Тут старик и прочие островитяне стали бранить виноватого. Нетрудно было видеть, что это одна только комедия и что задержанный старик если не главный виновник, то и не противник похищения. Впрочем, капитан наш (лейтенант Лазарев – А.Л.) делал вид, как будто бы … не подозревает старика, и, отпуская его, подарил ему гвоздь»[58 - Приём, к которому в данном случае прибегнул М.П.Лазарев – взятие в заложники туземцев при совершении их соплеменниками кражи на борту с обещанием освободить задержанных после возвращения похищенных вещей – широко использовался командирами судов в XVIII в, в частности Куком, в подобных ситуациях. Это дало современным горе-исследователям, приверженцам «антиколониальных» догм (речь идёт не столько о вчерашних ортодоксах-псевдомарксистах, сколько о нынешних неолиберальных апологетах глобализационного проекта) одно из оснований для обвинения европейских первооткрывателей островов Океании в «жестоком обращении с беззащитными (?! – вспомним лишь один из многих фактов – судьбу капитана Мариона!) людьми». Сегодняшние комментаторы книг мореходов и учёных XVIII – ХIХ вв заявляют, что принимавшаяся за склонность к воровству привычка полинезийцев была на самом деле следствием первобытнообщинного отношения к собственности, характеризующегося отсутствием представления о неприкосновенности чужих вещей. Не оспаривая эти утверждения, считаю нелишним заметить, что участникам дальних плаваний, на кораблях, где многие нужные, а то и жизненно необходимые вещи имелись лишь в нескольких или даже в одном экземпляре, от таких этнографических справок вряд ли стало бы легче.].

В обмен на свои дары (зеркальца, топоры и прочие изделия из железа, бисер, ткани и др.) русские получили от жителей Опаро немного: раков, коренья таро, напоминающие вкусом картофель, из ремесленных изделий – вёсла и лейки для вычерпывания воды из лодок. Ни рыбы, ни свиней, ни кур на корабли не привезли. Туземцы, правда, звали моряков к себе на сушу, но последние не рискнули принять приглашение: из-за упоминавшегося выше тихого противного ветра «Востоку» и «Мирному» так и не удалось подойти к острову настолько близко, чтобы в случае необходимости можно было поддержать высадившихся на берег огнём корабельных пушек.

Как и в Новой Зеландии, здесь нашёлся молодой человек, который захотел остаться на «Востоке» и получил на это согласие капитана, Соплеменники уговаривали юношу не уезжать, и на его лице явственно отражался внутренний разлад, вызванный противоречивыми чувствами. «С одной стороны, как думать должно, какое-то ожесточение против земляков своих, – предположил Беллинсгаузен, – а с другой – врождённая каждому человеку любовь к своей родине производили в нём сильное противоборство». В конце концов, победило второе, и несостоявшийся эмигрант последовал за своими уже покинувшими шлюп соотечественниками.

Задерживаться около этого довольно хорошо известного острова было незачем, и, произведя наблюдения с целью уточнения его координат, Беллинсгаузен и Лазарев двинулись дальше.

Рисунок 49. Туземка с островов Туамоту. Иллюстрация 1847 г.

Как только они достигли архипелага Туамоту, который обнаруживший его в предыдущем столетии Луи Антуан де Бугенвиль[59 - См. главу 4.] назвал Опасными островами, открытия посыпались на них как из рога изобилия. 6 (18) июля в половине 3-го пополудни увидели неизвестный остров, до 8-го лавировали, пока, наконец, не приблизились к земле на расстояние, на котором стало возможным послать к берегу шлюпки с обоих судов. Осматривать вновь открытую сушу отправились: с «Востока» – сам Беллинсгаузен, художник П.Михайлов и мичман Д.Демидов; с «Мирного» – сам Лазарев, медик-хирург Н.Галкин, лейтенант М.Анненков и мичман П.Новосильский.

«Когда мы подошли к коральному берегу, – рассказывает Фаддей Фаддеевич, – о который разбивался большой бурун и … пристать было трудно, на берегу к сему же месту сбежались до 60 мужчин, коих число беспрерывно умножалось. Некоторые были с бородами, волосы… у всех не длинные, а курчавые, чёрные; островитяне среднего роста, тело и лицо… бронзового цвета, подобно как у всех островитян сего Великого океана; детородные части закрыты узкою повязкою. Все были вооружены длинными пиками, а некоторые в другой руке держали деревянную лопатку, коею, как и в Новой Зеландии, неприятелей бьют по головам. Женщины стояли поодаль у леса …, также вооружены пиками и дубинками; с пупка до колен тело их было обёрнуто тонкою рогожею.

Лишь только мы приближились, чтоб пристать к берегу, островитяне все с ужасным криком и угрозами замахали пиками… Мы старались ласками, бросая к ним на берег подарки, привлечь и склонить их к миру, но в том не успели, Брошенные вещи охотно брали, а допустить нас к берегу не соглашались (выделено мной – А.Л.). Мы выпалили из ружья дробью поверх голов их, … женщины и некоторые из молодых людей отступили подальше в лес, а прочие все присели. Видя, что сим никакого вреда им не делаем, они ободрились, но после при всяком выстреле приседали к воде и плескали на себя воду, потом дразнили нас и смеялись над нами, что им никакого вреда сделать не можем. Сие явно доказывает, что смертоносное действие огнестрельного оружия им неизвестно. Видя исходящий огонь из ружья, вероятно, заключали, что мы их хотим обжечь, для того мочили тело водою… Когда шлюп «Мирный» подошёл, и по сигналу пущено было с оного ядро из пушки в лес выше островитян, все испугались, присели и мочили тело водою; женщины и некоторые молодые мужчины бежали и зажигали лес на взморье, производя длинную непрерывную линию ужасного огня с треском, и сим прикрывали своё отступление…

Из подарков они больше всего обрадовались колокольчику, в который мы звонили, Я бросил им несколько колокольчиков, предполагая, что приятный их звон установит между нами согласие; но лишь только приближались гребные суда к берегу, островитяне с ужасным криком от большой радости приходили в великий гнев. Таковое упорство принудило нас возвратиться».

Не правда ли, хороший повод порассуждать о «ружейном огне» и «пушечной канонаде», которыми европейцы ознаменовали своё прибытие к этим «счастливым, не знавшим до того горя и насилия берегам»?[60 - Поскольку в советские времена, начиная со Сталина, не было принято «бросать тень на светлые образы» наших героических (без кавычек, на самом деле) предков, в книгах «для широкого круга читателей» факты, подобные данному, как правило, замалчивались, когда речь шла о великих российских мореплавателях, и напротив, выпячивались и раздувались до размеров злодеяний испанских конкистадоров и германских нацистов, когда говорилось о мореплавателях западных. Подлинные же отчёты, дневники, записи и т.п. тех и других навигаторов были доступны лишь сравнительно узкому кругу завсегдатаев больших библиотек и архивов. Сегодня многое их этого опубликовано издательствами «Дрофа» и «ЭКСМО» и лежит на полках книжных магазинов, что можно было бы считать несомненным плюсом современного отечественного книгопечатания, не будь тиражи подобных книг ничтожно малыми, а цены на них – непомерно высокими и повышающимися из года в год. Так или иначе, те, кому удалось эти книги приобрести, могут получить более адекватное, чем из «научно-популярных» брошюрок и художественных опусов недавнего прошлого, представление и о личностях первопроходцев морских путей, и о тех трудностях и опасностях, с которыми им пришлось столкнуться.] Любители такого рода клише используют их, где надо и, чаще, где не надо: как доставалось в своё время у нас и достаётся сегодня на «глобализованном», «толерантном» и «культур-мультурном»… простите, «мультикультурном» Западе, включая его родную Англию, бедному капитану Куку! Посему продолжаю цитировать Ф.Ф.Беллинсгаузена: