Русский прорыв за Южный полярный круг. Жил отважный адмирал

Ещё два новых острова (за последние месяцы открытия неизвестных островов у участников похода, можно сказать, вошли в привычку) увидели 19 (31) августа и дали им имена Михайлова и Симонова – в честь художника и астронома экспедиции. Это были очень маленькие, поросшие пальмами атоллы, окружённые мелями, о которые разбивались буруны. Не успели окончить их осмотр, как разглядели на севере плюс румб к западу (NtW) другой – притом высокий, гористый – берег. Не заметив на пути к нему никаких препятствий, Беллинсгаузен рискнул идти в том направлении ночью, фактически вслепую, и его попытка едва не привела к катастрофе. Сам он записал в связи с этим вот что:

«В начале 10-го часа вечера показалось перед носом шлюпа белое зарево, которое то потухало, то снова светило. Пройдя ещё некоторое расстояние, мы услышали от разбивающегося буруна о коральную мель ужасный рёв, почему я тот час приказал поворотить через фордевинд[69 - Поворот фордевинд – поворот судна на другой галс, когда корма проходит через положение, в котором ветер дует прямо в неё.] на другой галс; при самом повороте мы были так близко от сей мели, что, невзирая на темноту, ясно различали каждую разбивающуюся волну. Несколько минут промедления – и погибель наша была бы неизбежна…»

Утром 20-го к русским кораблям подгребли туземцы на двух больших парусных и нескольких маленьких вёсельных лодках. В тех, что шли под парусами, сидело по 3 человека: двое из них забрались на «Восток», как только их жестами туда пригласили. Ту лодку, где остался только один человек, волной от форштевня продолжавшего идти шлюпа опрокинуло, верёвка, которой её привязали к кораблю, оборвалась, и сидевший в ней туземец оказался в воде. Капитан приказал лечь в дрейф и послал ялик, чтобы спасти островитянина и взять на буксир его лодку; находившиеся же на судне соплеменники несчастного не только не волновались о нём, но ещё и смеялись, глядя, как он барахтается. Через какое-то время на суда залезли множество аборигенов, и завязался оживлённый обмен.

«Островитяне похожи на отаитян: они были нагие, выключая узких поясков, – писал П.М.Новосильский. – Волосы разделяют они на несколько пучков, перевязывают их тонкими верёвочками и потом кончики взбивают; в эту великолепную… причёску втыкают длинные черепаховые шпильки, которыми беспрестанно чешут голову. На шее у них были ожерелья из жемчужных раковин, а на руках кольцо также из раковин».

Среди прибывших на борт высокопоставленных островитян оказались и 2 сына местного короля, т.е. верховного вождя: им, помимо раздаваемых направо и налево медалей, вручили по лоскуту красного сукна, большому ножу, зеркальцу, чему-то вроде набора железных инструментов, а также кое-какие вещи с просьбой передать их лично королю. Те ответили, что король скоро приедет сам: в ожидании его на судне остался некий Пауль, как выяснилось, один из его приближённых.

Король, которого звали Фио, оказался высоким смуглым черноглазым мужчиной лет 50, с тщательно, наподобие парика, уложенными седеющими волосами и татуировкой только на пальцах, да и там в виде небольших звёздочек. «Одежда» его не отличалась от облачения простых островитян: один лишь узкий пояс вокруг тела.

Как только Фио взошёл на шлюп, он и капитан поприветствовали друг друга по полинезийскому обычаю: потёрлись носами. За этим последовал странный и довольно сложный ритуал, в деталях воспроизведённый на страницах книги Беллинсгаузена:

«По желанию Фио, я и господин Завадовский сели с ним на шканцах на полу. Пауль и ещё один островитянин, пожилых лет, также сели, и мы составили особенный круг. Тогда, по приказанию Фио, подали с его лодки ветвь кокосовую, на коей были 2 зелёных ореха. Он взял сию ветвь, отдал Паулю, который, держа оную за конец кверху, начал громко петь; в половине пения пристали 2 островитянина, потом все хлопали в ладоши и по своим ляжкам. После сего Пауль начал надламывать каждый отросток от ветви, прижимая их к стволу, и при каждом надламывании приговаривал нараспев какие-то слова; по окончании сего все запели и били в ладоши, как и прежде. Без сомнения, действие сие изъявляло дружелюбие…»

Рисунок 55. Гравюра 1790 г, изображающая полинезийцев.

В дополнение к подаркам, доставленным сыновьями, Фио получил серебряную медаль, пилу, чугунную и стеклянную посуду, ножи, зеркала, ситец, иголки, несколько топоров и всякие мелкие вещи. Беллинсгаузен, как персонаж песни Андрея Макаревича, «очень ценил тепло отношений», особенно после слишком частых в последнее время примеров прямо противоположного. Король отужинал и переночевал на судне в компании Пауля и ещё одного старика (лодка за ними пришла только утром). Перед сном гостей развлекали запуском ракет, которые сначала напугали их, а потом, когда туземцы поняли, что это – лишь забава, сильно заинтересовали.

Со своей стороны, Фио пригласил русских навестить его на берегу. Не принимать приглашение причин, в принципе, не было: доброжелательность туземного вождя и его окружения не вызывала подозрений. Но моряки торопились в Порт-Джексон, так как нужно было подготовиться к новому «броску» за полярный круг: южнополушарное лето неумолимо приближалось. Утром 23 августа они распрощались с Фио и его подданными.

Находясь у острова, путешественники выменяли у аборигенов немало продовольствия: таро, ямс, кокосовые орехи, плоды хлебного дерева, сахарный тростник, бананы, коренья вроде картофеля, двух свиней. Из местных ремесленных изделий приобрели разные образцы оружия, ткани, гребни, шпильки, украшения из ракушек и др. Сами туземцы именовали свой остров Оно: под этим названием его и поместили на карту.

В произнесённой 7 июля 1822 г, через год после возвращения из плавания, в торжественном собрании Казанского университета речи Иван Михайлович Симонов воздал должное культурному уровню и добросердечию населения последнего открытого экспедицией обитаемого острова:

«… во всех сих местах мы нашли 1 только остров, до нас не известный, коего жители отличаются от своих соседей особенною кротостию, которая приметна была из их наружного вида, поступков и из той доверенности, с коей они вошли на шлюп наш. Остров сей находится недалеко от Дружественных островов и называется жителями Оно».

Рисунок 56. Открытия экспедиции Беллинсгаузена – Лазарева в Полинезии. Видоизменённый фрагмент изображения «Маршрут первой русской антарктической экспедиции Беллинсгаузена и Лазарева в 1819—1821 годах». Авторство: Kaidor. CC BY-SA 4.0. Это векторное изображение содержит элементы, заимствованные из другого изображения:, CC BY-SA 4.0, https://commons.wikimedia.org/w/index.php?curid=78057591

30 августа (11 сентября) 1820 г на «Восток», по случаю тезоименитства Александра I, приехали Лазарев и все офицеры «Мирного». Уже вечером, когда они, вместе с офицерами флагманского корабля, сидели в кают-компании и беседовали, вспоминая оставшихся далеко на севере родных и друзей, с бака неожиданно послышался крик: «Человек упал!». Все выскочили на палубу, судно немедленно легло в дрейф, и лейтенант Анненков в ялике с зажжённым фонарём пустился на поиски пропавшего. Искали долго, но, к сожалению, тщетно: шлюп в тот день, как назло, шёл очень быстро, и место, где произошло несчастье, осталось к моменту начала поисков далеко позади.

Матрос Егор Киселёв записал в своём «Памятнике»: «30-го. Упал матроз 1-й статьи Филимон Блоков, в 8 часов свалился с бушприта. Ходу было 7 узлов (12,97 км/ч – А.Л.).Спасти невозможно».

По отзыву капитана, погибший был одним из самых здоровых и проворных в экипаже «Востока». Закрепив кливер, Блоков шёл по бушприту обратно на бак, и то ли поскользнулся, то ли просто оступился, но не устоял и сорвался вниз…

Жестокий шторм от OSO («востоко-юго-востока») разлучил суда 7 (19) сентября рядом с австралийским берегом. Утром того дня через пелену дождя с «Востока» увидали мыс Стефенса, но «Мирного» никто не видел, и ночью на зажжённые фальшфейеры также не было ответа. Беллинсгаузен решил не искать корабль Лазарева, так как не было необходимости обоим шлюпам входить в гавань одновременно. 8 (20) сентября «Восток» был уже неподалёку от залива Порт-Джексона, но не мог войти в него из-за сильного ветра. Пролавировав до утра 9-го (21-го), капитан попытался провести шлюп в залив без помощи лоцмана, который почему-то не появлялся. Когда лоцман всё-таки приехал, «Восток» уже шёл проливом, соединяющим гавань с морем.

«Капитан порта Пейпер (он же Пайпер – А.Л.) встретил нас на половине пути по заливу, – вспоминал И.М.Симонов. – Он увидел шлюп «Восток» с дачи своей… и тотчас поехал к нам на маленькой гичке[70 - Гичка – лёгкая, быстроходная парадная 5 – 8-вёсельная шлюпка с транцевой (не острой, а как бы «обрезанной») кормой.]. Заметив, что мы возвращаемся без… шлюпа «Мирный» … из таких мест, из которых некоторые мореплаватели совсем не возвращались, с приметной грустью спросил нас:

– А где капитан Лазарев?

Мы его успокоили, уведомя, что … «Мирный» разлучён был с нами бурею в местах, уже не опасных».

«Восток» отдал якорь на том же месте, где и 5 месяцев назад, а на другой день, 10 (22) сентября сюда же подошёл и «Мирный».

В письме другу А.А.Шестакову [71 - См. о нём в главе 5.] Михаил Петрович Лазарев как бы подвёл итог этому чрезвычайно насыщенному событиями «вояжу» в тропиках:

«Между широтами 15 и 20° S, долготами 210 и 220° восточными от Гринвича, открыли 15 прежде неизвестных островов, некоторые из них обитаемы… Были в Таити для поверения своих хронометров, которые оказались верны, а потому и заключать можем, что открытия наши положены на карте с довольною точностью… После сего открыли ещё 5, что с прежними составит 20 новых открытий в тропиках, и спустились вторично в Порт-Джексон…».

Да, уже сделанного экспедицией в Полинезии с июня по сентябрь 1820 г было достаточно, чтобы вписать её в мировую историю мореплавания. Но вопрос, что скрывается там, на крайнем юге, за айсбергами, торосами и обширными ледяными полями, по-прежнему оставался для путешественников открытым. Зима закончилась, лето было не за горами. Наступала пора решительных действий.

Глава 11. «И вновь уходит в никуда вчера открытый нами берег»

На этот раз наши моряки пробыли в Австралии целых 50 дней, которые использовали, главным образом, для ремонта судов. Так, на «Востоке» установили ряд добавочных креплений и наконец-то заменили треснувший ещё в начале года во время шторма в высоких широтах степс бушприта[72 - См. главу 9.]. Губернатор английской колонии Новый Южный Уэльс генерал-майор Маквари (Маккуори) обеспечил русских моряков отличным сухим корабельным лесом и прислал им в помощь искусных (сейчас бы сказали – высококвалифицированных) рабочих английского адмиралтейства, которыми в ходе ремонта руководил портовый корабельный мастер.

Рисунок 57. Портрет губернатора Нового Южного Уэльса Маккуори (Маквари). Художник Артур Леветт Джексон.

«А между тем, – писал впоследствии М.П.Лазарев своему другу Алексею Антиповичу Шестакову, – люди хорошо освежились и приуготовились к перенесению новых трудов при вторичном покушении на юге. 1 ноября не без сожаления оставили мы прекрасный сей порт, – место, где, можно сказать, принимали нас как искренних друзей или родственников».

Фактически шлюпы вышли в море ещё 31 октября (12 ноября по новому стилю) 1820 г. И уже 8 (20) ноября возможность продолжения плавания оказалась под вопросом. Матрос Егор Киселёв оставил в своём «Памятнике» (дневнике) короткую запись:

«Тут у нас сделалась большая течь в судне, от 7 дюйм до 8-ми (от 17,78 до 20,32 см – А.Л.) прибывало воды в час».

Течь обнаружилась в полдень в носовом отсеке возле форштевня. Меньше всего можно было ожидать этого после ремонта: в Порт-Джексоне с носовой части сняли старое покрытие, тщательно её проконопатили и заново обили медью. Осмотр помещения старшим офицером Завадовским не дал, к сожалению, нужного результата: по словам Ф.Ф.Беллинсгаузена, «вода входила так сильно, что слышно было её журчание, но в какое именно место, невозможно было видеть за обшивкою… Надлежащих против сего мер в нашем положении взять не было возможности и места…».

И вот начальник эскадры принимает очень смелое, могущее даже показаться авантюрным решение: не прерывать «вояж», плыть дальше к югу. Он объясняет это так: «… время года, лучшее для плавания в южном полушарии, нам не позволяло переменять нашего намерения».

Разумеется, были приняты некоторые меры предосторожности: «… я не смел нести много парусов, дабы чрез то, умножая ход, не увеличить течи в носовой части». Но опасность всё равно оставалась, и Беллинсгаузену приходилось постоянно держать ситуацию под контролем: «Не имея средства сему помочь, я имел одно утешение в мысли, что отважность иногда ведёт к успехам».

На рассвете 17 (29) ноября вдали показался остров Маквари (Маккуори). Приблизившись к его северо-восточной оконечности, «Восток» лёг в дрейф и капитан-лейтенант Завадовский отправился на шлюпке к берегу. Ему было поручено поискать на острове источник пресной воды, из которого можно было бы наполнить опорожнившиеся бочки на судах. Вместе со старшим офицером поехали художник экспедиции П.Михайлов, астроном И.Симонов и мичман Д.Демидов; «Мирный» также спустил шлюпку, в которую сели сам М.П.Лазарев, мичман П.М.Новосильский и другие офицеры.

К удивлению участников экспедиции, остров оказался непохожим на виденную ими в прошлом году Южную Георгию, хотя оба они лежали в одинаковых широтах. Если Георгия всегда была покрыта льдом и снегом, то здесь, на Маквари, даже с кораблей повсюду, за исключением тёмных скал, можно было разглядеть яркую зелень. В подзорные трубы офицеры видели на взморье большие колонии пингвинов и лежбища морских слонов.

В 4 часа дня к «Востоку» со стороны берега подошли две незнакомых шлюпки. Оказалось, что это – лодки охотников из Порт-Джексона, приехавших на остров промышлять морских слонов и ещё 4 месяца назад наполнивших жиром этих зверей все имевшиеся у них бочки. С тех пор, по их словам, они тщетно ожидали судна, которое должно было прийти и забрать их с острова. С большим огорчением услышали они, что ждать им предстоит ещё долго: когда русские корабли покидали Австралию, предназначенное для доставки на остров сменщиков этих промышленников судно «Мария-Елизавета» ремонтировалось на берегу, и работы были далеки от завершения. Беллинсгаузен велел угостить охотников сухарями с грогом: гости были особенно рады напитку, так как не пробовали его уже несколько месяцев.

Рисунок 58. На побережье острова Маккуори (Маквари). Художник П.Н.Михайлов.

Тем временем отряды Лазарева и Завадовского с трудом пробирались по берегу между не желавшими уступать пришельцам дорогу пингвинами, которые, как и встреченные русскими за год до того на открытом ими острове[73 - См. главу 7.], высиживали яйца. Путешественники заметили среди них множество молодых птиц, ростом уже сравнявшихся со взрослыми особями, но ещё не успевших отрастить перья и потому покрытых курчавым пухом, напоминавшим цветом верблюжью шерсть. Ещё одна подмеченная исследователями острова особенность состояла в том, что взрослые птицы и молодняк стояли, как указывал И.М,Симонов, «густыми, но отдельными толпами».

Встреченные отрядами на побережье пингвины принадлежали к трём породам: двум уже знакомым морякам по предыдущему плаванию на холодном юге[74 - См. там же.], и третьей – «более первых» (о них см. ниже).

Наполнив взятые для этой цели корзины «конфискованными» у пернатых хозяев острова яйцами, моряки добрались до пляжа, занятого морскими слонами и другими водными млекопитающими. «Они вышли на берег, кажется, для отдохновения, и они не обращали никакого внимания на наше к ним приближение, – вспоминал И.М.Симонов, – даже и тогда, когда в них кидали каменьями, они, просыпаясь, изъявляли своё неудовольствие только открытием пасти и рёвом, похожим на хрипение. Но когда капитан-лейтенант Завадовский выстрелил одному слону из пистолета в открытый зев его, то он сильно захрапел и медленно пополз в океан лечить свою рану морскими ваннами».

Интересно, что, согласно записям Фаддея Фаддеевича, в 5 часов того же дня «большой морской зверь окровавленный» проплыл мимо «Востока»: «мы ранили его ещё двумя пулями, кровяная струя оставалась долго на поверхности моря. Я хотел спустить шлюпку, чтоб за ним гнаться, но промышленники объявили, что на воде невозможно его убить, а на берегу их много и без затруднения можно выбирать любого». По-видимому, это был тот самый «слон», которого «недострелил» старший офицер.

Пройдя чуть дальше вдоль берега, разведчики наткнулись на стоявшие в ряд бочки с железными обручами, наполненные тюленьим жиром, и поняли, что на острове обосновались промышленники; затем обнаружили и сушащиеся тюленьи шкуры и хижины, точнее, как выразился И.М.Симонов, «пустые, тёмные, закоптелые шалаши… некоторые из них были составлены из камня, грудой сложенного, а другие внутри обтянуты шкурами морских животных и покрыты травой». Моряки заходили в эти убогие жилища в отсутствие хозяев, которые как раз отправились на русские шлюпы. Внутри одной из хижин, где побывали люди и с «Востока» и с «Мирного», они, как вспоминал астроном, нашли «две печки, пустую кадку, кусок чёрствого хлеба и деревянную руку, отломанную от носовой корабельной статуи…». П.Новосильский заметил там же «куски изжаренного элефанта» (морского слона) на потухшем очаге и в углу, рядом с деревянной рукой, белые сухари. «Из всего, что мы там видели, заключить можно, – утверждает Симонов, – что англичане, получая от этого промысла большие выгоды, нимало не заботились о спокойствии промышленников, которые терпели в этой суровой стране и холод, и голод».

«Вышед из хижины, – продолжал рассказ о событиях того дня П.М.Новосильский, – увидели, что на наших судах подняты флаги и английская гичка[75 - См. примечание 70.] идёт к «Востоку». Мы не замедлили возвратиться на шлюп и нашли у нас троих англичан».

Посланные на остров привезли, помимо пингвиньих яиц, несколько живых пингвинов, образцы трав и камней, немного жира морских слонов и шкур молодых особей, а также подстреленных поморников, чаек и других птиц: Завадовский, например, добыл одного попугая. Подходящих для наполнения бочек источников пресной воды на побережье они не нашли, но бывшие в это время на флагманском корабле промышленники сообщили Беллинсгаузену, что в глубине острова имеются маленькие озёра, в которых даже водятся форели, а в центре, близ их лагеря, есть место, где удобно брать воду. Решили заняться этим на следующий день, а вечером отошли на север-северо-запад от берега – с тем, чтобы ночью держаться подальше от окружавших остров рифов.

В 22.00 было уже совсем темно. Фаддей Фаддеевич ходил по шканцам и смотрел в сторону суши без особой надежды что-либо разглядеть. И вдруг… Слово самому капитану:

«… мы внезапно почувствовали 2 сильные удара, как будто бы шлюп коснулся мели, я велел бросить лот, но на 60-ти саженях (109,8 м – А.Л.) дна не достали, и потому заключили, не набежали ли мы на спящего кита или прошли гряду каменьев, коснувшись оной… Шлюп «Мирный» находился тогда под ветром на траверсе[76 - Траверс (траверз) – направление, перпендикулярное курсу судна.]».

Одновременно то же самое испытали и на «Мирном». Из книги П.М.Новосильского: «В 10 часов вечера почувствовали на шлюпе 2 сильных толчка, точно как будто ударились об мель. Капитан тотчас послал лейтенанта Анненкова донести об этом начальнику экспедиции».

«Сие донесение, – записал, приняв рапорт Анненкова, Беллинсгаузен, – вывело меня некоторым образом из сомнения, что удары обоим шлюпам в одно время не могли быть от спящего кита или от подводной мели. Я велел сказать господину Лазареву, что с нами то же самое последовало и, вероятно, мы чувствовали сей удар от землетрясения…»