Русский прорыв за Южный полярный круг. Жил отважный адмирал

«В 5 часов вдруг порвало грот-марса-шкот, грот-стаксель- и бизань-стаксель-шкоты; положение шлюпа нашего могут себе представить только те, которые подобное испытали. Хотя марсель убрали скоро, равно и стаксели спустили, однако они к употреблению уже были совершено негодны; устоял один фок-стаксель. Я приказал скорее [его] спустить, дабы иметь хоть 1 парус на всякий случай. Ветер ревел; волны поднимались до высоты необыкновенной; море с воздухом как будто смешались, треск частей шлюпа заглушал всё.

Мы остались совершено без парусов, на произвол свирепствующей бури: я велел растянуть на бизань-вантах несколько матросских коек, дабы удержать шлюп ближе к ветру. Мы утешались только тем, что не встречали льдов… Наконец в 8 часов с баку закричали: «Льдины впереди!»; сие извещение поразило всех ужасом, и я видел, что нас несло на одну из льдин; тотчас подняли фок-стаксель и положили руль на ветр на борт; но как всё сие не произвело желаемого действия и льдина была уже весьма близко, то мы только смотрели, как нас к оной приближало. Одну льдину пронесло под кормою, а другая находилась прямо против средины борта, и мы ожидали удара, которому надлежало последовать; по счастию, огромная волна, вышедшая из-под шлюпа, отодвинула льдину на несколько сажен и пронесла у самого подветренного штульца (боковая наделка – А.Л.). Льдина сия могла проломить борт или отломить руслень (площадку на борту, служащую для отвода вант – поддерживающих мачты снастей стоячего такелажа– А.Л.) и свалить мачты».

В 11 часов большая волна ударила в конец бушприта и повредила крепление присоединённых к нему такелажных тросов (бакштагов). Матросы под руководством старшего офицера капитан-лейтенанта Завадовского сумели быстро устранить повреждение и тем самым удержать на месте бушприт и мачты.

В 2 часа пополудни ветер немного поутих, но ещё и 10-го после полуночи шторм продолжался, «сопровождаем дождём и снегом: … шлюп находился то в прямом положении, то на правом и левом боку; весьма неприятно было видеть движение частей шлюпа и слышать, как они трещали». Только вечером того же дня буря прекратилась.

13 (25) марта прошли мимо нескольких айсбергов: «один был вышиною в 250 футов (76 м – А.Л.); на краю его стоял льдяной столб наподобие обелиска. В 8 часов в широте 57°33’ прошли льдину; она имела вид сопки и была последняя, которую мы встретили на пути к Порт-Жаксону».

Ф.Ф.Беллинсгаузен упоминает о происшествии, имевшем место 21 марта (2 апреля). В 10 часов утра от большого волнения на море судно резко легло на бок, «и его так сильно толкнуло, что священник, беседуя в кают-компании, не удержался на ногах. Штурман Парядин, желая ему помочь, по неловкости своей, вместе с ним свалился и ударился головой о продольную переборку в кают-компании, прошиб переборку (! – А.Л.) и проломил себе голову. Священник был счастливее, ибо упал на штурмана и, вставая, удивился, что видит его лежащего на полу. Лекарь Берх подал скорую помощь, однако ж господин Парядин не прежде прибытия нашего в Порт-Жаксон совершено выздоровел».

На следующий день, держа курс на северо-восток, миновали место, где на карте Эрросмита располагался остров Компанейский – по выражению Беллинсгаузена, шли прямо «чрез упомянутый остров и, держась одним курсом до 5 часов вечера ещё 17 миль», т.е. 31,5 км. «Я полагал также встретить шлюп «Мирный» которому надлежало идти сим же местом, но острова не видел, а шлюпа не встретил. Ежели широта острова Компанейского неверно определена, то в настоящую погоду легко можно пройти мимо, и потому с 5 часов вечера к ночи я взял курс к южной оконечности Вандименовой Земли… Остров Компанейский предоставляю сыскать тому, кто счастливее меня в подобных поисках».

27 марта (8 апреля) в 7 часов утра на западе показались берега Новой Голландии (Австралии). С наступлением хорошей погоды моряки оживились; с энтузиазмом готовились к встрече праздника Пасхи, постирали, почистили и вывесили для просушки свою одежду.

В первый день Пасхи все надели летнее чистое праздничное платье; после заутрени и молитв матросы разговлялись куличами. Противный ветер задержал «Восток» перед самой гаванью Сиднея, но на настроении офицеров и матросов это почти не сказалось: по свидетельству Беллинсгаузена, 29-го «все наслаждались прекрасною погодою, шутили, играли и забавлялись, выносили наверх платье, книги, карты и проч., … вытирали стёкла в зрительных трубах, дабы яснее видеть приметное на берегу; одним словом, все находились в приятной деятельности, а, напротив того, только 3 дня тому назад никто не выходил наверх без должности…».

Вечером из Порт-Джексона прибыл на лодке лоцман. На вопрос офицеров «Востока» о шлюпе «Мирный» он отвечал, что такой корабль сюда не приходил. Это встревожило начальника эскадры, но по зрелом размышлении он успокоил себя предположением, что Лазарев в штормовую погоду чаще обезветривал паруса, «дабы не пройти какой-либо ещё неизвестный берег».

Открывшаяся панорама порта и окрестностей буквально очаровала Фаддея Фаддеевича:

«Зеленеющие берега Порт-Жаксонского залива, обросшие лесом, местами красивые долины и желтеющий песок в малых заливах казались нам превосходными видами после столь продолжительного облачного, единообразного горизонта, на котором разбросаны были льды, омываемые свирепыми волнами, и где голодные бурные птицы, рассекая воздух, ищут себе пищи. В сей мрачной суровой стране кажется, будто сердце человеческое охладевает,… человек бывает пасмурен, задумчив, некоторым образом суров и ко всему равнодушен, но, напротив, под чистым небом и благотворным влиянием всё оживляющего светила, взирая на разнообразные красоты природы, наслаждается её дарами и чувствует всю их цену».

Рисунок 41. Гавань Порт-Джексон. Схема 1788 г.

В заливе шлюп встретил комендант порта мистер Пайпер; он был очень любезен и предложил русским гостям стать на якорь на рейде непосредственно напротив города, что и было сделано 30 марта (11 апреля) 1820 г в 11 часов утра. К тому моменту и со времени выхода из Рио-де-Жанейро «Восток» пробыл под парусами 131 день.

Во всё время стоянки русских в Порт-Джексоне английские власти в лице Пайпера и губернатора колонии генерал-майора Маквари всячески заботились об удобстве наших моряков и оказывали им необходимую помощь. Так, уже 31-го (12 апреля) на берегу, с разрешения губернатора, оборудовали обсерваторию, и И.М.Симонов начал устанавливать там астрономические приборы. В Австралии учёный ежесуточно производил наблюдения истинного полдня по положению солнца, а ночью – прохождения через меридиан звёзд Южного полушария. Но если ночные наблюдения Иван Михайлович осуществлял лично (они были особенно важны, т.к. после астронома де Лакайля на мысе Доброй Надежды никто больше в Южном полушарии их не делал), то днём он поручил замерять время по хронометрам своим помощникам – двум подштурманам и унтер-офицеру артиллерии. Рядом с обсерваторией в палатке оборудовали баню: воду разогревали в сложенной из чугунного балласта печке и при помощи калёных ядер, а чтобы пар не выходил сквозь парусину, снаружи закрытую палатку непрерывно обливали водой из брандспойтов.

Утром 7 (19) апреля, во время прогулки по берегу верхом вместе с губернатором Маквари, Беллинсгаузен и Завадовский, к своей большой радости, увидели лавировавший в заливе шлюп «Мирный». Около полудня противный для него ветер сменился благоприятным, и вскоре корабль уже стоял на якоре рядом с «Востоком».

О том, как проходило плавание «Мирного» до Порт-Джексона, известно из донесения Лазарева Беллинсгаузену, которое последний целиком приводит в своей книге.

Как мы помним, 4 (16) марта, т.е. в день совещания командиров шлюпов перед расставанием, матросы с «Мирного» занимались сбором льда, который Лазарев рассчитывал употреблять, растапливая, в качестве пресной воды. По возвращении Михаила Петровича со шлюпа «Восток» он, к своему величайшему огорчению, увидел, что привезённый лёд был дрябл и насыщен солёной водой. Даже после того, как лёд этот 4 с половиной часа пролежал на палубе, с тем, чтобы морская вода вытекла из него, солёный вкус не исчез.

«И так, – констатировал Лазарев, – мы принуждены были выбросить столько льду, что наполнили бы оным 20 бочек средней руки. Я сожалею о сём, не потому, однако, чтоб мы в пресной воде нуждались, ибо при умеренном употреблении довольно бы нам было ещё месяца на 3, невзирая, что на шлюпе все пили, сколько хотели;… я сожалел о негодности льда потому, что самая работа в набирании оного сопряжена всегда с немалым затруднением и употребляемые к сему делу матрозы, перемокнув в холодной воде, нередко подвергались простудам. Добытая из льда вода полезна на судах для того, что сохранение здоровья служителей много зависит от опрятности тела и чистоты их белья… Обстоятельство сие послужит примером на будущее время, что не всякий лёд, в море взятый, может быть в скорости годен к употреблению, но именно только тот, который крепок и ещё недавно от больших льдин отломился».

Первые признаки того шторма, который обрушился на «Восток» 9 марта, на «Мирном» заметили ещё 7-го, а в час ночи 8-го буря разразилась по-настоящему.

«Около двух часов шторм продолжался с ужасной свирепостью, – говорится в донесении М.П.Лазарева, – и новый наш фок-стаксель изорван в мелкие куски. Я уверен, что никакой штормовой парус… не мог бы противостоять силе сего ветра. Но гафельные трисели[46 - Трисели – косые четырёхугольные паруса; ставятся по одному за каждой мачтой и привязываются к ней вертикальной стороной; верхняя наклонная кромка такого паруса прикрепляется к гафелю – рею, присоединённому к мачте под углом с её обращённой к корме стороны. На бизань-мачте трисель является основным парусом и называется бизанью.], которые, по предложению моему, сделаны в Кронштадте, во время сего шторма всеми рифами зарифлённые, стояли совершенно безопасно. Преимущество их против обыкновенных штормовых парусов видели мы довольно ясно, а потому весьма бы полезно было ввести в употребление в нашем флоте ежели не оба, по крайней мере грот-трисель… Приятно было видеть, что шлюп наш в шторм при чрезвычайно сильном и неправильном волнении так крепок, что малая течь, которую обыкновенно мы имели, стоя в тихий ветр на якоре, по 2 дюйма (5,08 см – А.Л.) в сутки, нисколько не прибавлялась. Сим обязаны мы деятельному присмотру в Кронштадте при килевании и скреплении шлюпа. Какова была у нас килевая качка (которая, без сомнения, главнейшая причина расслабления членов у судов), можно судить по великому множеству морской травы, коею гальюн[47 - Гальюн – на парусных кораблях: выступающая вперёд часть носа, на которой спереди устанавливалась украшающая нос скульптура, а по бокам находились отхожие места и отверстия для сбрасывания нечистот.] наш при рассвете был наполнен, и вероятно, что при всяком ударении носом трава попадала через поручни, … ибо нижняя часть гальюна так хорошо заделана, что не выбито ни одной перекладины. При всём том качка была плавная, и бушприт изредка воды касался, тогда как мне известно, что многие большие суда теряли бушприты свои от волнения, которое, так сказать, смывало оные».

Именно это, как мы помним, чуть не случилось с «Востоком», да и вообще интересно сравнить данный фрагмент с рассказом Беллинсгаузена о поведении его корабля в такую же погоду: «треск частей шлюпа» и т.п. «Сие доказывает некоторым образом, – заключает М.П.Лазарев, – что шлюп «Мирный», кроме многих удобств для груза и покойного помещения как для офицеров, так и для служителей, имел ещё качества доброго морского судна».

Рисунок 42. В штормовом море.

9-го, когда «Восток» еле выдержал удар стихии, в районе плавания «Мирного» было как раз поспокойнее, но побежавшие по небу около 6 часов вечера облака насторожили Лазарева, и он приказал убрать все паруса, кроме грот-марселя и тех самых зарифлённых триселей. 10-го в 6 утра шторм грянул с новой силой, и грот-марсель тоже убрали. Даже когда ветер стих и (в полдень) показалось солнце, по морю по-прежнему ходили высокие волны. «Я не помню, чтобы мне случалось когда-либо видеть такое большое и такой чрезмерной высоты волнение, – признавался Лазарев. – Казалось, что при погружении судна с волны вниз, хребты высоких гор окружали нас со всех сторон… Вскоре после полудня с марса увидели льдяной остров к SO. .. Можно сказать, что великое счастье сопутствовало нам в продолжение сих бурь, ибо мы не встретили ни одной из льдяных громад, которые могли быть для нас бедственны, а теперь упомянутый остров показался уже тогда, когда равноденственных ветров… сила уменьшилась. Шлюп «Восток», по моему мнению, был в опаснейшем положении, ибо, ежели капитан Беллинсгаузен находился тремя градусами нас южнее, вероятно, он мог встретить льды, о коих я не один раз вспоминал с чувствами великого беспокойства».

Шторм удалил «Мирный» почти на градус к югу от района, куда рассчитывал выйти Михаил Петрович.

17-го (29-го) установилась перед полуднем и стояла весь день ясная погода. Ею воспользовались для просушки одежды матросов и проветривания жилой палубы, где долго нельзя было ни топить камельков, ни открывать люков из-за сильной качки и вливавшейся потоками воды. От холода и сырости у некоторых матросов появились было симптомы простудной лихорадки и ревматизма. Однако стараниями медика Н.Галкина обострения и распространения этих заболеваний удалось избежать. «Он (Галкин – А.Л.), при обширных познаниях, отличался неусыпным старанием, неутомимыми трудами и крайнею заботливостью о сохранении здоровья всех служащих на шлюпе; я приношу ему изъявление чувствования совершенной моей благодарности, которая навсегда сохранится в сердце моём», – заявил командир «Мирного»: по его словам, 17 марта «всё приняло хороший вид, и больных на шлюпе не было».

21 – 23 марта Михаил Петрович занимался поисками острова Компанейского, якобы открытого испанцами, но ему повезло не больше, чем его начальнику. 22-го в 18.30 достигли точки, в которой этот остров (Company’s Island) был обозначен на вышеупомянутой английской карте, да ещё с двумя меньшими островами, прилегавшими к нему с запада (широта 49°39’ южная, долгота 142°47‘ восточная) – и не обнаружили ничего, кроме водорослей и летающих в небе поморников. Решив проверить, не свидетельствуют ли эти растения и птицы о близости берега, продвинулись утром 23 марта (4 апреля) к востоку ещё на 2,5 градуса, но так и не увидели никакого острова. После этого Лазарев оставил поиски и пошёл к Вандименовой земле. Он с самого начала не верил, что злополучный остров удастся отыскать, потому что знал, с какими ошибками указывали испанские мореплаватели прошлых веков координаты даже действительно найденных ими земель, а реальность открытия острова Компанейского как минимум вызывала сомнения.

После того, как 27 марта миновали берега Тасмании (Вандименовой земли), их периодически задерживали то штили, то противные ветра. Австралийский берег «усмотрели» на рассвете 2 (14) апреля – это был мыс Георгия рядом с заливом Джарвиса. И тут выяснилось, что за последние сутки «Мирный» был отнесён на 37 миль (68,56 км) к югу противодействующим течением. Ночью, пережидая штиль напротив оконечности, названной обнаружившим её капитаном Куком Красной, видели на берегу огонь, «вероятно, – предположил Лазарев, – разведённый дикими новоголландцами (аборигенами Австралии – А.Л.), ибо в сих местах не было английских селений».

«Переменные тихие ветры, штили и течение, действовавшее к югу, причиною, что мы достигли к Порт-Жаксону не прежде ночи 6-го числа (18-го – А.Л.), – сообщал в донесении Михаил Петрович, – и тогда, …при сделавшемся безветрии, положили якорь во внутренности залива на глубине семнадцати сажен (31,11 м – А.Л.), грунт был белый песок… В 8 часов следующего утра при NW ветре и приливе снялись с якоря и лавировали в заливе до двух с половиною часов пополудни; внезапно переменившийся ветр доставил нам удовольствие вскоре бросить якорь вблизи шлюпа «Восток»…»

Приходом «Мирного» в гавань Сиднея завершился первый этап русской антарктической экспедиции. Главнейшая её цель была уже достигнута, но поскольку на кораблях об этом не знали, а если кто и догадывался, то не вполне доверял своей интуиции, наши исследователи готовились к новому «вояжу» в южные полярные моря.

Глава 9. Почему аборигены не съели ни Беллинсгаузена, ни Лазарева

Губернатор провинции Новый Южный Уэльс Маквари (Маккуори), комендант порта Пайпер и другие представители британской колониальной администрации оказали русским морякам самый радушный приём. Стоянкой воспользовались для лечения больных, приобретения еды, дров и пресной воды, астрономических наблюдений и, конечно, приведения судов в порядок.

Во время прилива М.П.Лазарев поместил свой «Мирный» носом на мель в бухте неподалёку от разбитого нашими путешественниками на берегу лагеря. Как мы помним, шлюп ударился форштевнем о льдину в самом начале января 1820 г, незадолго до исторического открытия[48 - Подробнее см. в главе 8.]. С отливом место в носовой части, где льдина выломала кусок форштевня длиной примерно в 4,5 фута (1,37 м), оказалось вне воды. Повреждение удалось устранить силами мастеровых с обоих судов, не прибегая к помощи английских рабочих, которых предложил прислать губернатор.

У «Востока» тоже приподняли нос, максимально разгрузив судно спереди, и те же мастера залатали бреши в медной обшивке подводной части корпуса флагманского шлюпа. Это повреждение не было по-настоящему серьёзным: гораздо большее беспокойство вызывала у капитана «Востока» Беллинсгаузена трещина в степсе бушприта его корабля, т.е. в гнезде, в которое бушприт был вставлен нижним концом. Поскольку бушприт – это выступающий вперёд носовой наклонный рангоутный брус, служащий для отдаления центра парусности от центра тяжести судна, а также для поддержания передней (фок-) мачты и установки треугольных парусов, необходимых, в частности, в штормовую погоду, ненадёжность такого важного элемента рангоута может иметь в плавании, мягко говоря, очень серьёзные последствия… Между тем дерева, нужного для изготовления нового степса, не было ни в лесах поблизости, ни в местном адмиралтействе. Пришлось подкрепить старый толстыми железными обоймами с обеих сторон и упереть сзади двумя длинными кницами[49 - Кница – элемент набора корпуса; имеет форму треугольника, стороны которого располагаются под тупым углом друг к другу; кницы соединяют брусья или балки, стыкующиеся под углом.] наискось. «Я полгал, – писал Беллинсгаузен, – что с сим подкреплением степс будет, наверно, крепче всякого нового…».

Если Рио-де-Жанейро произвёл на наших мореплавателей впечатление, скажем так, неоднозначное[50 - См. главу 6.], то в данных ими характеристиках увиденного в Порт-Джексоне преобладают, несомненно, положительные оценки. В частности, Беллинсгаузен в своей книге «Двукратные изыскания в Южном Ледовитом океане и плавание вокруг света» очень одобрительно отзывается об усилиях английских властей по организации труда и быта ссылаемых в Австралию на каторгу преступников обоего пола: «Плоды благодетельного попечения о преступниках ясно видны в Новом Южном Валлисе (провинция, а сегодня – штат Новый Южный Уэльс – А.Л.); многие из них сделались добрыми гражданами и даже служат образцами честности». А о тех ссыльных, которые, напротив, «под защитою вольностей (в возмездие за невольничество), придумывают, как бы без наказания совершать различные преступления», Фаддей Фаддеевич делает оговорку: «исключая разбоя и грабительства».

Симпатизирует он и попыткам миссионеров и колониальной администрации организовывать обучение и воспитание детей туземцев в соответствии с канонами тогдашней английской педагогики, сожалея при этом, вместе с британцами, об отсутствии у местного населения, в его массе, желания идти навстречу апологетам Просвещения.

«Нам рассказывали, что весьма затруднительно уговорить отцов, чтобы они поручили детей для воспитания в сии благодетельныя училища. Привычка к свободе и кочующая скудная их жизнь, в климате благорастворенном, кажется им драгоценна…»

А вот коренные жители Новой Голландии (Австралии) неприятно поразили наших соотечественников убожеством своего быта и дикостью нравов. Нелестную характеристику аборигенов дал мичман с «Мирного» Павел Михайлович Новосильский:

«Дикие обоего пола роста ниже среднего (Беллинсгаузен говорит «среднего» – А.Л.), худощавы,… голова у них против туловища несоразмерно велика; цвет лица и тела… почти чёрный (у Беллинсгаузена «несколько светлее арапов», т.е. негров – А.Л.); рот большой, губы толстые, нос крючком, как у попугая, в ноздри вставляют кость или кусок тростника, черты лица отвратительные… Иногда они украшают голову птичьими или рыбьими костями, хвостом собаки или зубами кенгуру; иногда же заплетают волосы, намазывая их смолистым соком растения, отчего и походят они на концы верёвок. Лицо и тело пачкают красною землёю и проводят по телу длинные белые полосы; грудь, руки и спину исчерчивают ракушками или рыбьею чешуёй… Когда юноша вступает в мужеский возраст, выбивают ему 2 передних зуба, а девушкам, в ранней их молодости, отрезывают 2 сустава мизинца на левой руке, которые будто бы мешают наматывать лесы при рыбной ловле. Девушка не исполнившая этого обряда, была бы в презрении…

Дикари новоголландские живут большей частью близ лесов, хижин не имеют, а делают только полукруглую из хвороста загородку с той стороны, откуда дует ветер: внутри раскладывают огонь…

Большую часть дня проводят они на своих лодках: удят рыбу; поймав её, тотчас бросают на горячие угли, в самой лодке лежащие, и потом едят, не отделяя внутренностей. Живущие в лесу употребляют в пищу коренья папоротника, муравьиные яйца и некоторых насекомых».

Рисунок 43. Вид на Порт-Джексон с севера. Художник П.Н.Михайлов.

Добавьте к этому обычай красть себе невесту из чужого племени, волочить её в своё жилище, обездвижив ударом булавы, и превращать потом, после «женитьбы», фактически в свою рабыню, которую наказывают за любой проступок той же булавой; также примите во внимание, что подобные похищения вызывали войны между племенами, кончавшиеся, по достижении определённого количества жертв, примирением сторон и пиром – и представьте себе, как выглядели туземцы в глазах образованных путешественников[51 - Согласно утверждениям современных этнографов, подобный способ «заключения браков» у коренных жителей Австралии был всё-таки не самым распространённым: преобладало «обручение» мальчика и девочки в раннем детстве по договорённости их семей.].

Тем не менее, у моряков сложилось нечто вроде приятельских отношений с неким Бонгари – вождём племени, обитавшего неподалёку от Порт-Джексона и поставлявшего на корабли свежую рыбу. Не только люди Бонгари навещали русских, но и те порой наведывались в селение аборигенов. Принесённые вождём на «Восток» по просьбе начальника экспедиции оружие и приспособления для рыбной ловли, используемые туземцами, по мнению Фаддея Фаддеевича, «также доказывают, что жители Новой Голландии несколькими веками отстали от прочих островитян Южного моря». Но, справедливости ради, надо сказать, что коренные австралийцы, при всей их неразвитости, в отличие от многих из этих «прочих», по крайней мере, не были людоедами.

До прибытия в Австралию Беллинсгаузена беспокоило состояние двух матросов «Востока», у которых появились признаки цинги – синие пятна на ногах. Отвар из сосновых шишек и лимонный сок, употребляемый как «внутрь», так и для растирания ног, лишь сдерживали развитие недуга, не излечивая бедняг полностью. Но в Порт-Джексоне качественная пища и благотворный австралийский климат сделали своё дело, и, как отметил командир «Востока» в записи от 20 апреля, «к общей нашей радости, признаки цинготной болезни у двух матрозов наших исчезли». У Лазарева на «Мирном», согласно его донесению начальнику эскадры, больных к моменту входа в гавань Сиднея не было вообще.

Рисунок 44. Порт-Джексон. Конец ХVIIIв.

Завершив ремонт судов и погрузив на них продовольствие и другие припасы, Ф.Ф.Беллинсгаузен и М.П.Лазарев 8 (20) мая расстались на время с гостеприимным Порт-Джексоном. Они собирались ещё раз зайти сюда по окончании намеченных на зимние месяцы исследований малоизвестных районов Океании.

Встал, однако, вопрос: с чего начинать? Беллинсгаузен решил не следовать на этот раз букве инструкции Морского министерства, которая требовала от него идти севернее Новой Зеландии к островам Общества. Не надеясь сделать какие-либо важные открытия в близких к Австралии водах, он посчитал более целесообразным плыть, держась в стороне от маршрутов предшествовавших экспедиций, к острову Опаро, открытому английским мореплавателем Джорджем Ванкувером в ноябре 1791 г. Затем он рассчитывал пройти между водами, названными голландцем Якобом Роггевеном[52 - О плавании Роггевена см. в Главе 4.] Сердитым морем, и известной частью архипелага Туамоту.

11 (23) мая на «Востоке» случилось несчастье: корабельный слесарь Гумин умер от травмы, полученной ещё в Порт-Джексоне при падении с грот-мачты, которую обивал медью в месте, где ванты стягиваются стропом. Беллинсгаузен хотел вообще оставить этого человека в госпитале Сиднея, но лекарь Берг уверил командира, что Гумин уже поправляется, и «излечение его весьма верно». Все на шлюпе сожалели о потере «доброго человека и искусного слесаря».

Кроме того, выявились негативные последствия «отдыха» моряков в Порт-Джексоне: взамен одного недуга (цинги) приобрели другой. При осмотре матросов через 5 дней после выхода в море оказалось, что несколько человек на «Мирном» и один – на «Востоке» заражены венерической болезнью. Фаддею Фаддеевичу пришлось признать, что не все проблемы, порождаемые спецификой переселенческого контингента, колониальные власти решают успешно: «Болезнь распространилась в Порт-Жаксоне и беспрерывно вновь из Англии завозима ссылочными».